— Кого взяли?
— Бабу с мешком и с какой-то сумой переметной. На базар торопилась, хотела до рассвета успеть. Орехи везла. Целый мешок.
— Вы того пассажира узнали бы, Алексей Федорович?
— Узнал бы, — серьезно ответил таксист. — А как же.
— Хорошо. У вас, товарищ лейтенант, вопросы будут?
Самопалов и на этот раз ограничился только проверкой прав и техпаспорта на машину.
Коваль отметил Дыбе повестку и отпустил его.
— Еще будете вызывать, товарищ подполковник? — спросил Дыба.
— Посмотрим. А что, еще что-нибудь хотели добавить?
— Нет.
— Попросите войти Ткачука.
Вошел третий таксист.
Показания его дали Ковалю немного.
— Возил деда с мальчиком лет пятнадцати. Домой они возвращались. В Ужгороде были на похоронах дедовой дочери, тетки этого подростка, — так дед сказал. А больше ничего интересного.
— Спасибо, товарищ Ткачук. — Коваль прочел первые показания таксиста — то же самое. Нет, его пассажиры никакого отношения к следствию явно не имели. — А назад, значит, утром уехали?
— Утром. Ночью на Ужгород никто не сел. В шесть утра только. Две пассажирки. По разговору, надо думать, жены офицеров.
Коваль снова обратился к автоинспектору, теперь уже автоматически. Но подполковнику пришлось искренне удивиться: на этот раз Самопалова словно прорвало.
«Почему именно Ткачук разбудил его автоинспекторское самолюбие?» — думал Коваль, слушая, с каким пристрастием допытывался тот, проверяли ли у Ткачука путевой лист по дороге из Ужгорода, как часто ездит он по этой трассе, давно ли работает на такси. И уже с легкой иронией подумал: «Быть может, лейтенант решил показать мне, что не зря здесь сидел?»
Таксист из Рахова в тот день не приехал. Оказалось — заболел.
Коваль не очень переживал по этому поводу. Вызов Полякова носил чисто формальный характер. В его предварительных показаниях ничего интересного для дела не было: вез семью — отца, мать и двоих детей. Пассажиров на обратную дорогу не нашел. Заночевал на вокзале. Утром взял с поезда и отвез в Синяк трех женщин, а потом порожняком катил до самого Рахова.
Заинтересовали Дмитрия Ивановича пассажиры Косенко и Дыбы. Хустовский пассажир имел хоть какую-то мотивировку ночной поездки, а у приезжего из Ужгорода не было и этого. Да и вел себя ужгородский пассажир странновато. Нервничал, все время присматривался к местности, хотя было темно, упорно молчал. Все это не могло не привлечь профессионального интереса подполковника Коваля.
Душным вечером, когда усталый Коваль вернулся в гостиницу, внезапно позвонил майор Романюк.
— Дмитрий Иванович, хотите посмотреть на вечерний город? — спросил начальник милиции. — Съездим на «Красную горку», отдохнете. Да и Наташе будет интересно, — добавил он. — Если не возражаете, я приглашу и одного нашего товарища, из пограничников.
Коваль, узнав голос майора, с которым недавно виделся, в первый момент подумал, что появились новые данные по делу Иллеш, и теперь, слушая Романюка, только пожал плечами: какие там прогулки! Но, взглянув на Наташу, неожиданно согласился.
Он взял с собою дочь не только для того, чтобы показать ей Закарпатье. Понимал, что будет очень занят, не увидит ни дня, ни ночи, и Наташа будет предоставлена самой себе. Но все же совместная поездка как-то сблизит их. В последнее время в Киеве они хоть и жили под одной крышей, но как будто в разных квартирах.
Дмитрий Иванович все больше задумывался над этим, укорял себя за то, что, с головой уходя в работу, часто забывал о дочурке, в прошлом бывал с нею слишком строг, хотя строгость эта шла от опасений, что без жены не сможет он справиться с воспитанием девочки.
— Опять в милицию, — вздохнула Наташа, почувствовав на себе взгляд отца. Она сидела в плетеном кресле и, опустив на колени раскрытую книгу, наблюдала за ним.
— Нет, — ответил подполковник, извлекая из шкафа штатский костюм. — Поедем ужинать на свежий воздух. На «Красную горку». Сейчас за нами заедут. Переоденься.
— Ой!.. — Наташа повеселела и вскочила с кресла. — А переодеваться — зачем?
— А что, поедешь в этих протертых штанах? — сердито проворчал Коваль и тут же спохватился, — опять разговаривает с дочерью не так, как нужно.
— Это не штаны, а джинсы, — возразила Наташа. — Кто-кто, а ты должен знать, — добавила с укором. — В джинсах даже в театр ходят. Ужасно отстаешь от жизни, Дик!
— Надеюсь, не в таких протертых! — не сдавался Коваль.
— Опять проявляешь некомпетентность, — не отступала и Наташа. — Джинсы — чем больше терты, тем моднее.
— Выходит, самое модное — ходить в лохмотьях? В конце концов, ты человек взрослый, одевайся, как тебе нравится, но если идешь со мной…
— Могу и не пойти, — тихо сказала Наташа, и глаза ее погасли.
Коваль понял, что проиграл, и, расстроившись, отправился в ванную. Уже оттуда донесся его голос:
— Ты меня не так поняла. Беспокоюсь, чтобы тебе самой неудобно не было.
— Майора позвать? — спросила Наташа, чтобы перевести разговор на другую тему.
— Майора?
Коваль на мгновение задумался. Знал, что Бублейников, который жил этажом ниже, не одобрял того, что он взял с собой в служебную командировку Наташу. Не исключено, что при случае это будет доведено до сведения начальства. Однако…
— Майору позвони. Когда подойдет, передашь мне трубку.
Бублейникова в номере не оказалось, вероятно, майор до сих пор задержался в милиции — ему не хватало рабочего дня: одновременно с ведением дела Иллеш Бублейников проверял работу отдела уголовного розыска. После повторных безрезультатных допросов Длинного и Клоуна он, очевидно, снова рылся в архивах.
— Ладно, — сказал подполковник. — Все равно сейчас приедут.
Он не успел закончить фразу, как в дверь постучали.
«Красная горка» оказалась очень уютным местом. Проехав улицами оживленного под вечер городка, Романюк, Коваль и Наташа попали в сад, раскинувшийся на пологом зеленом холме. Они уселись на вкопанные в землю скамьи, за простой деревянный стол. Романюк заказал «по деце»[4] «Розы Закарпатья» и неожиданно встал, широким жестом приглашая к столу коренастого полковника в пограничной форме, возникшего как из-под земли.
Пограничник приблизился к столу, но не сел, а остановился напротив Коваля, добродушно и с мягкой иронией глядя в лицо подполковника. Наташа посмотрела на этого русого офицера с чуть скуластым и широким лицом, потом — на отца, который, поднявшись, тоже удивленно вглядывался в него. Но вот, словно по команде, оба бросились друг другу в объятия.
Заметив улыбку Романюка, Наташа догадалась, что он эту встречу подстроил.
— Ну и Антонов, ну и рядовой Антонов! — только и смог вымолвить Дмитрий Иванович. — Медведь, а не человек! И кто тебе разрешил ребра ломать?! Ладно, садись уж.
Антонов сел. И у него, и у Коваля повлажнели глаза.
— А нарушители границы у нас ничего лучшего и не заслуживают, товарищ старший сержант Коваль, — смеялся Антонов. — Приехать в Закарпатье тайком! Если б не случай и не Петр Иванович…
— Откуда же мне было знать, — оправдывался Коваль, потирая ладонью грудь, — что ты — здесь, да еще и пограничник…
— Как это откуда? Давно мог разыскать. За четверть века можно найти. Это же твоя специальность — искать. Черт знает, как только такого неповоротливого в милиции держат!
— Моя специальность — искать преступников.
— Слишком узко мыслишь. А кто находит потерянных детей, воссоединяет разбросанные войной семьи, потерявших друг друга однополчан? Верно, Петр Иванович?
— Гуманистическая миссия милиции, — подтвердил Романюк. — Я, например, именно этим и занимаюсь.
— Я ведь в уголовном розыске! Что ты, товарищ Антонов, понимаешь? Ты совсем по другому отделу проходишь…
Старые друзья долго еще подтрунивали друг над другом: «Солидный стал!» — «Да и ты вроде весу набрал, раздался! Виски серебряные!» — «У меня — вторая молодость…»
— Это, доченька, фронтовой мой друг, вместе воевали, — сказал Коваль Наташе.
— О, дочурка! — радостно воскликнул полковник, протягивая Наташе загорелую руку. — Антонов, Виталий Иванович… А у меня двое сыновей — орлы! Да чего тут сидеть! — вскочил он. — Поехали к нам! Капитолина Сергеевна не такими пельменями угостит! И вообще… Она о тебе, Дмитрий Иванович, столько уж наслушалась!
— Э, нет, товарищ полковник, — решительно возразил Романюк. — Я его на свежий воздух вытащил. А вы снова — в хату. Уж посидим тут, а дальше видно будет. Как, Дмитрий Иванович? А за встречу можно еще по одной деце.
— Где же ты был столько лет, Виталий Иванович, товарищ Антонов? Давай, брат, рассказывай!
— Где был? Лучше спроси, где не был. На севере? Был. На востоке? Был. На юге? Тоже. На западе — сейчас. Дослужил в нашем батальоне, потом учился, военно-политическое кончил. А с пятьдесят первого — граница: Карелия, Мурманск, заставы в снегу. В пятьдесят седьмом — высшая школа, а там попросился на Дальний Восток: Чукотка, Камчатка, Сахалин, несколько лет — на Курилах, далеко на юге, край света, можно сказать.
