Ознакомительная версия.
Они начали совещаться, а Лукреция, сидя перед ними, достала носовой платок, чтобы промокнуть слезы.
– Вы уж простите меня, святые отцы, если я еще раз попрошу вас проявить ко мне снисхождение, – она опустила голову, а когда подняла, глаза ее вновь наполнились слезами. – Пожалуйста, примите во внимание, какой у меня может быть жизнь без детей, которых я не смогу держать на руках, заботиться о них. Неужели своим приговором вы лишите меня узнать страсть объятий мужа, его ласк? Заклинаю вас, в вашей доброте и милосердии, пожалуйста, аннулируйте этот неудачный брак… в котором нет места любви.
Никто не возразил, когда Асканьо поднялся, повернулся к Лукреции и объявил, громко и твердо: «Femina intacta!» Девственница. В тот же вечер она уехала в монастырь, чтобы ожидать появления своего первенца.
* * *
Когда Перотто приехал в Сан-Систо, чтобы сообщить, что ее развод окончательно оформлен, а переговоры о ее бракосочетании с Альфонсо, герцогом Бисельи, успешно завершены, глаза Лукреции наполнились слезами.
– Как только родится ребенок, его у меня заберут, – грустно сказала она Перотто, когда они сидели в монастырском саду. – И мне больше не разрешат видеться с тобой, потому что в скором времени я выйду замуж. Так что этот день для меня и счастливый, и грустный. С одной стороны, я более не замужем за человеком, которого не люблю, с другой – теряю ребенка и самого близкого друга.
Перотто обнял ее, чтобы утешить и ободрить.
– До того самого дня, когда я попаду на небеса, ты будешь жить в моем сердце.
– А ты – в моем, мой добрый друг, – ответила Лукреция.
* * *
Чезаре уже готовился к отъезду в Неаполь, когда он и Александр встретились в покоях последнего, чтобы обсудить будущее Лукреции и ее ребенка.
Чезаре заговорил первым:
– Я думаю, отец, что нашел решение. Сразу после родов младенца перевезут ко мне, потому что он не может жить ни у тебя, ни у Лукреции. Я объявлю, что ребенок мой, а его мать – куртизанка, имени которой я называть не хочу. Мне поверят, потому что, по слухам, я не вылезаю из постелей чужих жен.
Александр с восхищением посмотрел на сына и широко улыбнулся.
– Чему ты улыбаешься, отец? – полюбопытствовал Чезаре. – Что я сказал забавного?
Глаза Папы весело блестели.
– Я улыбаюсь, потому что и у меня такая же репутация. И сегодня я подписал буллу, ее еще никто не видел, в которой указано, что я – отец ребенка, он назван «Infans Romanus», а мать – безымянная женщина.
Александр и Чезаре обнялись, рассмеялись.
И Александр согласился с тем, что признать Чезаре отцом ребенком – лучшее решение. Пообещал, что в день его рождения выпустит новую буллу, в которой укажет, что отцом «Infans Romanus» является Чезаре. А первоначальная булла, называющая отцом Александра, будет упрятана в дальний ящик.
* * *
В тот самый день, когда Лукреция родила здоровенького мальчугана, по приказу Александра его немедленно перевезли из Сан-Систо во дворец Чезаре, тогда как Лукреция осталась в монастыре. Отец и дочь договорились о том, что позднее Лукреция заберет его к себе, как племянника, и будет воспитывать вместе со своими детьми. Но на этом история с рождением ребенка не закончилась, ибо оставался опасный свидетель, что очень беспокоило Александра.
Перотто он, конечно, жалел, но понимал, что другого выхода у него нет. Послал за доном Мичелотто. За час до полуночи невысокий, крепко сложенный мужчина с широченной, как стол, грудью, стоял в дверях его кабинета.
Папа обнял Мичелотто, как брата, быстро ввел в курс дела.
– Этот молодой человек утверждает, что он – отец ребенка. Настоящий испанец, честный, благородный… но…
Дон Мичелотто посмотрел на Александра, прижал пальцы к губам.
– Больше ничего говорить не надо. Я в полном распоряжении вашего святейшества. Если у него добрая душа, нет сомнений в том, что господь примет ее с великой радостью.
– Я подумывал о том, чтобы выслать его, – продолжил Александр. – Ибо он – верный слуга. Но как знать, а вдруг искушение развяжет ему язык, и тогда беда обрушится на нашу семью.
На лице Мичелотто отразилось сочувствие.
– Ваш долг – удерживать его от искушений, мой – помогать вам всеми доступными мне способами.
– Спасибо тебе, друг мой, – Александр помолчал, прежде чем добавить:
– Будь к нему добр, потому что он действительно хороший человек, а поддаться чарам женщины – обычное дело.
Дон Мичелотто поклонился, поцеловал перстень Папы и отбыл, заверив Александра, что все его пожелания будут исполнены.
* * *
Мичелотто ускакал в ночь и гнал коня через холмы, поля, рощи, пока не добрался до песчаных дюн Остии.
Оттуда он увидел маленький домик. На грядках огорода росли странные травки, в саду – не менее странные кусты и экзотические цветы.
Мичелотто обошел домик сзади, увидел старуху, которая отдыхала, тяжело облокотившись на сучковатую палку. Увидев Мичелотто, она подняла палку, словно защищаясь, прищурилась.
– Нони, – позвал он. – Я пришел за лекарством.
– Уходи, – ответила старуха. – Я тебя не знаю.
– Нони, – он подступил ближе. – Облака закрыли луну, вот и стало темно. Меня послал Святейший Папа…
Тут она улыбнулась.
– А-а, так это ты, Мигуэль. Ты стал старше…
– Это правда, Нони, – он рассмеялся. – Это правда. Я пришел, чтобы ты помогла мне спасти еще одну душу.
Он протянул руку, чтобы взять корзинку и донести до дома, но она корзинку не отдала.
– Он – злой человек, которого ты хочешь послать в ад, или добрый, вставший на пути церкви?
Взгляд Мичелотто смягчился.
– Он – человек, которому в любом случае суждено увидеть лицо Бога.
Старуха кивнула, позвала его в дом. Прошлась взглядом по пучкам травы, висевшим по стенам, оторвала несколько сухих листочков и завернула в тончайший шелк.
– От этого он быстро и безболезненно заснет. И ни о чем не узнает, – прежде чем передать сверток Мичелотто, она брызнула на него святой водой. – Это благословение.
Проводив Мичелотто взглядом, старуха склонила голову и перекрестилась.
* * *
В гетто Трастевере хозяин таверны, закрывая свое заведение, никак не мог разбудить пьяного посетителя. Молодой блондин положил голову на руки и не менял позы уже добрый час, с того самого момента, как его спутник покинул таверну. Хозяин тряхнул пьяницу сильнее, голова сдвинулась с рук. Хозяин таверны в ужасе отпрянул, увидев посиневшее, раздувшееся лицо, лиловые губы, выпученные, налитые кровью глаза. Но больше всего пугал язык, раздувшийся до такой степени, что вылезал изо рта, отчего когда-то симпатичное лицо превратилось в горгулью.
Стража прибыла через несколько минут. О спутнике убитого хозяин таверны вспомнил немногое. Невысок ростом, с широкой грудью. Под эти приметы подпадали тысячи римлян.
А вот молодого человека опознали без труда: Педро Кальдерой, которого все звали Перотто.
В тот самый день, когда Чезаре Борджа помазал на престол короля Неаполя, он получил срочное послание от сестры. Его привез ее доверенный курьер и передал Чезаре, улучив момент, когда тот шел один по двору замка.
Она просила о встрече через несколько дней в «Серебряном озере», потому что хотела переговорить до того, как они оба вернутся в Рим.
Чезаре провел вечер на торжественном приеме, устроенном в честь коронации. Вся аристократия Неаполя стремилась познакомиться с ним, включая самых прекрасных женщин, которые, несмотря на одежды кардинала, видели в нем мужчину.
Он приехал на прием с Хофре и Санчией и обратил внимание, что после смерти Хуана у Хофре заметно прибавилось уверенности в себе, даже походка стала более величественной. И задался вопросом, а заметил ли это кто-нибудь еще. Изменилась и Санчия. Игривость осталась, но во взгляде читались грусть и покорность мужу.
Именно Хофре познакомил его с симпатичным молодым человеком, который своим умом и отменными манерами произвел на Чезаре самое благоприятное впечатление.
– Мой брат, кардинал Борджа, герцог Бисельи, Альфонсо Арагонский. Вы не встречались?
Когда Альфонсо протянул руку, Чезаре не удержался от того, чтобы окинуть его взглядом. Атлетическая фигура, классическое лицо, ослепительная улыбка, на него хотелось смотреть, как на прекрасную картину.
– Познакомиться с вами – для меня большая честь, – Альфонсо поклонился. «Голос под стать внешности», – подумал Чезаре.
Крепко пожал руку Альфонсо, и следующие несколько часов молодые люди провели вместе, гуляя по саду. Интеллектом Альфонсо ни в чем не уступал Чезаре, обладал тонким чувством юмора. Они говорили о теологии, философии и, разумеется, политике. Когда пришло время прощаться, Чезаре проникся к Альфонсо самыми теплыми чувствами.
Ознакомительная версия.
