– Во всяком случае, ничего, что свидетельствовало бы о его новозеландском происхождении, хотя среди вещей непонятным образом оказалась Библия из отеля. Ни одного письма из дому, даже от матери – и то нет. Но вот тут уж ты удивишься: он, оказывается, состоял в браке.
– Да ну? – воскликнула Кора, – мы ведь, собственно говоря, тоже.
Эта реплика укрепила неприязнь Эмилии.
– Я ж вам сразу сказала – не человек, а дьявол. Шляется по белу свету, а бедная жена сидит одна-одинешенька.
Я напустила на себя оскорбленный вид.
– Не будь такой старомодной, – сказала я ей, – сегодня в этом нет ровным счетом ничего необычного.
Какое-то время после этого разговора мы ехали по темной пустынной местности. Эмилия давно уже сняла Белу с его мертвой подстилки, а на Доне тем временем разлегся Пиппо. Кора ехала медленнее, чем обычно, чтобы не привлекать к себе внимания. А Эмилия следила за всеми развилками, где нам надо было сворачивать.
Вдруг Кора воскликнула:
– Хочу есть!
Тут и я вспомнила, что вот уже несколько часов у нас маковой росинки во рту не было.
– Сперва работа, потом удовольствия! – вмешалась Эмилия. – А вообще-то я взяла в дорогу прекрасные бутерброды, но вы их получите, только когда мы от него избавимся.
– Ну обо всем-то ты помнишь! – воскликнула я не без восхищения.
Эмилия застеснялась.
– Я и чай горячий захватила, – скромненько сообщила она, – мы через час доедем до места и, значит, заслужим небольшую передышку.
Кора затормозила.
– А ну выкладывай твои запасы! Есть я хочу теперь, а через час у меня, может, и аппетит пропадет.
Исполненная присущей стряпухам отзывчивости, Эмилия тотчас вытащила термос с горячим чаем и бутерброды, а мы жадно на них набросились.
Эмилия растирала себе ноги.
– Что за человек был этот Дон? – переспросила она вполне невинным тоном.
– Такой же, как погода нынче, – сказала я. – Мягкий и ветреный, но уж никак не дьявол.
Эмилия рассмеялась и начала оделять нас салями, Пиппо тотчас вскочил ей на колени, чтобы заполучить свой кусок, и Эмилия пролила горячий чай на наш пакет. Она начала громко чертыхаться, Пиппо рассвирепел словно дьявол, и только Бела спал по-прежнему.
Наконец мы двинулись дальше. Спустя полчаса приехали в ту деревню, где проживала кузина Эмилии. Нам пришлось свернуть на узкую горную дорогу, и поездка превратилась в настоящее мучение. Дорога больше напоминала дно пересохшей речушки, путь нам преграждали здоровенные скалистые обломки, потом, справа, она вдруг круто пошла под уклон. Сперва Кора маневрировала весьма осторожно, но через некоторое время у нее пропала всякая охота вести машину.
– Ну, это дорога только для слонов, – заметила она, – садись-ка ты за руль, я больше не могу.
Мы поменялись местами, и мне пришлось с погашенными фарами пробираться дальше.
– А вдруг попадется что-нибудь встречное? – спросила я.
– Ну, среди ночи это маловероятно, – успокоила меня Эмилия, – здесь даже средь бела дня только по большим праздникам проедет кто-нибудь за сеном.
Но вдруг наш джип остановился, мое сердце вместе с ним. Кора сразу смекнула, в чем дело: пустой бак. У нас в запасе имелись еще две полные канистры. Я переливала бензин, а Кора светила мне фонариком.
– Молодец, – похвалила она меня, – рано или поздно ты у нас сделаешься толковым водителем.
Когда наконец мы добрались до цели, оказалось, что перед полуразвалившимся домом даже есть возможность развернуться. Стекла в окнах были все выбиты, зато крыша отчасти сохранилась. Мы вылезли из машины, немножко размялись и, вооружась карманными фонариками, вошли в дом. И тут я громко вскрикнула: мне прямо на руки вспрыгнула мышь. Сено было скатано в большие рулоны, втроем мы быстро освободили место, чтобы уложить Дона.
– Ну, теперь поплюем на руки, – сказала Кора, и мы торопливо выволокли пластиковый пакет из джипа. Бела начал плакать.
– Господи, чем это так воняет?! – бранилась Кора. – Лично я думала, что приличный покойник начинает вонять не раньше чем дня через два.
– А это вовсе и не Дон, – пояснила Эмилия, – это наш bel paese.[18]
– Зачем ты тогда предлагала мне салями?
– Да я вовсе не про сыр говорю, это наше сокровище так навоняло! Бела наложил в пеленки.
– Взяла бы да и переменила ему памперсы!
Эмилии поручение было не по душе, но против такого рода случаев она была бессильна.
Кора сказала, надо поторапливаться, потому что скоро начнет светать. Короче, мы поволокли тяжелый пакет по каменистой земле, попутно изодрав весь пластик. Но поскольку пластик так или иначе надо было выкидывать, нас это не смутило. А мой сын продолжал орать. Он испугался темноты и вообще хотел вылезти, но я успела надеть ему только носочки. Мы заперли Белу в машине. В довершение всех бед начался дождь. Затащив покойника в дом, мы сразу уложили его на сено, а я помчалась к машине, чтобы освободить ребенка. Пиппо принялся вынюхивать крыс.
– А теперь надо зажечь свечку, – приказала Кора.
Мы переглянулись. Никаких свеч у меня при себе не было.
– Эмилия, давай свечку! – потребовала и я.
Та лишь отрицательно помотала головой.
Кора начала злиться.
– Майя, а ты случайно не знаешь, для чего людям нужна fantesca?[19] Получается, лишь для того, чтобы убивать наших возлюбленных.
– Как ты меня обзываешь? – возмутилась Эмилия.
– Ну что ж, – продолжала Кора, – значит, бензин.
Я вывалила на пыльную землю содержимое рюкзака.
– Жаль, такие красивые колечки, – сказала Кора.
А я продолжала рыться в имуществе Дона.
– Смотри, у него есть курительные палочки! – обрадовалась я. – Их тоже можно использовать.
– Едва ли.
А я все рылась и рылась. Индийский фартук был обращен нами в подстилку, а поиски увенчались успехом: я и в самом деле нашла огарок свечи.
– Слава Богу, – вздохнула я, – наш добрый паренек обо всем позаботился.
Эмилия перепеленала Белу, а я начала стаскивать пакет. Оказывается, мы забыли закрыть Дону глаза. Это было не совсем удачно, потому что ему полагалось умереть во сне.
Кора зажгла свечку и сигарету.
– Идите сюда, – потребовала она, – выкурите тоже по одной, а окурки бросим в сено. Двойным швом оно всегда надежнее – а то вдруг свечка погаснет.
Даже Эмилия и та закурила, а Бела заснул у нее на руках. Когда мы наконец засунули грязную пеленку в тот же пластиковый пакет и уже хотели пуститься в обратный путь, выяснилось, что куда-то пропал наш песик. Мы начали свистеть, Эмилия ревела: «Пии-и-пооо!», но он не возвращался.
– Ну и вляпались мы – в самое говно, – ты уж извини, Эмилия, – сказала Кора. – Пора сматываться, и раз он не хочет ехать с нами, пусть остается здесь.
– О, Кора! – взмолилась Эмилия. – Тогда и я тоже здесь останусь. Маленький наш песик пропадет в этой глуши!
– Да, ты права, но скоро займется весь дом, а к этому времени мы должны одолеть эту проклятую дорогу.
Мы залезли в машину. Эмилия продолжала реветь страшным голосом:
– Пииипооо!
Когда Кора уже включила зажигание, наш песик появился с башмаком Дона в зубах и первый раз за всю свою коротенькую жизнь был побит хозяйкой.
Дорога под гору оказалась еще опаснее, чем в гору.
Из-за начавшегося дождя машину стало заносить. Кора вела машину спокойно и благоразумно, как никогда. Эмилия сидела рядом с ней, а я, закрыв глаза, лежала подле моего сына на заднем сиденье. До чего же хорошо иметь двух надежных подружек!
К тому времени, когда начало светать, каменистая тропа и большой отрезок пути остались позади, дорога не представляла собой никаких проблем, и нас никто не останавливал, и джип не развалился по дороге. Наконец мы приехали во Флоренцию, оставалось только отогнать на место чужую машину. Мы сунули в руки Эмилии ребенка, собаку и одеяла, я запрыгнула в «кадиллак» и вслед за Корой погнала его в подземный гараж, откуда она прошлым вечером угнала джип. С явным облегчением подруга поставила джип на прежнее место.
– Кора, а его не надо бы сперва помыть?
– Вздор! Во-первых, машина и до нас была грязная, а во-вторых, этот маменькин сыночек настолько глуп, что и не заметит грязи.
Если человек изо дня в день ездит на автобусе по одному и тому же маршруту, он может увидеть много интересного, чего никак не заметит новичок. Я вижу, что розовый флокс распустился за ночь, вижу, как пожилой человек косой соскребает паутину с выбеленных стен своего дома, вижу, что коллега-француженка собрала сегодня чисто дамское общество и погнала своих подопечных к микеланджеловскому Давиду. Едва ли она станет счастливее, получив чаевые.
Недоступные взору этого туристского сброда, мы оба, Чезаре и я, изо дня в день лелеем надежду, что незнакомой девочке наконец-то станет лучше. Вот уже много недель больное дитя сидит за окном и грустными глазами глядит на улицу. Каждый раз проезжая мимо, мы улыбаемся ей и машем. Чезаре даже корчит забавные гримасы, но малышка почти не реагирует, хотя, как мне кажется, поджидает наш автобус. Когда, желая проверить мою догадку, мы один раз миновали дом, даже не глянув на нее, я, поспешно обернувшись, увидела, что она плачет.
