— Тебе не стоит появляться в этом районе так поздно, Эйб, — сказал продавец, отставляя швабру и вытирая руки о серый фартук. — Тут не посмотрят, что ты коп. Здесь все меняется.
— Как жизнь, Генри? — спросил Либерман. Он посмотрел в окно на Никки и убедился, что та смотрит на него.
— Меняется, — повторил продавец. — Что-нибудь из напитков?
— Две диетических пепси-колы.
Генри кивнул и проследил направление взгляда Либермана.
— Можешь рассказать о ней, Генри?
— Могу.
— Она в деле?
— Никки, — сказал продавец, возвращаясь за пепси-колой. — Не видел ее уже лет пять.
— Откуда ты ее знаешь? Жареный лук на оба. Один с горчицей, один с кетчупом.
— Она работала в клубах на Оук-стрит и на Раш, — сообщил Генри, доставая пластмассовыми щипцами из кипящей воды сосиски. — Я тогда работал в «Меллоуз» барменом. Никки и остальные приходили, когда дела шли не очень бойко.
— Она перебралась подальше от центра, — заметил Либерман. — Знаешь ее настоящее имя?
— Никки… — Генри завернул два хот-дога в вощеную бумагу. — Картошку?
— Не надо.
— Ее фамилия Хоффер, — сказал Генри, протягивая руку за пакетом. — Память уже слабеет, Эйб. Кажется, Хоффер. Вроде бы порезала задницу клиенту и отсидела, правда, недолго.
— Что-нибудь еще?
— Она говорит с балтиморским акцентом? — спросил Генри.
— С бостонским, — ответил Либерман, взял пакет с теплыми хот-догами и пепси и протянул Генри двадцатидолларовую банкноту. Тот нажал кнопку на кассовом аппарате, но двадцатку положил в карман.
— Хотела выглядеть леди. Всегда хотела. Летом восемьдесят шестого ударила ножом парня, который обошелся с ней уж слишком грубо, — сказал Генри, глядя в окно. — Тот подал жалобу, и ваши ребята пришли искать Джейн, но не нашли ту, что была им нужна. Такие сведения тебе пригодятся?
— Вполне, — ответил Либерман. — Увидимся, Генри.
— Всегда рад, — сказал Генри, обошел прилавок и направился к швабре.
— Как вас зовут? — спросила Никки, принимая из рук Либермана хот-дог, салфетку и диетическую пепси-колу с соломинкой.
— Либерман, — ответил он.
— Мой рейс в два, — сказала она. — Там есть мотель…
— Мисс Хоффер, — прервал ее Либерман. Никки замолчала. — У Эстральды Вальдес были глубокие раны. Вас искала полиция за удар ножом. За вами также непогашенная судимость — вы отхватили кусок белого мяса у клиента.
— Я ее не убивала, — заявила Моралес, проглотив кусок сосиски с булочкой.
— У вас оказался мой хот-дог, — заметил Либерман. — Он с горчицей.
— Я не стану меняться. Пусть все останется, как есть. Учитывая СПИД и все такое прочее…
Либерман решил не спорить и вернулся к своему хот-догу.
— Хорошо, — продолжала Никки. — Эстральда пыталась создать свое заведение — нанять двенадцать девушек, поселить их в квартирах в этом районе и работать по телефонным заказам, которые будет принимать только Эстральда. Она бы распределяла клиентов. Только Эстральда знала бы номера телефонов. Тогда, арестовав одну из нас, полиция не смогла бы найти других. И она сказала, что у нее есть связи в полиции — вы и ваш напарник.
— И что произошло? — спросил Либерман.
— Эстральда позвонила, сказала, что ко мне может прийти клиент, не местный, по имени Фрэнк. Платы с него велела не брать и ублажить по полной программе…
— В пятницу?
— Да, в пятницу, — ответила Никки, доедая свой хотдог. — Я ждала. Никто не приходил. А ближе к полуночи она звонит и говорит — забудь. Они, мол, позаботятся о Фрэнке.
— Они? — спросил Либерман.
— Эстральда с сестрой. Ее сестра была там в пятницу. А тот парень в ларьке с хот-догами, куда вы ходили, Генри Файвз, он ведь узнал меня, верно?
— Почему вы убегаете?
— Генри — сутенер, — сказала Никки.
— Был сутенером, — заметил Либерман. — Теперь он продает жареную картошку и моет полы. Так почему вы убегаете?
— Не хочу, чтобы меня арестовали. У Эстральды была записная книжка. Она, правда, говорила, что моего имени там нет, но так я ей и поверила. И потом, этот Фрэнк, который, может, ее и зарезал. Он-то знает мое имя и адрес, помните?
— Где живет сестра Эстральды? — спросил Либерман, забирая у Никки вощеную бумагу и засовывая ее в пакет, на котором проступили жирные пятна.
— Не знаю, — ответила она. — Несколько раз видела ее в нашем доме.
— Это все? — спросил Либерман.
— Это все, — подтвердила Никки.
— Никки?
— Что?
— Не боитесь язык прикусить, когда лжете? Известие об убийстве Эстральды не распространилось так быстро. Вы сложили вещи и уехали еще до того, как кто-либо, кроме полиции и убийцы, узнал, кого убили.
Никки чертыхнулась. Несколько минут они сидели молча, наблюдая за грузовиками, которые с громыханием проносились мимо по направленю к городу.
— Ладно, — заговорила она наконец. — Мне позвонила Лупе, сестра Эстральды, и сказала, что мне надо исчезнуть, потому что Фрэнк хочет со мной расправиться. Она плакала. Я даже не знала, что Эстральда мертва. Я сразу убежала, а в субботу прочитала об убийстве.
— Лететь вам сегодня не придется, уж извините, — сказал Либерман, включая зажигание.
Моралес тяжело откинулась на спинку сиденья.
— Хотите, чтобы я опознала Лупе, — предположила она.
Либерман развернулся.
— Да, — сказал он. — Еще хот-дог?
— Почему бы и нет?
К тому времени, как Либерман зарегистрировал Веронику Элис Хоффер в качестве важного свидетеля по делу об убийстве и весьма молодой человек из аппарата прокурора штата, утверждавший, что является юристом, выполнил всю бумажную работу, было уже почти три часа ночи. Либерман позвонил в клинику и узнал, что Хэнраган жив и Морин с Айрис все еще там.
В три тридцать Либерман вошел в дверь своего дома, снял туфли и стал медленно продвигаться к ванной, обходя спальный мешок, в котором спала Мелисса, сжимавшая в ручке почти лысую куклу, и огибая кровать, на которой в позе эмбриона лежал Барри и похрапывал из-за аденоидов. Либерман прокрался мимо открытой двери кухни, через которую было видно отражение желтого света ночника на плите. Наконец он добрался до ванной, закрыл дверь, включил свет и посмотрел в зеркало. Человек, отразившийся в нем, годился Либерману в дедушки, хотя его щеки покрывала только щетина, а не седая борода. Под красными влажными глазам повисли темные мешки.
— Такое вот наблюдение, — сообщил Либерман своему отражению вполголоса. — С годами мы не становимся такими, как наши родители. Мы становимся такими, как наши дедушки и бабушки.
Эйб медленно разделся и включил душ. Подождал, пока вода станет горячей, и привел в действие массажную насадку, которую им с Бесс подарил на Хануку сын Мэйша, Сэм, телепродюсер. Пока Либерман брился, вода массировала его колени, успокаивая боль, а он думал, стоит ли ложиться, если скоро рассветет.
Обнаружив, что клюет носом, слушая, как горячая струя бьет по коже, он выключил воду, вышел из душа, вытерся и надел пижаму. Либерман бросил белье, носки и рубашку в корзину для белья, повесил пиджак, брюки и галстук на одну руку, а кобуру и пистолет взял в другую и открыл дверь ванной. Даже в отсутствие внуков он запирал пистолет в ящик ночного столика, а ключ вешал на крючок над изголовьем. Он выключил свет в ванной и вышел в темный коридор, где услышал тихий мужской голос.
Либерман бросил пиджак, брюки и галстук на пол, при этом упала и кобура, и направил пистолет на голос, звучавший в темноте у двери в комнату Лайзы.
— Эйб, — снова произнес этот голос.
— Тодд?
Либерман вздохнул и поднял одежду и кобуру.
— «Все мысли разбежались, я растерян. Как мне заставить мозг трудиться, коль рушится мой дом?» — мечтательно проговорил Тодд. — «Агамемнон».
— Что ты пил? — шепотом спросил Либерман.
— Что в первой бутылке справа на полке над плитой?
— Э… «Бейлис», — сказал Либерман.
— Я выпил пару бокалов. Вкусно. Там немного осталось.
Теперь Тодд тоже говорил шепотом.
— Что происходит? — спросил Либерман.
— «Она же, храбрости набравшись, пустилась в дальний путь — ведь боги пророчили, что ей царицей быть», — продекламировал Тодд, входя в освещенное мягким светом пространство.
— Тодд, довольно греков.
— Это не греки, — запротестовал Тодд, рассмеявшись. — Я просто… Вы правы. Я ничего не могу с собой поделать. Лайза ушла. Мы продолжали ссориться, и она сказала, что мне следует взять на себя заботу о детях на некоторое время и что она возвращается домой. Она ушла. И… Бесс посоветовала мне остаться на ночь с детьми. Мы играли в «Путеводную нить». Я не помню, кто выиграл.
— Я поговорю с тобой утром, — пообещал Либерман. — Иди спать.
— Уже утро, — заметил Тодд.
— Иди спать, Тодд.
