- О том, у Долгого озера, ты, случаем, не доложил?
- Не знаю кому и докладывать.
- А золотой ручей?
- На нем мы сами попробуем разжиться. Мы же вчера с тобой обо всем договорились.
- Ну, жизнь настала!
- Она, такая, давно уж настала. Только мы никак к ней не привыкнем.
- А я там, в заключении, об этом беспределе и вовсе забыл.
Ивакин грустно усмехнулся.
- Говорят, в тюрьмах - беспредел. А он тут, на воле.
- Дожили!
- Да, брат, дожили!..
Они повздыхали. В точности так же, как миллионы других работяг в стране, ошалевшей от перемен, не укладывающихся в наивные представления людей о жизни.
Из дома выглянула Татьяна, воскликнула радостно:
- Вот вы где! А ну быстро умываться и за стол.
Сизов вскочил, улыбаясь во весь рот. Его всегда удивляла и восхищала способность Сашиной жены обо всем говорить с подкупающей интонацией восторга в голосе.
Второй рукомойник летом всегда висел во дворе. Они молча, по очереди поплескались под ним и так же, ни слова не говоря, пошли в дом.
Красюк вышел навстречу взлохмаченный, настороженный.
- Что, Иваныч? - спросил он. - Чего делать-то будем?
- Я попросил милиционера позвонить в прокуратуру. Должен кто-то приехать.
- Ты что, сказал менту, что у нас двадцать кило золота?!
- Юра, зачем кому-то знать об этом раньше времени?
Красюк промолчал.
- Иди умывайся. И приходи завтракать.
- Я еще покурю.
- А мы пошли.
Но и за столом Сизов не мог ни о чем другом думать, кроме как о золоте, которое лежало в мешке вместе с другими сваленными в угол вещами.
- Не нравится мне это, - сказал Ивакин, не притрагиваясь к еде.
- Что не нравится? - спросил Сизов, хотя понимал о чем речь.
- Почему Плонский так торопится? Давай-ка спрячем куда-нибудь это золото.
- Зачем?
- На всякий случай. Нам ведь надо, чтобы была комиссия, понятые, акт соответствующий, как полагается. А Плонский, я чую, приедет и просто заберет мешок. Иди потом доказывай, что в нем было.
- Не отдам. Пусть вместе со мной забирает.
- Давай-ка мы лучше в куклы поиграем.
- В какие куклы?
- Если получится как я говорю, отдадим ему другой мешок, в который положим камни, тот же касситерит.
- Разберется же.
- Пока будет разбираться, мы тоже разберемся, увидим, чего он хочет. Давай приготовим сверток, подходящий по весу, положим его в вещмешок и затянем лямки так, чтобы не развязать сразу.
Они перекладывали вещи, присев в углу, когда вошел Красюк.
- Чего вы?! - спросил с вызовом, застыв на пороге.
- Не паникуй, - сказал Сизов. - Лучше погляди во дворе, куда бы спрятать золото.
- Спрятать? - обрадовался Красюк. - Значит, сдавать его не будем?
Сказал он это с придыханием, с затаенной радостью. Всю дорогу, пока шли через тайгу, его разрывали сомнения: с одной стороны, Иваныч прав, золото надо сдать, а с другой - каким же идиотом надо быть, чтобы так вот запросто отдать богатство неизвестно кому?..
- Я знаю место, - сказал Ивакин.
Он уложил драгоценные свертки в вещмешок, поднял его обеими руками и понес во двор. Сизов и Красюк пошли за ним как привязанные. Обогнув дом, Ивакин подошел к стоявшей под стоком большой железной бочке, полной дождевой воды, медленно опустил в нее мешок и разжал руки. Наклонился над бочкой, всматриваясь, что там видно, на дне, взял пригоршню земли, замутил воду, снова всмотрелся и засмеялся довольный.
- Ну вот, теперь пускай поищет.
Спрятав золото, они, все трое, ощутили явное облегчение, и разговор за столом был уже легкий, непринужденный. Даже воспоминания о лесном пожаре, в котором они чуть не погибли, получались не трагичными, а, скорее, забавными.
Подъехавшая к дому машина остановилась с резким скрипом тормозов. Но вместо зампрокурора в комнату вошел Грысин в помятой, но все же официальной милицейской форме.
Ивакин встал, подвинул гостю стул.
- В другой раз, - как и вчера, отказался Грысин. И повернулся к Сизову. - Я за тобой. Прокурор велел доставить тебя к нему. Вместе с тем, что ты принес из тайги. Что там? - заинтересованно спросил он.
- Плонский разве не сказал?
- Он скажет, как же! Начальник. А теперь еще и хозяин.
- Уже? - спросил Ивакин. - Это точно?
- Точно. Теперь у нас все в одном лице - директор, профсоюз, партком... Ну, собирайся! - прикрикнул он на Сизова.
- Мы все поедем, - сказал Ивакин.
- Хозяин велел доставить его одного.
- Куда?
- На комбинат.
- Почему на комбинат?
- Он его осматривает. Хозяин же... Долго ты? - повернулся он к Сизову.
- Я готов.
- А где то, что велено взять?
- Вон вещмешок валяется.
Грысин прошел в угол, тронул вещмешок ногой.
- Что в нем?
- Руда.
- Руда? - Он был явно разочарован. - Зачем Плонскому руда? Руды там целый карьер.
- Ты с кем разговариваешь? - строго спросил Ивакин.
- С кем? - Милиционер растерялся и сбавил тон.
- С геологами. А геологи думают о завтрашнем дне. Выберут этот карьер, где хозяину копать новые богатства?..
Он насмешничал, но милиционер этого не заметил.
- Ну да, конечно... Ладно, бери свою руду, поезжай с Грысиным. Я следом на комбинат подойду.
Сизов подхватил с пола вещмешок, вышел на крыльцо. Возле калитки стоял хорошо знакомый разболтанный милицейский "газик" с раскрытыми дверцами: старые привычки полного доверия в Никше еще не выветрились. Сизов бросил тяжелый мешок на заднее сиденье, уселся рядом с Грысиным, сидевшим за рулем...
Когда машина ушла, Ивакин принес из сеней брезентовую робу и стал быстро переодеваться.
- Я тоже пойду, - спохватился Красюк.
- Ты сиди тут, гляди за бочкой, - уже выбегая из дома, бросил ему Александр.
Главная улица поселка была пустынна. Только кое-где возле домов копошились дети. Последнее время комбинат почти не работал. Измаявшиеся от безделья рабочие разбредались из поселка кто в тайгу за дарами природы, кто в райцентр на заработки, а кто и вообще на "большую землю". Зарплату платили редко и мелкими клоками, которых ни на что не хватало.
Поселок умирал. Когда-то сюда любили наезжать фоторепортеры: как же, совсем городские условия в такой глухомани. Сейчас приезжий корреспондент с фотоаппаратом, наверное, вызвал бы в Никше не меньшее оживление, чем спустившийся с сопок медведь.
По дороге к комбинату Ивакин не встретил ни одного рабочего. И он очень удивился, услышав знакомый гул: вдруг заработала камнедробилка. Это обрадовало: неужели новые хозяева собираются наладить дело? Если так, то зря они обижают Плонского недоверием, подсовывая ему камень вместо обещанного золота.
За крайними домами поселка дорога уходила влево, в обход сопки. Там начинался пологий серпантин, по которому только и можно было подъехать к комбинату. Но поселковые, когда шли на работу, обычно пользовались непроезжей тропой, сокращавшей путь.
На эту тропу и свернул Ивакин и полез на кручу, задыхаясь от спешки.
* * *
Расставив ноги, Плонский стоял посередине дороги с поднятой рукой, как милицонер-регулировщик, сшибающий бакши с робкой шоферни. Здесь была широкая площадка, где обычно разворачивались самосвалы, возившие из карьера к бункеру глыбы касситерита. Сейчас машин на площадке не было, и коренастая фигура Плонского выглядела одиноким столбом, непонятно зачем врытым на дороге.
Пока подъезжали к нему, Сизов все думал о том, как поведет себя зампрокурора. Если сразу бросится смотреть золото, то придется соврать, что в спешке взял не тот мешок.
Когда машина остановилась и Сизов открыл дверцу, Плонский, не дожидаясь, когда он вылезет, коротко бросил только одно слово:
- Привез?
Приветливое "здравствуйте" застряло в горле у Сизова.
- Привез, - столь же холодно ответил он и показал рукой на вещмешок, лежавший на заднем сиденьи.
Плонский сунулся в машину, пощупал мешок, подергал за лямки, пытаясь поднять его одной рукой. Это ему не удалось.
- Стой тут, сторожи, - сказал Грысину. - Я скоро приду.
- А мне что, можно уходить? - не без ехидства спросил Сизов.
- Ты пойдешь со мной. Мне тут надо кое-что посмотреть. По дороге поговорим.
Нервно передернув плечами, Плонский повернулся и пошел к комбинату. Его, как всегда после попойки, угнетало раздражение, от которого не спасала даже опохмелка. Не знающий этой его особенности, Сизов постоял, раздражаясь в свою очередь, и уже хотел крикнуть в спину зампрокурору пару недобрых слов. Но тот обернулся.
- Чего стоишь? Не можешь расстаться со своим мешком? Не бойся, Грысин посторожит.
Было странно, что они оставили машину на дороге, вместо того чтобы подъехать на ней к самому комбинату. Идти было недалеко Но все же...
- Александр Евгеньевич! - Сизов собирался предложить именно это подъехать на машине, но вдруг спросил: - Раньше я мог называть вас Сашей. Как теперь?
Плонский удивленно уставился на него:
- А что теперь?
- Неужели богатство так меняет людей, что они здороваться перестают?
