– Слышала.
– Ты-то как?
– Хуже не бывает. Идем в дом?
– Пожалуй, зайду… Ипполит уехал на сельские просторы?
– Уехал по делам, завтра вернется. У меня замечательные сыновья, Ипполит все это время не бросал меня, а у него огромное хозяйство.
– Молодец. А как Вито?
– Переживает. Очень болезненно.
– Молодые люди быстрей привыкают к смерти близких.
– Но не Вито. Он безумно любил отца. Игорь, ты бы поговорил с ним по-мужски, Ипполита Вито не слушается, а я… я просто мама.
– Что же ему скажу? Боль, Раиса, сама проходит. Со временем.
– Ну, не знаю… Скажи что-нибудь об Арамисе, сравни Вито с отцом, мальчику будет приятно. Я позову его?
– Чуть погодя. С твоего позволения я сделаю звонок, а то меня обыскались, уехал, никого не предупредив.
Вошли в гостиную, она великолепна, как и все в доме. Парафинов устроился в кресле и набирал номер, а Раиса сходила на кухню, попросила приготовить кофе, хотя он отказывался. Вернувшись, она села на соседнее кресло и впала в задумчивость, не слушая, что говорил гость по телефону:
– Я у Раисы Баграмян… Нет, разумеется… Я тут подумал и передумал… В общем, пока не выехали, поручи Богдану сегодня же поработать со вторым абонентом… Нет, сегодня… Мало ли, что он хочет… На сутки задержать его может без формальностей. Конец связи. Извини, Раиса, но всех приходится контролировать.
– До сих пор не могу поверить, что Арамиса нет. – У нее задрожали губы, на глаза навернулись слезы. – Нелепость, которую не принимает ни душа, ни сердце… Прости, я… – утерла она слезы.
– Ничего, ничего. Поплачь.
– Ночью просыпаюсь, шарю рукой, а его нет. И вдруг вспоминаю… Хочется умереть, но это слишком большая роскошь. Вито нужно довести до ума, через пару недель ему ехать за границу на учебу. Очень тяжело. Очень. Подозреваемые есть?
– Пока нет, к сожалению. Не думай, что это так просто.
– Я не думаю, но надеюсь, ты найдешь негодяев. – Она вытерла лицо платком, вздохнула несколько раз. – Как думаешь, сколько может стоить наш дом?
– Хочешь продать? Но до вступления в права наследования…
– Знаю, знаю. Полгода. Пока найдутся покупатели, это же не хата, наш дворец не каждому по карману. У меня тяжелое положение.
– Понимаю. Но я не оценщик, обратись в риелторскую фирму, там скажут, за какую сумму можно продать.
– Можно продать? – изумилась Раиса и забеспокоилась: – Как это – можно продать?
– Видишь ли, есть конкретная стоимость недвижимости, но в твоем случае, если ты задалась целью продать, будет фигурировать реальная цена.
– Не понимаю.
– Допустим, стоит он пять миллионов.
– Долларов?
– Я рубли имел в виду, собственно, это неважно…
– Как это неважно? Пять миллионов рублей?! Шутишь? Да наша усадьба сравнима только с домовладениями на Рублевке, а там стоимость семь, восемь миллионов долларов. Наш стоит дороже, потому что шикарней, ты посмотри.
– Раечка, я ведь не покупатель, меня не стоит уговаривать. Смотри трезво: ты живешь в провинции, у нас за такую сумму не купят. Даже если есть у кого-то деньги, которые заявишь, не купят, потому что содержать такую домину очень дорого, а доходы у нас по сравнению с московскими намного ниже.
– Посмотрим.
Спорить Парафинову было лень, он не видел в этом смысла. Раиса всегда жила за облаками, по всякому поводу имела собственное суждение, зачастую убогое, и никогда не прислушивалась к чужому мнению. Мало того, безапелляционность оттолкнула от нее многих друзей, но она винила в этом их. Пусть же походит по земле и стукнется собственным лбом о выстроенную стенку, опыт никогда не поздно приобретать.
Прислуга принесла кофе, но не успели пригубить чашки, как шум за окном заставил Раису покинуть гостя, убегая, она не скрывала раздражения:
– Как назло, уволила мужиков, теперь самой бегать приходится.
Долго погулять не удалось. Во время обеда Ипполит почти не ел, больше наблюдал за Миленой, до знакомства с ней он не предполагал, что женщина, которая ест мясо, может быть столь эротична. Он смотрел на Милену, на ее губы, как она наклоняет голову, а при этом изгибается ее шея, как в вырезе платья поднимается грудь. Когда же она подносила стакан с водой ко рту и слегка запрокидывала голову, он еле сдерживал себя. В конце концов, не дал отобедать девушке, кинув деньги на стол, схватил за руку Милену и потащил к выходу. Счастье, что обедали в ресторане при гостинице, в противном случае пришлось бы удовлетвориться подворотней – так приспичило.
– Что случилось? – опешила она.
Он без слов втолкнул Милену в лифт, нажал на кнопку и прильнул губами к ее губам, обхватив крепко руками. Неизвестно, от чего она стонала – от нахлынувшей страсти или от тисков, причинявших боль, как бы то ни было, а Ипполита заводил любой звук и малейшее движение с ее стороны, еле дотянул до кровати. После разглядывал обнаженную подругу, лежавшую на животе, и думал: что в ней такого необычного, чего нет в той же Дине? Почему на него находит состояние, похожее на наркотическую зависимость, и справиться с собой невмоготу? Сложный вопрос, если честно, зависимость причиняла дискомфорт. Ипполит считал владение собой непременным качеством мужчины, которое у него всегда было. Милена приподняла томно веки и произнесла:
– Мой тонус на нуле, давай сделаем перерыв.
Очевидно, на его тонус подобная просьба произвела обратную реакцию. Но самое парадоксальное, Милена и не подумала хоть как-то увернуться от его ласк и поцелуев… Помешал звонок, Ипполит сказал не без досады в голосе:
– Мама звонит. – Взял трубку. – Да, мама?..
– Ипполит… – Она рыдала. – Умоляю, срочно приезжай!
– Мама, что случилось? – забеспокоился он.
– У нас тут такое творится… Я не могу… Приезжай!
– Мама!.. Черт, бросила трубку.
– Надо ехать? – догадалась Милена.
– М… да… Там что-то случилось, мама в жутком состоянии. Черт, что могло случиться, что?
Неизвестность и скверные предчувствия на время выключают человека, выключился и он, застыв с трубкой в руке. К тому же в пик расслабления, когда неприятностей не ждешь, чрезвычайно сложно перестроиться. Милена оказалась внутренне подвижней, вскочила с кровати:
– Чего сидишь? Собирайся. Продолжить можно и там.
Он закивал, не зная, что думать и к чему готовиться, принялся одеваться. А Милена уже затягивала ремешок на талии.
Глаза загнанного зверька, не ожидавшего засады, бегали по бесстрастным лицам мужчин при оружии, остановились на матери, ища у нее помощи. Она живо откликнулась, наступая на Андреева, злобно зашипела:
– Как ты смеешь это заявлять? Ты кому клеишь обвинение? Вы все только и ждали, когда Арамиса убьют, чтоб накинуться на нас и стереть в порошок. Пошли вон отсюда!
– Пока мы его не обвиняем, а подозреваем, – остудил ее спокойствием Андреев. – Если твой сын объяснит нам, что он делал у автосервиса в момент убийства, а еще лучше – предоставит стопроцентное алиби, то ничего страшного не произойдет.
Засим незаметно мигнул оперативникам, Вито схватили двое и, как мальчик ни сопротивлялся (мать тоже пришлось придержать, она как тигрица кинулась на защиту сына), а рубашку с него стащили. На теле юноши синели три локальных кровоподтека. Андреев подошел к нему ближе, указал на синяки:
– Это что?
– Вы не видите? – огрызнулся Вито.
– Где ты их заработал? Нет, не стоит врать. Это следы от резиновых пуль, в тебя стрелял охранник стройки, короче, про алиби теперь забудь. Улики у тебя на теле. Фотографируй, а то у некоторых синяки быстро проходят, доказывай потом, – бросил он через плечо Желобовой.
Криминалистка многократно и с разных ракурсов щелкнула фотоаппаратом, Андреев немного прошелся, поглядывая то на мать, то на ее сына, остановился напротив Раисы.
– Твоему сыну смело можно предъявлять обвинение в двух убийствах и двух покушениях на убийство. Но для порядка мы произведем обыск.
– Это неправда! – завизжала несчастная мать.
– Где комната Вито? – Мать и сын не ответили, Андреев обратился к кухарке: – Покажите комнату, или мы тут все перевернем.
– Идемте. – Она двинулась первой.
Все это время Парафинов оставался безучастным, но, когда Андреев с тремя оперативниками поднялись за кухаркой, сказал державшим Вито:
– Браслетики наденьте.
На запястьях Вито защелкнули наручники, его кинули в кресло, у парня дрожали посиневшие губы, да и всего трясло. Ноги подкосились у Раисы, она обмякла, ее усадили на диван – подальше от сына. Все, между ними установили расстояние, сердце чуяло, навсегда ее отлучили от Вито, на глазах она чернела и старела.
Вернувшаяся кухарка, всплеснув руками, побежала за валерьянкой, вскоре прибежала с мензуркой и стаканом воды. Раиса выпила, поперхнулась и закашлялась, с минуту беззвучно плакала, потом остановила потухший взгляд на Парафинове. Под этим взглядом ему стало неловко, да что же делать? Игорь Игоревич до последнего надеялся, что произошла ошибка, но следы от резиновых пуль надежд не оставили. Прошло всего ничего, спустился Андреев, в руке он держал завернутый в платок…
