— Ты не можешь так поступить! — закричал Стэнли, сознавая, что пусть одно слово, но осталось за ним. — Ты не имеешь права оставить их себе. Банковский счет открыт на двоих. Я имею право хоть завтра забрать все, если захочу, и, клянусь, я так и сделаю!
Вера тихо ответила:
— Там нет денег. Тот счет все равно аннулирован из-за твоих непомерных чеков. Сегодня утром я открыла новый счет, личный счет, только на мое имя.
Вера подхватила чемоданы и снесла их вниз.
Стэнли остался сидеть на кровати, сквозь закрытые окна горячее солнце припекало ему затылок. Его вновь охватило чувство нереальности, как в кошмарном сне. Кошмар. Он вновь и вновь повторял это слово. Кошмар, кошмар, кошмар… «Отвратительный ночной сон». Господи, только не это!
Левый глаз начал непроизвольно открываться и закрываться, тик-тик-тик. Стэнли выругался и сжал кулаки. Прислушался. Она ходила внизу. Еще не ушла. Придется с ней поговорить, постараться ее убедить.
Вера стояла перед зеркалом в столовой и подкрашивала губы.
Трудно говорить приятные слова тому, кого ненавидишь. В этот момент Стэнли ненавидел Веру гораздо больше, чем когда-то ненавидел Мод. Но говорить необходимо. Большинство мужчин скажет что угодно за двадцать две тысячи фунтов.
— Ты единственная женщина в моей жизни, Ви. Я предан тебе уже двадцать лет. Ради тебя я терпел все — сначала твои родители оскорбляли меня, потом твоя мать вообще переехала сюда Теперь я не молод. Без тебя моя жизнь развалится.
— О нет. Она давно уже развалилась. То, что я была рядом, никогда тебя не подстегивало и не заставляло взяться за ум. Бог свидетель, я старалась, а теперь мне надоело.
Он принялся умолять. Он готов был даже встать на колени, но боялся, что она уйдет, а он так и останется на четвереньках, как животное.
— Ви, — сказал он, хватая ее за рукав, — Ви, ты же знаешь, я только что вступил в дело, но мне нужен капитал. — Следовало сказать совсем не то. Он понял свою ошибку по презрительному выражению ее лица. Как по-настоящему любящий муж, обезумевший от смятения, он застонал: — Ви, ты — все, что у меня есть в этом мире.
— Давай называть вещи своими именами, — сказала Вера. — Все, что у тебя есть в этом мире — это мои деньги. — Она натянула пару темно-синих перчаток и присела на стул, словно ожидая кого-то или чего-то. — Я подумала об этом, — сказала она. — Я долго думала обо всем. И решила, что будет неправильным оставить тебя ни с чем. — Она тяжело вздохнула. — Ты совершенно безнадежен, Стэн. За что бы ты ни брался, все летит прахом, исключая кроссворды. Ты никогда не мог удержаться ни на одной работе, упустишь и эту. Но мне бы не хотелось думать, что ты остался без гроша в кармане и без крыши над головой, поэтому я собираюсь оставить тебе этот дом. Можешь жить здесь или продать его — делай что хочешь. Если ты настолько глуп, что продашь дом и отдашь деньги этому твоему Пилбиму — что ж, дело твое.
— Проклятье, — сказал Стэнли. — Спасибо за ничего.
Она собирается отдать ему этот дом! Забирает все, что у него есть, и оставляет ему эту развалюху в тупике. Тут вдруг он полностью осознал, что она собирается сделать, и собирается всерьез, Ви, его жена, единственный человек, которым, как он был уверен, можно манипулировать и вертеть, Ви продала его с потрохами. Он заговорил, потеряв над собой контроль:
— Не думаешь ли ты, что я позволю тебе уйти? Вот так просто взять и уйти?
— Тебе ничего другого не остается, — спокойно ответила Вера. Неожиданно раздался резкий стук в дверь. — Это шофер такси, которое я заказала
Она наклонилась, чтобы взять чемодан. Окончательно оторопев, Стэнли почувствовал, что ему хочется убить ее. Когда она выпрямилась, он ударил ее ладонью изо всех сил сначала по одной щеке, затем по другой. Вера протяжно взвыла, слезы покатились по отпечаткам его руки, но она не произнесла ни одного слова.
После того, как машина отъехала, Стэнли тоже заплакал. Он, хныча, ходил по комнате, а потом присел и принялся колотить по дивану кулаками. Ему хотелось кричать и крушить все вокруг, но он боялся, что услышат соседи.
От слез левый глаз задергался сильнее. Он слезился и пульсировал даже после того, как Стэнли перестал плакать. Стэнли попытался придержать веко двумя пальцами, но оно все равно продолжало вздрагивать, словно было вовсе не частью его самого, а пойманным трепыхающимся насекомым со своей собственной жизнью.
Деньги Стэнли потерял. Он потерял их, все без остатка. И теперь, когда лицо его ужасающе бесконтрольно дергалось, он понял в водовороте мыслей, что в течение почти всей жизни эти деньги были единственной его целью, а обладание ими — открытием новой эры. Вначале он представлял тысячу или две, затем — восемь или девять, и наконец сумма возросла до двадцати тысяч, да еще в придачу две. Но всегда они были где-то там, впереди — почти не видное, но зовущее сокровище в конце лабиринта Чтобы завладеть им, он остался с Верой, примирился с присутствием Мод и, как сам себя уверял, никогда по-настоящему не стремился сделать карьеру. Растратил попусту всю жизнь.
Стэнли думал обо всем этом, но отнюдь не спокойно, его то и дело охватывала паника, он с трудом переводил дыхание. Наконец он понял истинное значение настоящего момента. Все, что было позади — пустая и горькая трата жизни, а впереди — ничего. Даже хуже, чем ничего, потому что теперь, когда Вера знает о его попытке лишить Мод жизни, да и полиция уже начеку, теперь, когда Пилбиму придется узнать, что весь его хваленый капитал — это просто крыша над головой, как можно надеяться прожить хотя бы один час, хотя бы еще одну минуту?
Он уставился на часы, следя за тем, как движутся стрелки, хотя на самом деле, конечно же, ничего не замечая. Вот и его жизнь была такой же — медленным, незаметным продвижением к полному краху. Каждая секунда, оставлявшая ситуацию как бы неизменной, на самом деле безжалостно приближала его к концу, к чему-то пусть и неизвестному, но наверняка еще худшему, чем теперешний ужас.
Небольшое забвение поможет ускорить ход времени. Он пошарил у себя в кармане дрожащей, подпрыгивающей рукой. Из той десятки, что он принес в пятницу, осталось восемь фунтов. Пивные еще закрыты, но винный магазинчик на Хай-стрит уже работает. Шатаясь, он прошел на кухню и ополоснул лицо над раковиной.
На улице было еще жарче, чем дома, но от свежего воздуха Стэнли поежился. Ходьба давалась с трудом. Он шел, как старик, или как человек, который долгое время был прикован к кровати тяжелой болезнью. Навстречу ему попалось всего несколько прохожих, да и те не замечали его, но Стэнли казалось, что все вокруг кишит невидимыми шпионами, которые следят за каждым его движением. В винном магазине он едва нашел в себе силы, чтобы заговорить. Ему никак не удавалось обратиться к другому человеку, разумному и спокойному. Голос зазвучал пискляво и слабо, и он не отрывал рук от лица, словно тем, что без конца вытирал его и разглаживал мускулы, он мог удержаться от конвульсивных дерганий.
Продавец, однако, уже привык к алкоголикам. Его лицо оставалось абсолютно невозмутимым и спокойным, когда он взял у Стэнли пять фунтов за две бутылки виски и еще один фунт за сигареты.
Вернувшись домой, Стэнли выпил полную рюмку виски, но не получил никакого удовольствия. Вместо того чтобы помочь ему забыться, виски просто-напросто притупило все его чувства. Он забрал одну бутылку и пачку сигарет наверх и лег на кровать, жалея в смутных мыслях, что сейчас не зима, а разгар лета, и поэтому темнота не наступит еще долго. Стэнли решил, что ему не нравится свет. Свет слишком разоблачает.
В его мозг ворвались непрошеные слова, и, лежа на спине, он придумывал к ним определения, соединяя и разбирая их, составляя анаграммы. Потом он понял, что произносит слова и определения к ним вслух, невнятным хриплым голосом. Но нервный тик временно прекратился. Стэнли продолжал говорить с собой еще какое-то время, прикладываясь иногда к бутылке и испытывая все растущее раздражение, оттого, что из-за выпивки забывает орфографию и теряет нить слов, которые начали вертеться у него перед глазами, образуя черные спирали.
Он нуждался в долгом глубоком сне, полном забвении, но вместо этого проснулся в девять, с головной болью, которая железной рукой сдавила ему виски. Было еще светло.
Стэнли помнил, что ему снилось, до мельчайших подробностей. Сон нельзя было назвать отвратительным, в том смысле, что он не был страшным, и все же это был один из самых худших снов, которые могут прийти к человеку. В дни несчастий люди не становятся еще более несчастными оттого, что ночью им приснилось их горе; несчастье усугубляется, когда они видят во сне радостные дни, которые предшествовали ему, и тех, кто стали ненавистными или враждебными, а во сне ведут себя с ними по-прежнему приветливо и любезно.
