Харьюнпя крепко ухватился за пожарную лестницу. Металл в его руках показался шершавым, как наждак. Он постоял еще минуту, не отрываясь от земли, в ожидании, когда утихнет дрожь в коленях. Он глубоко втянул в себя весенний воздух, наполненный ароматом земли. Он наслаждался им, ибо знал, что каждое счастливое мгновение человека очень важно — оно может быть последним.
Харьюнпя напрягся, подтянулся вверх и поставил ногу на первую перекладину. Лестница вздрогнула. Сверху она была прикреплена только одним болтом, и тело Харьюнпя заставило ее удариться о стену. Биение на мгновение зазвучало в воздухе. Оно передалось через дерево строению и вызвало вибрацию всей торцовой стены. Харьюнпя сглотнул. Он физически ощутил, как адреналин разлился вместе с кровью по всему телу. Он быстро сделал несколько шагов вверх по лестнице и остановился отдышаться. Шум дизеля слышался теперь лучше. Харьюнпя посмотрел вверх. Свет погас в окне Кариты. Женщина услышала колебание лестницы. Карита знала, что кто-то намеревается проникнуть к ней через окно. И она поджидала, призвав темноту в помощники.
Если бы Харьюнпя действовал в соответствии с требованиями создавшегося положения, он должен был бы спуститься вниз, подбежать к автомобилю, вызвать подкрепление, вернуться и сторожить у окна. Но он не сделал этого. Он считал себя трусом и поэтому продолжал карабкаться вверх. Напрягаясь, он перебирался с одной перекладины на другую. Отслаивавшаяся ржавчина сыпалась на его лицо. За несколько секунд он добрался до верхней части лестницы и остановился.
Харьюнпя вытянул шею. Из комнаты не донеслось ни звука. Хярьконен с силой тряс дверь. Его голос, заглушаемый дверными панелями, повторял:
— Карита? Послушай, Карита! Ну чего ты? Не... не делай глупостей. Всегда есть возможность выбора. Карита? Ты где? Скажи хоть что-нибудь...
Харьюнпя крепко встал на ноги. Он поднял трясущуюся руку и открыл окно настежь. Петли угрожающе заскрипели. Фактор внезапности был утерян. Ладонью левой руки Харьюнпя оперся о подоконник. Краска облупилась и затвердела в жесткие стружки. Они вгрызались в кожу. Харьюнпя подумал, что самое трудное это как раз проникнуть вовнутрь. В это мгновение он будет находиться в оконном проеме, как тень на экране, со скованными руками. Этот момент самый благоприятный, чтобы толкнуть его, сбросить во двор, выстрелить ему в лоб или полоснуть бритвой по лицу, да так глубоко, чтобы раскроить переносицу и верхнюю губу. Он оперся коленом о верхнюю перекладину и положил правую руку на подоконник.
Мощное усилие, и Харьюнпя бросил себя на подоконник. Несколько мгновений его тело держалось лишь на руках, опершихся на подоконник. Сильно оттолкнувшись обеими ногами о стену, он заставил свое тело наклониться вперед. Голова и плечи скользнули внутрь оконного проема. Он ничего не видел, но лицом ощутил комнатный воздух. Он почувствовал запах косметики и женского тела. Харьюнпя пригнул голову вниз и соскользнул на пол.
У окна стоял стол. Харьюнпя плашмя упал на него. Он ощутил под собой мелкие вещи, задрыгал ногами в воздухе и стал шарить руками по столу. Предметы с шумом покатились с него. Часть из них раскрошилась под Харьюнпя. По запаху он определил, что это была косметика и духи. Стол затрещал под ним. Он упал на пол, ткнувшись в него лицом. От сильного удара бровью о какой-то жесткий предмет боль резанула по ней. В глаз полилось что-то теплое. Это была кровь.
«...Не оставляй меня... если что, возьми к себе», — молился про себя Харьюнпя. А вслух бормотал:
— Я возмещу. Я... возмещу все, что поломал.
Харьюнпя предпринял попытку встать. Банки и склянки завертелись под ним, и он с трудом поднялся на колени. Кровь текла через всю щеку. Он отер ее рукой.
— Карита! Где... где ты? Не делай ничего! Я не хочу тебе ничего плохого... но это же нужно. Нужно! Ты знаешь! — заговорил он в полный голос, и конец фразы поднялся до крика.
Хярьконен продолжал энергично трясти дверь. Дерево трещало.
— Карита! Кто там? Прочь от двери! Я стреляю в замок! Уходите от двери! Я выбью замок! — кричал он из коридора. Харьюнпя заметил наконец свет, просачивавшийся через дверные щели, который обозначал дверь большим прямоугольником. Он понял, что находится как раз возле этого прямоугольника. Он был прямо посреди него. Он открыл рот. Горло у него пересохло.
— Не стреляй! Не стреляй! Хярьконе-е-еен! Не стреляй! Я здесь. Харьюнпя здесь... не стреляй! — закричал он, и страх обратил его крик в тревожный визг. Он бросился с колен налево, в угол.
В темноте Харьюнпя отлетел к кровати. Он почувствовал, как его рука прикоснулась к материи, и затем понял, что это кусок одежды, надетой на человека. Скрипнула кровать. Харьюнпя почувствовал, что попал в объятия Кариты, сидевшей на кровати. Инстинктивно он ткнул кулаком вперед. Рука погрузилась во что-то мягкое. Он напрягся, чтобы встать, и вновь отлетел к двери. С кровати послышались жалобные причитания. Харьюнпя стал поспешно шарить около дверного косяка в поисках выключателя.
— Что я наделал... Господи, боже мой... что я наделал... — бормотал он про себя. Наконец он нащупал выключатель, и комната наполнилась светом. Свет ошеломил своим блеском.
Карита находилась на кровати в полулежачем положении, почти в том же, что и многие из покойников, которых Харьюнпя приходилось навещать — ее плечи опирались о стену, ноги свисали на пол, вялые руки лежали на кровати. Ее голова содрогалась в беззвучном плаче, слезы стекали по щекам к подбородку, оставляя после себя черные маскарадные линии. Харьюнпя придвинулся к кровати. Он почувствовал неизъяснимое огорчение и жалость. Он чувствовал, что не может не взять в свои руки жесткую ладонь Кариты.
— Ну... извини... я ударил тебя. Не хотел плохого... но нужно объясниться. Ты же знаешь. Если что-то совершаешь... приходится платить за последствия. ...у всех одни страдания... — говорил он дрожащим голосом.
— Харьюнпя! Тимо! Что там происходит, Тимо? Открой дверь! — ревел взволнованный Хярьконен в коридоре. Харьюнпя ослабил пожатие, и рука Кариты выпала из его ладоней. Харьюнпя повернул ключ и, увидев озабоченное лицо Хярьконена, почувствовал такое огромное облегчение, которого раньше никогда не испытывал.
— Что... у тебя на лице кровь... отчего? Черт возьми...
— Да нет... сам... я упал. Это маленькая царапина. Только вот на неудобном месте. Около глаза...
— Покажи-ка... ага... не больше сантиметра. Будет саднить. Там у себя дома наложим пластырь. Оботри кровь, у тебя страшный вид, — закончил свой диагноз Хярьконен и повернулся к Карите.
— Ну, ты! Пошли! — приказал он.
Море в порту было гладким и блестящим, несколько дальше, там, где городское освещение не отражалось в воде, оно было темным и морщинистым. Харьюнпя шел в направлении Катаянокка. На этот раз он шел медленно. Он шагал, глубоко засунув руки в карманы и разглядывая смолу, застывшую между камней. Рассеченная бровь по-прежнему давала о себе знать. Вернувшись в отдел, он ополоснул лицо и наложил на рану пластырь. С бо́льшим удовольствием он сделал бы это дома, но Норри заставил его обмыться, залататься и только после этого отправил домой. Он вошел на деревянный мостик и остановился в конце его. Он опустил руку на поручень и стал разглядывать снующих по воде чаек. Он смотрел на пухлых птиц, но мысли его были далеко отсюда. Он думал о том, как ему пришлось отрывать ревущего мальчугана от ног матери и тащить затем в дом к плачущей бабке. У двери он обернулся и посмотрел назад. Его последний взгляд запечатлел ребенка, который лежал неподвижно на полу посреди кучи лакрицы. Харьюнпя вздохнул и пошел дальше.
У монетного двора он поднял руку и коснулся веток серебряной сирени, они склонялись через забор к самому тротуару. Они еще не распустились, это предстояло в мае, но их почки уже слегка набухли. Харьюнпя вспомнил, что первая неделя мая у него была отпускной. Он намеревался отправиться один в деревню. Он думал о том, как бросится в молодую траву, утопит в ней лицо, будет вдыхать в себя аромат земли и зелень листвы, и забудет покойников и скорбящих по ним родственников. Он думал, как будет слушать пение жаворонка...
Харьюнпя немного убыстрил шаги. Он миновал парк и повернул на Луотсикату. Он не жалел, что отправился домой, в то время как остальные остались на работе. Он знал, что время прошло бы в напрасном ожидании, потому что на допрос Кариты у Норри уйдет немало времени. Харьюнпя предчувствовал, что, несмотря на свое прошлое и внешнюю твердость, Карита расскажет уже этим вечером о своей причастности к смерти Континена. Она расскажет, что произошло в квартире и кто был там вместе с ней. Она скажет, кто убийца. Харьюнпя знал, что, как только будет выяснено его имя, найдется и он сам, где бы он ни был — в больнице, в трудовой колонии или в могиле.
