Он снова, как обычно, рассмеялся.
— И еще не забудьте про бак с водой, а? Там можно поднять крышку, где плавает дощечка, помните? Можно отравить всех лошадей одним махом, если всыпать туда кружку чего-нибудь нехорошего, верно?
Лесли Браун твердо стояла на своем — ни к корму, ни к воде никто притронуться не мог.
— Когда конюхи в последний раз брали воду из бака? — спросил я.
Она сказала, что утром. Каждый конюх, когда захочет, приходит с ведром и берет воду для своей лошади. За это утро все они побывали здесь и занимались своими подопечными.
Питьевой бак для лошадей, по ее словам, был залит через шланг из городского водопровода в первые двадцать минут нашей стоянки в Тандер-Бее, и за этой операцией присматривала она сама.
Джордж кивнул и сказал, что там заправляли водой весь поезд.
— А до Тандер-Бея кто-нибудь мог подмешать что-нибудь в воду? — спросил я.
— Безусловно, нет. В который раз вам говорю, что я постоянно здесь.
— И как ваше мнение — насколько можно доверять всем конюхам?
Она раскрыла рот, снова закрыла его и сурово посмотрела на меня.
— Я здесь для того, чтобы за ними присматривать. До вчерашнего дня я ни с кем из них знакома не была. Мне неизвестно, можно ли подкупить кого-нибудь из них, чтобы он отравил воду. Вас ведь это интересует?
— Это вполне реальное предположение, — ответил я с улыбкой. Но она не смягчилась — смягчить ее не могло ничто.
— Как вы можете видеть, — сказала она осторожно, — мое кресло стоит рядом с водяным баком. Я сижу там и смотрю. Не думаю, чтобы… Повторяю — я не верю, чтобы кто-нибудь мог подмешать что-то в воду.
— Ну хорошо, — сказал я примирительным тоном. — Но вы не могли бы, если вам не трудно, расспросить конюхов, не замечали ли они чего-нибудь неладного?
Она хотела было отрицательно мотнуть головой, но удержалась и пожала плечами:
— Я спрошу их, но они скажут, что ничего не замечали.
— А на всякий случай, — сказал я, — на случай, если произойдет самое худшее и окажется, что с лошадьми что-то сделали, я, пожалуй, возьму пробу той воды, которая сейчас в баке и в их ведрах тоже. Вы ведь не станете возражать, мисс Браун?
Она с явной неохотой сказала, что не станет. Джордж вызвался пойти поискать какую-нибудь посуду для проб и вскоре вернулся с дарами от повара-китайца из салона-ресторана в виде четырех чисто вымытых пластиковых баночек из-под томатного соуса, которые тот извлек из мусоросборника.
Джордж и Лесли Браун взяли пробу из бака — воду, по ее разумному предложению, брали из самого нижнего крана, откуда ее наливали в ведра. Я обошел стойла Права Голоса, Лорентайдского Ледника и Высокого Эвкалипта, которые любезно разрешили мне зачерпнуть воды у них. Ручкой, взятой у Лесли Браун, мы записали на этикетках соуса, откуда взята каждая проба, и сложили все четыре баночки в пластиковую сумку, которая отыскалась у Лесли Браун.
Унося свою добычу, я поблагодарил ее за то, что она любезно согласилась ответить на наши вопросы, и за помощь, и мы с Джорджем удалились.
— Что вы по этому поводу думаете? — спросил Джордж, когда мы шли обратно вдоль поезда.
— Я думаю, что теперь она не так уверена, как говорит.
Он усмехнулся:
— С этой минуты она будет вдвое бдительнее.
— Если не поздно.
Он взглянул на меня с таким видом, словно счел это замечательной шуткой.
— В Виннипеге можно слить бак, вымыть его и снова залить, — сказал он.
— Поздно. Если в нем что-то есть, это было подмешано туда перед Тандер-Беем, и лошади уже сколько-то выпили. Некоторые лошади пьют много… Но они обычно привередливы. Они не притронутся к воде, если им не понравится запах. Например, если в нее попало мыло или машинное масло. Отравленную воду они станут пить только в том случае, если она, по их мнению, пахнет как надо.
— Вы немало о них знаете, — заметил Джордж.
— Я почти всю жизнь так или иначе имел дело с лошадьми.
Мы дошли до его купе, где, по его словам, ему надо было покончить с кое-какими бумагами до того, как мы очень скоро остановимся на десять минут в Кеноре. Мы будем там в пять двадцать, сказал он. "Канадец" впереди нас на полчаса. Есть станции, где нашему поезду вовсе не нужно делать остановку, сказал он, мы там останавливаемся только для того, чтобы не обогнать "Канадец". Обязательные остановки у нас только там, где поезда заправляют водой, топливом и забирают с них мусор.
За все время нашего путешествия в вагон для лошадей и обратно я нигде не видел человека с костлявым лицом. Джордж показал мне на одного мужчину в сидячем вагоне, но это был не он: тоже седой, но слишком больной на вид и слишком старый. Человек, которого я разыскивал, был, по-моему, лет пятидесяти, может быть, меньше, и все еще полон сил, а не дряхл.
Я подумал, что он чем-то напомнил мне Дерри Уилфрема. Не такой грузный, как покойник, и не такой вкрадчивый, но из той же породы людей. Из тех, кого, по-видимому, легко и безошибочно распознает Филмер.
С час я просидел у себя в купе, глядя на однообразные пейзажи и пытаясь представить себе, за что еще мог Филмер кому-то заплатить. Все наоборот, подумал я: обычно известно преступление и ищут преступника, а тут известен преступник и нужно узнать, какое преступление он совершил.
Четыре баночки с пробами воды стояли в пластиковом пакете на полу моего купе. Чтобы подмешать какой-нибудь яд в этот бак, костлявый наверняка должен был подкупить кого-то из конюхов. Сам он не был одним из них, хотя, возможно, где-то когда-то и работал конюхом. Все конюхи, которые ехали в нашем поезде, были моложе, худощавее и, насколько я мог судить, хотя видел их только мельком и в одинаковых форменных майках, не так решительны. Я не мог представить себе, чтобы у кого-нибудь из них хватило духа спорить с Филмером и требовать у него денег.
Всю недолгую стоянку в маленьком городке Кенора я из открытой двери вагона, где находилось купе Джорджа, смотрел, как он обходил весь поезд со стороны станции и проверял, все ли в порядке. Вагон Лорриморов, как выяснилось, был прицеплен надежно. Впереди, у самого тепловоза, двое рабочих грузили в багажный вагон какие-то ящики из небольшого штабеля на перроне. Я выглянул из двери по другую сторону поезда, но там вообще никакого движения не было заметно. Джордж поднялся обратно в вагон, запер двери, и вскоре мы снова тронулись к нашей следующей остановке, последней перед Виннипегом.
Как я жалел, что не могу читать мысли Филмера! Мне до боли хотелось знать, что он задумал. Я был как слепой, который мечтает стать ясновидцем. Но такими сверхъестественными способностями я не наделен — оставалось только, как обычно, наблюдать и хранить терпение, чувствуя, что того мало, что это все равно ничего не даст.
Я пошел в ресторан, где увидел, что Зак уже рассадил кое-кого из актеров за столики, готовясь разыграть перед ужином ту сдвоенную сцену. Он договорился с Нелл, что после нее актеры снова идут к себе (все, кроме Джайлза-убийцы), хоть они и были недовольны тем, что их постоянно выпроваживают, и уже жаловались на это Заку. Эмиль, который стелил скатерти, сказал, что вино включено в стоимость билетов, а за коктейли надо платить отдельно, и мне, может быть, лучше подавать только вино, все остальное будут делать он и Оливер. Я сказал, что ничего против не имею, и принялся расставлять пепельницы и вазочки для цветов. Эмиль сказал, что я могу поставить и винные бокалы. На каждое место — один для красного вина и один для белого.
Пассажиры стали поодиночке появляться из своих купе и салон-вагона и рассаживаться так, как уже привыкли. Хотя Бемби Лорримор и Даффодил Квентин были, на мой взгляд, не больше совместимы между собой, чем соль с клубникой, они снова сели напротив друг друга, связанные взаимным тяготением, какое испытывали их мужчины. Когда я ставил бокалы на их столик, Мерсер и Филмер обсуждали состояние мирового коневодства применительно к курсам валют, а Даффодил рассказывала Бемби, какой прелестный маленький ювелирный магазин есть в Виннипеге.
Занте все еще не отходила от миссис Янг. Мистеру Янгу, судя по его виду, это до крайности надоело.
Шеридан завязал знакомство с актером-убийцей Джайлзом — немного странное сочетание, которое могло иметь неожиданные последствия.
Ануинов, которым принадлежал Высокий Эвкалипт, и супругов — хозяев Флокати, казалось, тесно объединяли общие интересы; переживет ли эта внезапная дружба скачки, в которых будут участвовать обе их лошади, выяснится в среду вечером.
Большую часть остальных пассажиров я знал только чуть-чуть, чаще в лицо, чем по фамилии. Их фамилии интересовали меня лишь постольку, поскольку они были владельцами лошадей, перевозимых в этом поезде, или так или иначе соприкасались с Филмером — таких была примерно половина. Все они оказались людьми в общем довольно приятными, хотя один из мужчин отсылал почти всю еду обратно на кухню, чтобы ее подогрели, а одна из женщин, брезгливо ковыряя вилкой изысканные блюда у себя на тарелке, назидательным тоном говорила, что благочестивый человек должен довольствоваться лишь самой простой пищей. Как ее занесло в общество лошадников, я так и не понял.
