И я к нему, опять же признаться неловко, сильно привязался. Правда, у меня и выхода не было, так обстоятельства сошлись. Да и он ко мне.
В одном только я оказался прав, что Татьяна непременно несчастненького подцепит. Хотя его и несчастненьким-то назвать язык не поворачивается, разве уж просто несчастливым. Но в жизни ему до Татьяны не очень везло. Да и с Татьяной… но это все потом.
Я думал, он вдовец, но оказалось, что жена у него жива. Жива, но все равно что и нету, находится в таком заведении, откуда уж и не выйдет никогда. Родила ему троих детей и после каждых родов становилась все хуже и хуже. Долго ее лечили, он не хотел ее никуда отдавать, пока она однажды чуть не задушила младшего сынишку. И тогда отдал, но разводиться не стал, хотя в таких случаях даже по их правилам можно. И много лет жил холостяком, сам растил детей, и к жене чуть не каждый день ездил, и до сих пор ездит, хотя она уже совсем на человека не похожа.
Сам он о прежней своей жизни никогда не говорил, мне Татьяна постепенно рассказала. Там они и познакомились, когда Татьяна в этой психушке нянькой работала, тому будет уж лет семь. Однако тогда ничего у них не было, ни малейшего даже намека, у него дети тогда были подростки, и наши тоже, и я в Татьяне никакого охлаждения к себе не замечал. Только последнее время… И как только я просмотрел? Как раз в последнее-то время чувствовал, но не придал значения и эту потерю бдительности ставлю себе в большой минус.
Но мало было Йехезкелю такой жены, у него и сын один получился не вполне. Называется аутист, то есть ты с ним говоришь, а он на тебя даже не смотрит. То ли слышит, то ли нет, то ли понимает, то ли нет, но без всякой реакции. Но Хези даже этого аутиста сумел довести до ума и все научил делать за собой, и тот даже рисовать начал. Теперь старшие дети из дома уже ушли, а аутист этот живет с ним и, видно, уж всегда будет.
Между прочим, интересно, сколько у евреев всяких идиотов, дефективных и недоделанных, и вот особенно у религиозных. Когда я еще в автобусах ездил, бывало, проезжаешь через религиозный район, иной раз таких физиономий насмотришься – рот разинут, губы красные слюнявые, язык во рту не умещается. Да и другие, хоть и с закрытыми ртами… И главное, у них положено, чтоб всякий обязательно женился и детей плодил, а ведь за такого нормальная девушка не пойдет, значит, выищут ему такую же убоженьку, можно себе вообразить, что от них родится.
Да и все они там среди своих наперекрест женятся, и особенно в прошлом, когда в густых местечках жили, так что в конце концов все друг другу близкие родственники, так что идиотизм этот понемножку распространился среди всех.
Это я только так говорю «религиозные», но на самом деле мы и все от них произошли и всех затронуло, больше или меньше.
А такая мы, считается, мозговитая нация, самая, говорят, грамотная на свете! Видно, грамота человеку даром не проходит.
А может, настоящее-то идиотство плохо, но если в сильном разбавлении, то и получается особая острота ума? Считается, в истории три великих еврея исключительно повлияли, и мы всем их в нос тыкаем, наши, мол, гении человечества, это Маркс, Эйнштейн и третий, забыл сейчас, насчет душевных заболеваний – и что, разве не психи были?
Ко мне, положим, все это не относится, повезло, поскольку подмешана русская половина. Хотя… вон как они там в России кричат «генофонд, генофонд», тоже недоделанных хватает, только у них это не так способствует остроте ума.
А здесь, когда началось государство Израиль, стали жить просторнее и больше следить за здоровьем. И жениться стали более отдаленно, и часто даже из разных стран. И идиотизм уже так сильно разбавился, что в массе уже положительно не действует, зато отрицательно сколько угодно. Но это всего лишь мои догадки, научно не подкрепленные.
В общем, съел я суп. Второе, сказал, не надо, все-таки организм еще много не принимает. И лежу, надеюсь, что Йехезкель этот больше не вернется, скоро ведь Татьяна должна прийти, оба вместе у моей постели – это уж действительно чересчур. И кроме того, начал чувствовать себя не так хорошо, очень устал.
И заснул. А просыпаться начал оттого, что слышу, в головах у меня какая-то возня. Очень не хотелось глаза открывать, но открыл. У кровати у самой моей головы стоит кто-то с костылем, мне не видно, и пытается руку мне под подушку пропихнуть. Тут уж я почти полностью проснулся, хотя под подушкой у меня ничего нет. Но язык еще не ворочается.
А тот руку глубоко под подушку запустил и шарит там. И морда его прямо против моих глаз, и я узнаю вчерашнего противного деда. Ко мне сразу вернулся голос, шиплю:
– Отзынь, гнида старая!
А он шарит под подушкой и тоже шипит мне прямо в ухо:
– Где он? Где? Не отдашь, тебе же хуже.
Я воздуху в грудь набрал и как крикну:
– Помогите! – И тут же вскакивает в палату Йехезкель, видно, в коридоре Татьяну дожидался.
– Что случилось?
Старикан руку из-под подушки вынул, выпрямился и сладко так улыбается:
– Да вы что, друзья, почему паника? – И к Йехезкелю: – Я ведь сам тут вчера лежал, и мы с вашим родственником очень подружились. Я ему, пока он спал, хотел под подушку сюрприз положить, камею, он такие штучки любит.
И показывает в кулаке хирургическую перчатку, выдавливает из нее большую красную бусину. На мой Адамант ничуть не похоже, но размер тот же.
– Сейчас, – говорит, – положу и уйду, если мешаю.
И снова сует руку ко мне под подушку.
– Йехезкель! – говорю громко. – Что этому человеку нужно? Он меня трясет, и мне больно. Скажите ему, чтоб оставил меня в покое.
Йехезкель подошел, отвел его за плечо от кровати и говорит вежливо:
– Да ведь он уже не спит, можете отдать прямо ему.
Старикан роль выдержать не сумел, злобно глянул на Йехезкеля, бросил бусину вместе с перчаткой мне на грудь и быстро уковылял из палаты.
– Вот настырная гнида, – говорю. – И чего он ко мне прилепился?
Йехезкель помолчал и говорит негромко:
– Вам надо быть осторожнее.
Осторожнее? Осторожнее?!
Жду, что дальше скажет. Молчит.
Может, не про это? Делаю вид, что не понимаю:
– Зачем он мне этот дрек принес? Я его и знать не знаю. Ненормальный какой-то.
Йехезкель говорит:
– Не беспокойтесь, я посижу в коридоре, больше его не пущу. А вы постарайтесь спрятать получше.
И ушел.
Так. Вот еще и этот знает. А я-то надеялся, что Татьяна не будет болтать.
Дочь Галина утверждает, что я в моего доктора Сегева влюбился. Положим, влюбиться не влюбился, это не моя склонность, меня эта мода не колышет. Но чувство возникло, признаю, и ничего плохого в этом не вижу. А именно уважение.
Честно сказать, я в своей жизни мало кого уважал – как-то не за что было. Уважение – это авторитет, когда доверяешь человеку, что он понимает лучше, чем ты. А я таких людей в своей жизни не встречал и больше всех доверяю лично себе. Ну, разве что мать – все-таки вырастила меня одна, хоть и докучала мне то с учебой, то с работой, но для моей же пользы, как она ее понимала. А в целом редко вмешивалась, очень сдержанная была и под конец тоже характер проявила – решила не ехать с нами и не поехала, сказала, людей не знаю, языка не выучу, не хочу в чужой стране сидеть у вас на шее, буду уж доживать, где всю жизнь прожила. Самостоятельная. Может, и не права была, но что-то в таком подходе есть.
А кроме нее, кого мне было уважать? Учителей затурканных школьных, что ли? Которые сами половины своего учебного материала не понимали и вымещали на нас свои бытовые неполадки? Или сотрудников моих из регистратуры? Даже вспоминать неохота. Или приятелей, с которыми выпивал и телок снимал? Или самих телок? Этих как раз вспомнить приятно, но уважать…
Про уважение к старикам я уже описывал.
Было, конечно, кругом полно всяких уважаемых общественных лиц, руководство, там, вожди, писатели, но ведь уважение – оно точно как любовь. Либо чувствуешь его, либо нет, и силой тут ничего не сделаешь. Не знал я всех этих уважаемых и уважения никакого не питал, а точнее сказать, плевать я на них хотел. И главное, мне это уважение было целиком и полностью ни к чему, я даже и не замечал никогда, что его нет, и спокойно жил без него.
Но доктор Сегев – это совсем другое дело. Он к тебе все с юмором, с шуточками, но самый серьезный человек, какого я знаю. И в глазах у него что-то такое… не шуточки… Я думаю, бабы на него просто падать должны, несмотря что он из себя совсем никуда. Как гляну на него, мне и смеяться хочется, что он такой петушок общипанный, и грустно мне, что я для него хоть и интересный, но всего лишь только пациент, и почему-то даже жалко его немного. И хочется что-нибудь для него сделать, но не известно что. Там в больнице на стенах полно картинок, подарков от благодарных пациентов, и горшков с цветами, но это получается подарок больнице, а я бы хотел лично ему, и уж конечно не цветочки. Денег он, понятно, не возьмет, да я бы и не стал его обижать, а что-нибудь, что он любит, но как узнаешь?
