Ознакомительная версия.
Открыл им дверь благообразного вида пожилой господин, церемонно приложился к Мириной ручке, поприветствовал Павла и пригласил к себе в кабинет, крикнув на ходу, чтобы Манечка организовала чай. Назвать его стариком язык просто не поворачивался: худощавый, загорелый, с коротким седым ежиком на голове и ухоженными усиками. Тонкую рубашку и трикотажный жилет щеголевато дополнял шелковый шейный платок. Уверенной бодрой походкой он провел их по длинному, отделанному деревом коридору к самой дальней комнате, дверь в которую была приоткрыта. Внутренность дома вполне соответствовала его экстерьеру – стильно, со вкусом и чувством меры. Антиквариат был органично представлен везде, и от него не веяло музеем, было видно, что эти вещи любили и ими пользовались.
– Берсеньев? А я о вас слышал, – усевшись в кресло, заявил Иван Иванович, взгляд у него был живой, внимательный, – и даже видел, в смысле копии ваши. Сейчас скажу что… Боровиковского, кажется, нет, путаю, Левицкого, портрет этого, академического ректора.
– И как ему там, на Рублевке, живется?
– Неплохо, судя по всему, неплохо. Его там любят. А вы – молодец. Сейчас мало кто так умеет. Одни выскочки пошли. А у вас, Мирочка, как дела? Что там, кстати, с вашим мнимым Сомовым? Разобрались?
– Разобрались, Иван Иванович. Ерунда, а не Сомов. Чинзана из-под крана. Вы, как всегда, оказались правы.
Павел сидел и, пока Мира с хозяином оживленно обсуждали продолжение истории с Сомовым, несколько минут с любопытством оглядывал кабинет. Все было оформлено в лучших традициях – темно-синие стены, фотографии, акварели, почти всюду жизнерадостная мебель из карельской березы, включая неведомый предмет, напоминающий по виду шкаф-картотеку, на письменном столе новенький ноутбук.
В приоткрытую дверь просочилось субтильное белокурое создание с подносом и сервировало небольшой круглый столик. Чашки, чайник, варенье, конфеты и хрустальный графинчик с коньяком.
– А вот и чай. Манечка, ангел, спасибо тебе. Посиди с нами, сделай одолжение.
– Я лучше пойду, Иван Иванович, у меня еще дел полно, – тихо ответила ангел-Манечка и так же тихо удалилась.
«Домработница? Дочь? – подумал Павел. – Нет, Мира говорила про сына. Тогда кто – жена? Ай да Иван Иванович!»
Хозяин тем временем стал потчевать гостей чаем, угощать коньяком, себе тоже налил в маленькую серебряную рюмочку и, в продолжение начатого, проговорил.
– Вы же знаете, Мирочка, прежде у нас рынок был надежный, стабильный. Даже японцы об этом писали. Купить картинку означало сделать хорошее вложение. Не только, как говорится, себя порадовать. Да и вещицы попадались не бросовые. Вы, Павел, напрасно коньячком брезгуете, хотя, наверное, за рулем?
– Нет, он-то как раз без руля, это я сегодня шофер, – возразила Мира.
– Все теперь стало по-другому, – вздохнул Иван Иванович, – а уж про наши с вами дела и говорить нечего. Сплошной сумбур и безграмотность, вот и эта ваша, с Сомовым, ничтоже сумняшеся, искусствоведом себя называет. Вот раньше, я понимаю, люди были, настоящие антиквары, коллекционеры… Чуднов, Торсуев, Вишневский, Абрамян…. Он такой музеище русского искусства в Ереване отгрохал, собственно, вся его коллекция там, городу подарил. Только кому теперь это нужно. Они знали и что, и как, и где. Хотя нынче все-таки лучше, чем в жуткие 90-е, которые выдвинули совершенно особый тип, с позволения сказать, антиквара. – Он даже замахал на них руками.
– Да-да, этих и я помню, – поспешно вставила Мира.
– Представьте, Павел, энергичного молодого человека, лет 25—30, не более, с острым, цепким взглядом, чудовищно безграмотного, с большим черным пластиковым мешком в обнимку. Что он в этом мешке тягает? Сам не знает. Почему-то у всех были такие страшные черные пакеты.
– А сейчас эти люди, между прочим, все отлично устроены, – отозвалась Мира.
– Ну, и бог им судья, в таком случае. Все, что можно загнать, они загнали. Все, что нельзя, – тоже. Рынок стал зело скучный, настоящих открытий сегодня мало. А в свое время, помните… хотя вы уже, конечно, этого не застали, когда по Питеру шел настоящий чес, – с удовольствием продолжал воспоминания Чесноков, – весь город на квадраты разбили, кого там только не было, антиквары, коллекционеры, скупщики, землеройки, дилеры по-вашему…
– Я об этом слышала. Еще мосфильмовские, говорят, часто приезжали.
– Да они, правильнее сказать, и не уезжали. И мосфильмовские, и ленфильмовские, – Чесноков остановился и откинулся на спинку кресла. – Впрочем, простите, что-то меня занесло. Вы мне говорили, Мирочка, я помню, об одной вещице. Ну, так показывайте.
– Собственно, показывать, кроме фотографий, нечего, – присоединился к беседе Павел и протянул Чеснокову приготовленный конверт. – Вы, наверное, уже в курсе, что произошло?
– Да-да, мне Мира все объяснила, – в задумчивости ответил Чесноков, разглядывая пачку снимков. Он то быстро перебирал их, то останавливался на одной из фотографий, то снова возвращался к уже просмотренному. Мира с Павлом ждали. Но вот Чесноков отложил снимки в сторону и, хлопнув себя по коленкам, произнес самым торжественным образом:
– Очень хорошая картинка, – а потом, подумав, добавил: – Хотя состояние оставляет желать лучшего. Ее кто-нибудь успел осмотреть?
– К счастью, да. Николай Ефремович Липатов, профессор, с кафедры истории искусств из Суриковского. Он и отписал бумагу, но настоящим экспертным заключением ее, конечно, не назовешь.
– И?
– Несомненное сходство с базовыми материалами эталонных работ Карла Брюллова.
– Что же вам сказать, – голос Ивана Ивановича сделался серьезным, – чудовищно, просто чудовищно.
– Стало быть, вы о ней не слышали?
Чесноков покачал головой и задумался.
– Вот что я вам скажу. Официальные пути для воров закрыты. Ни один антикварный салон, как бы скептически я к ним ни относился, а тем более аукцион их и близко к себе не подпустит…
Павел уже встречался с молодым человеком из московского представительства одного знаменитого международного аукционного дома. И тот буквально замахал на него руками, услышав о краденом портрете. Репутационные риски, сказал он, много выше, чем прибыль от продажи ворованной вещи. Она не идет ни в какое сравнение с ценой вашего Брюллова.
– Остается черный рынок, – продолжал Иван Иванович, – хорошо известно, что нелегальная продажа предметов старины процветает на Балканах. Дело там поставлено на широкую ногу. Многие похищенные и находящиеся в розыске произведения искусства получили прописку именно там. Я имею в виду изготовление фальшивых документов. Слышал, что и на Украине вовсю занимаются «очисткой». Вывозят туда контрабандой. Досмотра никакого, паспорт на границе проверили, и дело с концом. А там ищи ветра в поле…
– Значит, Иван Иванович, вы тоже считаете поиски портрета бессмысленной затеей?
Чесноков снова погрузился в раздумья.
– Есть такая организация Loss Art Research, хотя… не ваш случай и дорого очень. Послушайте. Я вам скажу одну вещь… – Иван Иванович замешкался, – только уж будьте любезны… хотя… Знакомы ли вы, Мирочка, с Севой Петровским?
– Что-то не припомню.
– С ним знаком я, – отозвался Павел.
– Вы? – удивился Чесноков, но продолжать не стал.
– Правда, очень давно его не видел.
– Коли так, попробуйте позвонить ему. А вдруг что и выплывет… Только я вам ничего не говорил, – и на лице у хозяина застыла светская улыбка.
34. Тандем
Москва, 90-е годы, акрил/оргалит
Да, Павел нисколько не покривил душой, когда сказал, что не видел Всеволода очень давно. Прошло лет двенадцать или даже больше. Но в этом случае время не имело значения, такое не забывается. Случилось это еще в жуткие 90-е. Павел познакомился с Всеволодом где-то в гостях. Был ли это чей-то юбилей или продолжение фуршета – он уже забыл. Народу собралось много, всякого разного – художники, критики, понятное дело, нувориши, журналисты, какие-то певички-старлетки… Словом, в поместительной квартире одной галерейщицы где-то в сталинке на набережной проходила обычная тусовка. Высокий худощавый мужчина, лет сорока – сорока пяти, в бежевом ансамбле представился Павлу как искусствовед и коллекционер. У него был приятный вкрадчивый голос, правильная русская речь, а на руке красовался гигантский черный перстень с крестом. Он сказал, что знает Павла заочно, видел много его работ и почитает за лучшего копииста нашего времени. Было приятно, хотя, положа руку на сердце, несколько не соответствовало действительности. Впрочем, как обычно, на тусовках дарования собравшихся возрастают пропорционально выпитому. Они обменялись телефонами и договорились встретиться в мастерской у Павла. Тогда он и не предполагал, как эта встреча изменит его жизнь. Через пару дней Всеволод появился, он был по-прежнему импозантен, и на руке его по-прежнему благородно поблескивал перстень. Оглядев стены, увешанные картинами, он остановился у копии с пейзажа Шишкина.
Ознакомительная версия.
