Артур Крупенин - Ave Caesar! (Дело о римской монете)

Ознакомительная версия.

Вышло доходчиво. Если препятствия, не позволявшие Марине ответить на чувства Глеба, не являются обстоятельствами непреодолимой силы, как выражаются зануды-юристы, то Марина поймет, что следующий ход за ней. Однако, подумав еще, Стольцев пришел к выводу о том, что во всем подлунном мире нет ничего грустнее и глупее насильно навязываемых чувств. Кроме того, легко предположить, что планка относительно мужчин у такой женщины, как Марина, невероятно высока.

Закрыв глаза, Глеб попробовал визуализовать препятствие, которое ему так хотелось бы взять. Он представил себя с шестом на изготовку в прыжковом секторе огромного, заполненного людьми стадиона. Воображаемая толпа ритмично похлопывала, поддерживая его попытку. На табло зажглись цифры: 6:00. Ё‑моё, да тут надо быть как минимум Бубкой!

Чертыхнувшись от досады, Глеб в ответ на великодушное предложение почтовой программы – «Отправить сообщение?» – состроил экрану довольно злобную рожу и выбрал кнопку «Нет».

Накануне вечером неожиданно позвонил Пьетро Ди Дженнаро и сказал, что выслал Глебу экспресс-почтой приглашение для участия в историко-лингвистическом симпозиуме, который должен был состояться в Риме уже через неделю. Звонок итальянца приятно удивил Стольцева, они с Ди Дженнаро крайне редко общались по телефону – в основном переписывались, да и то почти всегда по инициативе Глеба. Мало того, «профессоре» оказался в курсе его последней работы, которая еще толком даже не напечатана – она лишь в виде короткой справочной статьи была доступна на сайте stoltsev.ru. Как бы там ни было, Глеб согласился приехать, хотя и понимал, что приглашение, судя по крайне сжатым срокам, явно готовилось впопыхах. Будет любопытно узнать, что скрывается за этой поспешностью: забывчивость Ди Дженнаро или нечто иное? Теперь самое сложное – договориться с Мессалиной о трехдневном отсутствии посреди учебного года. То-то будет битва.

Глеб записался на прием к Валеевой с самого утра, однако аудиенцию ему назначили только на вечер. В дверях кабинета Глеб столкнулся со слащаво улыбавшимся аспирантом – по слухам, новым фаворитом заведующей. Тот смерил Стольцева ревнивым взглядом. Усмехнувшись, Глеб без стука потянул дверь на себя.

– Что у вас, Стольцев? – раздраженно осведомилась Лариса Васильевна, поправляя макияж.

– Вот зовут на симпозиум. – Глеб выложил на стол приглашение.

– Я вижу, вы с итальянцами нашли общий язык, – проворчала Валеева, мельком взглянув на бланк.

– Лариса Васильевна, очень надо. Решается, можно сказать, моя научная судьба. Очень прошу отпустить.

Он даже сложил ладони в шутливом молитвенном жесте.

– Судьба решается? Уж не собираетесь ли вы от нас сбежать?

Стольцев так и не понял, чего было в этом вопросе больше: негодования в связи с перспективой потери ценного кадра или радости по поводу возможного ухода далеко не самого любимого сотрудника. На всякий случай Глеб на голубом глазу поклялся в вечной верности родной кафедре, а под занавес пустил в ход самый весомый аргумент:

– О замене я договорился.

– Не преждевременно ли?

В голосе Валеевой послышалась угроза. Глеб уже начал жалеть, что позволил себе лебезить. В итоге, несмотря на то что симпозиум начинался в среду, Глеба отпустили только с четверга.

Видя его расстроенное лицо, довольная Лариса Васильевна напоследок съязвила:

– Будьте стоиком. Разве не этому учит наш предмет?

– В гробу я видал этих стоиков, – пробормотал Глеб себе под нос, вспомнив, что когда Сенеку отправили из Рима в ссылку, тот, хотя и числился приверженцем стоицизма, сразу же принялся забрасывать друзей и покровителей письмами, жалуясь на тяготы и лишения ссыльного быта. И это при том что мотал срок на острове-курорте Корсике! Можно только представить, как этот «стоик» запел бы на Колыме.

Выйдя из кабинета заведующей, Глеб долго не мог отделаться от ощущения, что во время разговора он смутно учуял едва уловимый, а потому не особенно пугающий аромат зеленого чая с медом. Или ему показалось?

Ответного сеанса связи с Таманью пришлось ждать несколько дней. Звонок застал Глеба за рулем. Он переключился на громкую связь. Костин начал с исторического отступления:

– В самом начале девятнадцатого века в двух с половиной километрах к востоку от Гермонассы была найдена стела с надписью, в которой сообщалось о возобновлении постройки дворца херсонесским стратилатом Евпаторием – военачальником при византийском императоре Маврикии…

– То есть конец шестого – начало седьмого века, – машинально уточнил Глеб.

– Именно, – подтвердил Костин. – И хотя стелу нашли давно, обнаружить сам дворец никому не удавалось. А тут, кажется, повезло. Указанный тобой объект полностью соответствует и местоположению, и ориентировочным размерам. Копать пока не начали и до датирования тоже еще далеко, но и на глаз видно – древняя штучка.

У Стольцева защемило сердце. Вот бы сейчас самому хоть на минутку оказаться на прибрежном лугу, под которым, возможно, уже минимум четырнадцать веков скрывается византийский дворец.

– Но скажи, пожалуйста, – полюбопытствовал Костин, – ты-то как про это прознал? Откуда у тебя точные координаты?

Глеб на секунду задумался, не зная, как ответить. Потом все же решил рассказать правду об истории находки.

– Надо же, – удивился Костин, – тут у меня одних только докторов и кандидатов наук за последний год перебывало человек пятнадцать. И никто не догадался посмотреть на снимки в «Гугле». Будет возможность – присылай чудо-ученицу к нам. Пусть увидит раскоп своими глазами.

Следующая неделя пролетела как один день. Вечером накануне отлета Глеб решил отправиться в букинистический магазин. Дело в том, что у него прямо из рабочего стола пару месяцев назад украли его любимый «Древнегреческо-русский словарь» под редакцией Соболевского. Этот раритетный двухтомник, выпущенный еще в конце пятидесятых, давно стал культовым изданием, а сам профессор Соболевский считался одной из крупнейших фигур классической филологии. Его перу принадлежали лучшие в своем роде, а потому зачитанные до дыр многими поколениями студентов учебники латинского и древнегреческого.

Буре любил рассказывать, как ему в юности довелось послушать несколько лекций этого в ту пору уже почти столетнего университетского патриарха, и обожал цитировать следующий анекдот. Вернувшегося из Крыма Соболевского спрашивают: «Так вы, Сергей Иванович, на юг ездили?» – «Ездил, ездил». – «И на пляже лежали?» – «Лежал, лежал». – «Наверное, роман читали?» – «Нет, греческий словарь. Знаете, куда увлекательней – гораздо больше неожиданностей».

В общем, потеря двухтомника была тяжелой утратой, и Глеб спешно оставил заказы на эту книгу у всех известных ему букинистов. И надо же, сегодня под вечер ему позвонили из книжного магазина «Москва» и сообщили радостную новость – словарь поступил в комиссионный отдел. Несмотря на поздний час, Глеб помчался за книгой.

Стольцев обожал это место еще с советских времен. Ему с детства казалось, что стоящий по соседству памятник основателю города своей могучей десницей указывает вовсе не на здание Моссовета или пришедшую ему на смену мэрию, как многие могли бы подумать, а именно на этот уютный магазин, насквозь пропитанный любовью к книгам и их читателям.

Оценив состояние словаря как вполне приемлемое, Глеб заплатил и уже собирался домой, но тут его взгляд упал на огромный атлас по истории военного искусства, изобилующий красочными картами крупнейших сражений древности. С разрешения продавца Глеб принялся листать эту великолепно изданную книгу. Уже на семнадцатой странице он натолкнулся на описание решающего сражения гражданской войны в Древнем Риме. В той битве помпеянцы потерпели сокрушительное поражение от войск Юлия Цезаря. Воюющие стороны сошлись в бою на территории нынешней Испании семнадцатого марта сорок пятого года до нашей эры. Это произошло возле небольшого городка под названием Мунда.

Munda! Как же он сразу не сообразил? Вот откуда могли взяться загадочные буквы MUND на оттиске монеты. Ну конечно, и даты совпадают. Монета с Геркулесом из справочника Расторгуева была выпущена именно в это время: сорок шестом – сорок пятом годах. И пускай то был серебряный денарий, но ведь такому событию запросто мог быть посвящен и золотой ауреус.

Он в волнении отложил атлас. Так. Значит, монету с такой надписью вполне могли выпустить при Цезаре в ознаменование окончания гражданской войны. Но почему ее тем не менее нет ни в одной известной коллекции? И чем так уж дорога серийному маньяку эта древняя братоубийственная битва при Мунде? А вдруг самое первое предположение Лучко было верным? Может, всех этих мальчиков в свободное от лекционной и семинарской деятельности и впрямь убивает его коллега-историк? Ну или еще какой любитель старины? Нет, чушь какая-то. Хотя все возможно. Был же такой исторический прецедент, когда один испанский коллекционер антиквариата по имени Хуан Висенте с тысяча восемьсот тридцатого по тысяча восемьсот тридцать пятый год убил девять человек только ради того, чтобы завладеть принадлежавшими этим людям книгами. Причем каждый раз лишал человека жизни из-за одной-единственной книги! Ничего не скажешь, настоящий библиофил!

Ознакомительная версия.