Ознакомительная версия.
– А куда? – спросил он.
– Баиньки, – ответила богиня.
– Я еще тут не со всеми разобрался, – возразил историк.
– Потом разберетесь, – сказала Анаит. Она стала как-то странно меняться на глазах, превращаясь в Терезу.
– Я тебя люблю, – засмеялся Сивере. – Вот только сейчас понял.
– Спать, спать… – отвечали ему.
– Ну и пусть! – буркнул Александр Юрьевич, потерял равновесие. Он куда-то полетел и действительно уснул.
К завтраку Александр Юрьевич явился поздно, прошмыгнув, опустив глаза долу: ему было стыдно за вчерашнее. Но особого внимания на его мучительное состояние никто не обращал. В трапезной на стене висела траурная лента, такая же повязка украшала лоб Тошика Полонского. Сивере остановился, выбирая столик – подальше от остальных.
– К нам, Янек, к нам! – услышал он голоса тетушек за спиной. Делать нечего – побрел на «зов крови».
Краем глаза Александр Юрьевич увидел встревоженное лицо Анны Горенштейн, которая улыбнулась ему как-то сочувственно. Прозоров, сидевший рядом с ней, напротив, презрительно отвернулся. «Дуется за вчерашнее, – подумал Сивере, присоседившись к тетушкам. – Каких же кружев я наплел?» На душе было по-прежнему омерзительно, и даже щебетанье старух его не отвлекло от неприятных раздумий.
– Бледнехонько вы выглядите, как покойник, – заметила тетушка Алиса (Лариса?). Другая подхватила:
– Вам прям не за стол, а на стол ложиться, да руки на груди складывать, Янек.
– Угу! – мрачновато отозвался Сивере, поглядывая по сторонам. Все постояльцы (разумеется, из оставшихся в живых) были на месте; их даже стало больше: продавец напитков со смотровой площадки и его приятель Вазген. Очевидно, они периодически ишачили на Тошика Полонского. Старики-картежники сидели за общим трапезным столом, вместе с комиссаром Куруладзе и Максом; чета Локусовых – отдельно; Багрянородский – с Оленькой Дембович; а князь Романов в гордом одиночестве. Сыновья Тошика кашеварили на кухне, Тереза в черном платье и косынке прислуживала.
– Что, фуникулер так и не работает? – спросил у нее Сивере, когда она принесла ему на подносе салат, чашку бульона и маленькую рюмку коньяка. – Спасибо за заботу, – добавил он, согревая коньяк в ладони. Ему показалось, что погода переменилась, стало более зябко.
– Все сломалось, – ответила Тереза, сделав ударение на первом слове.
– Вы вновь меня выручили вчера ночью? – с намеком произнес Александр Юрьевич. Женщина кивнула и отошла.
– Слышали, какое смертоубийство произошло в сауне? – почти одновременно прошептали тетушки. – Страсть, ужас! Говорят, два человека угорели…
– Дотла, – согласился Сивере. – Впрочем, пять дней – пять трупов, все арифметически точно. В аккурат еще на неделю хватит. А какие новости из города?
– Ночью горы бомбили, где-то неподалеку, – сказали Алиса-Лариса. – Пока затишье. Передавали, какие-то войска пришли. Не то турецкие, не то польские.
– Однако до Полыпи-то далековато, – усомнился Александр Юрьевич. – Хотя в наше-то время… А впрочем, плевать! – и он залпом опрокинул в рот рюмку коньяка.
Странное дело: припекало осеннее солнце, но Сивере все равно чувствовал себя зябко. Он сидел на каменной рыбе, глядел на прогуливающихся во дворе Локусовых и думал о Прозоровских сигарах, наверняка начиненных каким-то дурным снадобьем. Вчера они оказали на него явно наркотическое действие, но сегодня он вновь мечтал выкурить одну из них.
«Нет, – решил он, взяв себя в руки. – Больше не буду». В этом монастыре к нему начинали прилипать самые разнообразные пороки, будто бы не случайно, а по чьей-то злонамеренной воле. Пьянство вот… Какое-то любвеобилие… Чего никогда не было в Москве. Климат? Сам готический дух?
Александр Юрьевич обратил внимание на то, что в воротах стоят два человека, оба с ружьями – продавец напитков и Вазген. Они о чем-то переговаривались, потом разделились.
– Мушни, через час я тебя сменю! – крикнул Вазген и ушел за ворота. По горной тропинке он стал подниматься к северному плато. Словно должен был занять там наблюдательный пост. Да и этот Мушни выглядел как часовой на посту.
«Чего торчит-то?» – подумал Александр Юрьевич. Или что-то происходит серьезное, во что не посвящены постояльцы? Непонятно… Но в любом случае, ситуация складывается следующим образом, расклад сил такой.
Допустим, что реальной властью в «Монастырском приюте» обладают два человека – Тошик Полонский и комиссар Куруладзе. Если они союзники (в чем?), то на их стороне хорошо вооруженные сыновья хозяина – Вахтанг и Ашот, бульдожка Макс, два местных горца – Мушни и Вазген. Жену Тошика он почему-то исключил из этого списка.
Что имеем на другой стороне? Тринадцать постояльцев, из них пять стариков и пять женщин. Пусть даже Оленька Дембович и чемпионка по карате. Всего трое мужчин среднего возраста: он, Прозоров и Багрянородский. И еще неизвестно, выступят ли они все союзниками? Да еще придурковатый Гела, как камешек на чашах весов. Силы явно не равны. И если Тошик или Куруладзе захотят произвести какое-либо насилие над ними, сопротивления они не получат. Силы не те.
А что собственно происходит? Откуда эти тревожные мысли? Не потому ли, что тут стали разгуливать люди с ружьями? И какое насилие может иметь место быть? Александр Юрьевич думал, думал, но так ни до чего и не додумался. Захотелось спать.
А тут как раз ходившие возле него кругами Локусовы наконец-то обратили на историка внимание.
– О, доброе утро! – сказал Алистер. – А мы вчера вас ждали.
– Да, с нетерпением, – подтвердила его жена Тамара.
– А я заходил, – ответствовал, соврамши, Сивере. – Только дверью ошибся.
Признаться, ему не хотелось вступать в долгие разговоры с учеными магами. Чего они все от него хотят?
– Он не дверью ошибся, а целым этажом! – засмеялся где-то рядом Багрянородский. Шел он под руку с Анной Горенштейн, и это неприятно поразило Сиверса. «За завтраком сидела с Прозоровым, теперь вот – с этим…»
– Верно, вы вчера были… несколько не в себе, – поддержала его Анна. Вновь на ее лице мелькнула сочувственная улыбка. Александр Юрьевич не стал уклоняться.
– Да-с, был пьян-с, – по-гусарски отозвался он.
– Эка беда! – ухмыльнулся Багрянородский. – Чем тут еще и заниматься-то? Или жить, или помирать, одно из двух. А пьяных, как известно, смерть в последнюю очередь забирает. А я вот тоже хотел бы поприсутствовать на ваших спиритических сеансах, – это он уже к Локусовым обращался.
Тот зачем-то повертел ладонями вокруг его головы.
– Можете, – сказал Алистер. – Вы – генофондны. В вас живут духи предков.
– Особенно Семен Горельский так и прет, – вполголоса пробормотал Сивере. – А полнолуние не помеха?
– Нет, напротив, – ответила Тамара. – К тому же нынче ночью Луна находится в фазе Змееносца. Это тринадцатое, не видимое с Земли созвездие. Луна входит в его стадию крайне редко.
– Никогда о таком не слышал, – произнес Сивере.
– Знают о нем лишь посвященные волхвы и кудесники, – подхватил Алистер. – Названо так в честь персидского принца Заххака, у которого из лопаток росли две змеи. Они питались мозгом младенцев. Заххак обладал необычайной властью над людьми и был бессмертен. Некоторые утверждают, что он жил в этих краях, а другие ассоциируют его с князем Прошяном. Это имя, надеюсь, вам знакомо?
– Еще бы, я сижу на нем, – невозмутимо ответил Сивере, постучав по родовому гербу на каменной рыбе-вишапе. – И я непременно приду тоже к вам на сеанс.
Он взглянул на Анну, прочитав в ее глазах нечто большее, чем просто согласие. Все-таки она была необычайно похожа на богиню Анаит. Вдова возбуждала и притягивала его. Но это была не та животная страсть, возникшая к Оленьке, а совсем иное: борение с собственной душой в желании растворить себя в этой женщине. Он вдруг произнес:
– Хотите, я прочитаю вам стихи армянского классика Аршака Тер-Маркарьяна. Слушайте. Они соответствуют моменту и месту, где мы находимся:
Опять меня приговорила
Эчмиадзина тишина…
На незапятнанных вершинах —
Лучи выводят письмена.
Гремит ручей веселой цепью,
Шумит на склонах виноград,
И беломраморною церковью
Растет над миром Арарат.
Пока он читал, вокруг становилось все тише, а голос его звенел все громче, и взгляды Александра Юрьевича и Анны не отрывались друг от друга, словно испивали невидимую посторонним чашу. Напиток любви и забвения.
– … Вдруг отразится в чистых лужах
Одним мгновеньем – целый век!
Быть может, так же – в свете лунном —
К нему причаливал ковчег?
Шла жизнь… – И потому не надо
Мнить средь вершин себя судьей…
Ночь, вниз швыряя звезды – нарды,
Играет собственной судьбой…
Александр Юрьевич закончил, перейдя в последних строчках на шепот, поскольку они предназначались лишь ей – одной, затем несмело улыбнулся, поклонился и молча пошел прочь.
Ознакомительная версия.