— Какое еще сходство? — встрепенулся Владимир Сергеевич и в недоумении посмотрел на меня. — Я, знаете ли, после того, как узнал от Тамары, что Ксения моя дочь, стал внимательней наблюдать за ней. У меня развилось что-то вроде фобии, поиск похожести. Но, к счастью, ничего такого я не обнаружил. Ксения унаследовала черты лица своей матери, разве что оказалась помилее и поженственнее ее.
— Я говорю не о чертах лица, — пояснила я. — Я еще при первой встрече обратила внимание, что большой палец на ноге Ксении слишком крупный и что он как-то искривлен в сторону, отстает от других пальцев. Когда я была у вас на даче, то заметила, что и у вас такое же строение пальцев.
Гладилин невольно опустил глаза и посмотрел на свои ноги, даже пошевелил при этом выдающимися большими пальцами.
— Сопоставить факты и догадаться об истине оказалось уже несложно, особенно после бесед с родителями Дмитрия, — закончила я.
— Они что-то сообщили вам? — изумился он.
— Да нет, нет, о том, что вас беспокоит, они ничего не знают. Но они сообщили мне достаточно, чтобы я поняла, что моя догадка верна. Не волнуйтесь, больше никто ничего не знает.
* * *
Сидя у себя дома после беседы с Гладилиным, я предалась анализу. Итак, если принимать во внимание, что причина убийства — тайна отцовства Ксении, то выходило, что единственным человеком, которому было выгодно устранение упрямой Тамары Шуваловой, был именно Гладилин. Но у него алиби.
Да к тому же пистолет. Откуда? Откуда у мирного преподавателя пистолет? Нанял киллера? Еще хлеще в плане неправдоподобности.
Кто еще? Выходило, что еще кто-то знал об этой тайне. Кто? Жена Людмила Васильевна каким-то образом прознала? Увидела угрозу для сына, для спокойствия в семье? Но тогда нужно было убивать не Тамару, а саму Ксению. Но… Что-то не связывался у меня образ женственной и живущей в тени мужа Людмилы Васильевны с уверенной рукой киллера. Да о чем я, господи боже мой, ведь у нее тоже алиби, они в тот вечер были вместе с мужем!
Если убийство и совершила женщина, то абсолютно другая, не такая, как Людмила Васильевна. Уверенная в себе, энергичная. Такая, например, как Маргарита Федоровна.
Кстати! Маргарита Федоровна, заядлая дачница! Чем не вариант? Психологически, во всяком случае, подходит. Так, так, так…
И еще один момент. Пистолет-то, кажется, был не совсем стандартный, вернее, просто устаревший. Сейчас такие обычно не используют. Где взять современное оружие Маргарите Федоровне? А вот служба ее мужа в Анголе наводит на некоторые размышления.
И главное — мотив. Я уже пришла к выводу, что убийство Шуваловой было связано именно с событиями вокруг ее дочери и Данилы. И устранить ее мог тот, кто активно не хотел обнародования факта отцовства Гладилина. Это сам Гладилин, его жена… Но у них алиби. Маргарита Федоровна, любящая бабушка, не желающая травмировать психику внука. Чем не мотив? И она могла подслушать разговор! Я вдруг вспомнила, что Гладилин, когда рассказывал мне о своем разговоре с Тамарой, упомянул: мать пришла домой немного погодя после того, как Шувалова ушла. Но… Квартира у Гладилиных немаленькая. Кричали они на кухне громко. Мать могла войти незаметно, подслушать, сделать выводы, а потом удалиться на всякий случай. Фантастическое предположение, но все-таки… Это стоит проверить.
После минутных раздумий я набрала номер Мельникова.
— Андрей, извини, что отрываю от работы. Не мог бы ты снова посмотреть в акт баллистической экспертизы убийства Шуваловой?
— Зачем тебе? — устало спросил Мельников.
— Что за пистолет там был нестандартный?
— Старой модели, был на вооружении Советской армии где-то тридцать лет назад, — быстро ответил Андрей. — Это я и так помню…
— Слушай, а вот неожиданный вопрос. Не в курсе ли ты, когда была война в Анголе, в которой принимали участие наши?
Трубка замолчала. Видимо, Мельников оценивал мое состояние с точки зрения трезвости и вменяемости.
— Так что, ты не в курсе? — повторила я свой вопрос.
— Нет, — вздохнул Андрей. — Но… Таня, если тебе это так важно, я даже не хочу спрашивать зачем, то я могу тебе перезвонить минут через пятнадцать. Тут как раз один капитан у нас освободится, он сейчас допрос ведет, этот товарищ политически подкованный, так что…
— Я буду ждать твоего звонка.
Через пятнадцать минут по телефону мне был прочитан краткий курс новейшей истории. Я узнала, что Ангола освободилась от колониального гнета в семьдесят пятом, и к власти пришли марксисты, что, в общем и целом, через некоторое время не понравилось народу, который стал жить хуже и хуже. Из недовольных образовались боевики, которых вооружили проклятые империалисты, и началась война. Недовольные начали одерживать верх. Но не тут-то было — из Союза понаехали военные инструкторы, с Кубы прибыл спецназ. И, в общем, повоевали там в итоге славно, жестоко долбили негры друг друга нашим и американским оружием. Но самым главным для меня было то, что вся эта катавасия, называемая интернациональной помощью братской Анголе, происходила в конце семидесятых — начале восьмидесятых. Потом началась перестройка, и помощь тихо свернули. А затем и вообще махнули на эту Анголу рукой — у самих проблем образовалось до черта. Что сейчас происходило в этой стране, политически подкованный мент не знал. Но это мне было и не важно.
«Все сходится, — подумала я. — Только с доказательствами, видимо, будет туговато».
Попрощавшись с Мельниковым, я стала думать, как правильнее начать разговор с Маргаритой Федоровной. А время для него явно пришло.
Для беседы с Маргаритой Федоровной мне пришлось отправиться на ее дачу в Окуневку. Ехала я туда со смешанным чувством. Не скрою, мне была симпатична эта обаятельная и энергичная бабулька, и в чем-то я даже оправдывала ее поступок. Подчеркиваю — в чем-то. И даже не то что оправдывала, а понимала по-человечески. Скорее всего — а я видела мотив с ее стороны именно таким — ей не хотелось, чтобы страдали дети, ее внуки. Чтобы не терзались они мыслью, что им по вине родителей пришлось пройти через инцест. Чтобы пребывали в уверенности, что расстались по несходству характеров, и все. С этой точки зрения позиция Маргариты Федоровны понятна.
Но с другой — она совершила убийство, намеренное убийство, причем лишила жизни человека, который не был таким уж чудовищем. Как бы непорядочно ни поступила Тамара Аркадьевна Шувалова двадцать лет назад, убийство — слишком тяжкое наказание за этот поступок. И здесь Маргариту Федоровну оправдать нельзя. К тому же она оставила круглой сиротой еще сопливую, в общем-то, девчонку, отнюдь не собираясь становиться для нее бабушкой, которой она фактически являлась. И разговор с ней предстоял не из легких.
Вот уже впереди показались ворота дачи. Я глубоко вздохнула и, притормозив, прошла внутрь, в сад, благо калитка была не заперта. Маргариту Федоровну я заметила в глубине сада по ярко-красным шортам, огненным пятном алевшим возле яблоневого дерева. Маргарита Федоровна склонилась под ним с секатором в руках.
— О, добрый день! — выпрямившись и вытирая пот со лба, бодро приветствовала она меня. — За яблоками приехали?
— Отнюдь нет, — покачала я головой, в упор глядя на нее. — За вами, Маргарита Федоровна.
Она, кажется, сразу все поняла. У меня создалось впечатление, что в душе она даже была готова к такому повороту событий, когда кто-то придет к ней и произнесет эту фразу. Только, может быть, не думала, что это буду я.
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга, а потом Маргарита Федоровна, откинув взмокшую прямую прядку со лба, вдруг весело тряхнула головой и предложила:
— А давайте-ка выпьем кофе. Здесь, на костре, я могу приготовить его почти как оригинальный. Вы ведь, наверное, все равно хотите поговорить, что-то выяснить до конца?
— Давайте, — согласилась я.
— Тогда прошу. — Она указала мне на деревянный столик со скамейками, выкрашенными в ярко-голубой цвет, которые были выстроены под каким-то раскидистым деревом. В прошлый раз за этим столиком мы угощались шашлыком. Сама бабулька принялась возиться возле костра. Когда она принесла две чашки дымящегося кофе, я отметила, что аромат его распространился по всему саду. — Нравится? — спросила Маргарита Федоровна. — Я помню, что обещала поделиться с вами рецептом.
— Теперь вы вряд ли захотите это сделать, — заметила я.
— Отчего же? — возразила она. — Вы слишком плохо обо мне думаете. Я не злопамятна и стараюсь быть объективной.
— И по отношению к Тамаре Шуваловой? — спросила я.
Маргарита Федоровна усмехнулась, но тут же посерьезнела.
— Честно вам скажу, поначалу старалась, — сказала она. — И если бы Тамара в дальнейшем проявила благоразумие, то я бы повела себя по-другому. Заставила бы себя смириться с тем, как она поступила с моим сыном.
