Ознакомительная версия.
– Как вы думаете, – спросила Женька, – он поправится?
– Я не знаю.
– А к Марку сейчас можно пойти?
– Лучше не надо, Жень. Мы… потом.
Она вернулась в кухню и стала заново растапливать погасшую плиту. За окнами вечерело, сумерки ложились на лес, лазоревые, чистые.
Пришел Петечка, постоял возле неё и сказал:
– Жалко собаку. Хорошая собака была.
– Замолчи, – велела Алла. – Они там стараются, а мы тут уже всё решили, да?..
– Чего там решать, Алла Ивановна, – Петечка махнул рукой. – Вы ведь всё понимаете, но прикидываетесь! Вы прикидываетесь святой, вам так больше нравится. Вы хотите всем показать, что верите в чудеса, а на самом деле знаете, что никаких чудес не бывает. И волшебных исцелений тоже не бывает.
Алла молча подкладывала дрова в плиту.
– И вот еще что, – тут Петечка уселся на стул верхом, как обычно садился Марк. Видимо, Петечке нравилась эта его манера. – Когда зарезали Виноградова, мы все не так страдали и убивались, правда ведь?.. Вот ведь человеческая подлость!.. Нет, мы сделали вид, что нам есть до этого дело, но нам было наплевать. Вернее, нас это касалось только в смысле подозрений – как бы не заподозрили кого-то из нас. А когда собаку волки порвали, так мы сразу стали такие добрые! Понимаем, сочувствуем, чуть не плачем! Выходит, мы скоты, да?
– Петька, ты глупый мальчишка, – сказала Алла. – Всем твоим взрослым рассуждениям грош цена. Тебе страшно, что Вик умрёт или уже умер, вот ты и сидишь и несешь невесть что. От страха.
Она вытерла глаза, в которые попал дым, и повернулась к Петечке.
– Конечно, нам наплевать на Виноградова, – продолжала она, рассматривая парня. – Мы его не знали, не любили, даже почти не разговаривали!.. Для нас его смерть – не горе. Скорее чрезвычайное происшествие, да еще с неприятными последствиями. А Вик наш друг. Он пришел за нами в метель и привел Марка. И вас, дураков, он тоже нашел, когда вы одни ушли! Это ведь он мужиков на вас вывел. Он твой рюкзак понюхал и вывел! Ты наверняка в ту ночь с жизнью уже попрощался? Ну хоть себе-то не ври, так и было, да?.. И вдруг прибежал Вик. И сейчас ты сидишь и боишься, что его не спасут.
– Да ну вас! – Петечка поднялся, вышел в коридор и постоял там, словно не зная, куда идти.
Женька помедлила перед дверью с надписью «Посторонним вход воспрещен. Только для персонала», потянула за ручку и зашла.
Марк выглянул из ванной. Женька отрицательно помотала головой – никаких новостей.
– Ты бы тоже переоделась, Жень, – сказал он. – Простынешь.
Она опять помотала головой, на этот раз соглашаясь.
Подошла к столу и стала рассматривать какие-то бумаги. Бумаг было довольно много, некоторые написаны по-английски. Английских почему-то больше, чем русских.
…Зачем нужны какие-то глупые, бессмысленные бумаги, если прекрасным вечером волки могут взять и загрызть твоего… друга? Это несправедливо, неправильно, и не помогут никакие бумаги!
Марк увидел, как она стоит возле его стола – плечи ссутулены, спина сгорблена. Даже тонкие пальцы, которыми она трогала стол, выражали отчаяние. Он швырнул в кресло, заваленное каким-то барахлом, полотенце, промахнулся, подошел и обнял её.
Она сразу заплакала, как будто держалась из последних сил, повернулась, обняла его, стиснула изо всех сил и стала тыкаться в него разгоряченным мокрым лицом.
– Подожди, – уговаривал он, – подожди ты, не реви. Вик сильный, олимпийский пёс! Он справится, Женька.
– Я же не справилась. Я так и не стала олимпийским псом.
– Ты справилась, – возразил Марк. – Ты же здесь. Ты молодец, Женька.
– Я думала, что буду как ты. Не как ты, но что я тоже стану сильной и знаменитой, но не смогла, Марк. И теперь всё, всё пропало.
Он прижимал её к себе, вспоминая, узнавая и не узнавая, трогал светлые волосы и горячие красные щеки, и пунцовое ухо, и косточку на шее сзади, и с каждым ударом сердца ему легчало, как будто после долгих месяцев в пустыне он добрался до источника живой воды, и теперь больше ничего не нужно, совсем ничего, вот же он, источник. Долгие месяцы он знал о его существовании, мечтал добраться и понимал, что именно в этом и будет спасение, но не мог и не умел этого сделать, и вот наконец нашел!..
– Женька, – вдруг сказал он и улыбнулся своему источнику живой воды. – Как ты могла меня бросить?! Зачем?! За что?
Источник притих на секунду и забурлил что есть силы.
– Я же не знала!.. Я думала, что буду тебе мешать жить – со своей ногой. Я даже не знала, смогу ли ходить нормально, без костылей. А ты? У тебя совершенно особенная жизнь…
– У меня стала совершенно особенная жизнь после того, как ты меня бросила, – перебил Марк. – Первое время еще туда-сюда. Я думал, что ты очухаешься и вернёшься. Потом понял, что не вернешься и что с этим ничего нельзя поделать. Ну, ты так решила, и я ничего не могу изменить. И еще я злился, конечно, а злость поначалу помогает.
– Поначалу помогает, – согласилась Женька.
– Но я быстро перестал злиться, и стало хуже. Я не мог привыкнуть, что тебя нет и не будет. Я старался, конечно, но никак не мог. Я говорил себе, что это вопрос времени, скоро привыкну, но всё никак не получалось.
– И у меня никак, Марк, – сказала Женька. Она отстранилась немного и рассматривала его лицо. – Я так давно тебя не видела, жизнь прошла с тех пор, как я тебя видела. Я в прямом эфире ни одной твоей гонки не посмотрела, только в записи. Потому что не могла себе представить, что я сижу перед телевизором, а ты в эту минуту, в эту самую секундочку где-то там бежишь и стреляешь!.. У меня делался инфаркт.
– Я после Рупольдинга даже ухаживать за кем-то стал. А почему нет?.. Какая мне теперь разница! Она была на тебя немножко похожа, и время от времени мне даже удавалось убедить себя, что это ты.
– Зачем ты рассказываешь?
– Затем, что это правда. И когда удавалось себя убедить, мне становилось весело, и я думал, что победил тебя. Победил и забыл. Но очень быстро стало понятно, что ничего из этого не выйдет. Хотя я делал вид, что ничего не изменилось, – была одна девушка, стала другая, ничуть не хуже. А может, даже и лучше. Но я не мог сделать так, чтобы она стала тобой. Ну никак не мог. Тогда я опять начал тебя искать.
– Ты меня искал?
– Женька!
– Это я просто так, Марк. Ты скажи – да, искал.
– Я тебя искал – сначала, чтобы найти, потом, чтоб сказать тебе, что ты мне не нужна и мне давно уже на тебя наплевать, потом опять чтобы найти. Павел был уверен, что мы все соревнования из-за тебя отдадим Бьёрндалену.
– Злился?
– Не то слово. Три года – это очень долго, Женька.
Он поцеловал её как надо, как когда-то, как будто три года – это три минуты или три дня. Вот они только что расстались перед трудными соревнованиями, но он уже вернулся и целует её, и по-другому и быть не может.
Женька вся подалась к нему, растеклась по нему, отдалась ему, – так никто не умел, кроме неё. Только она одна так ему принадлежала, полностью и целиком, без всяких оговорок, ограничений и поисков какого-то другого смысла.
– Так же нельзя, – сказал он с укором, перестав на некоторое время её целовать. – Получается не жизнь, а сплошное дрыгоножество и рукомашество. Я тренируюсь, потом выигрываю. Тренируюсь и выигрываю. И так по кругу. Это очень хорошо, конечно, но это всё же не совсем жизнь, Женька. И я даже не мог позвонить тебе и сказать, что ты мне не нужна. Или приехать и сказать. Какая-то ерунда на много лет.
– Марк, я не хотела быть тебе обузой.
– Это я уже слышал. Ты мне говорила когда-то. Вообще-то нормальные люди делают всё наоборот. Когда болеют или слабеют, они призывают близких, чтобы те им помогали.
– Ты не должен был мне помогать! Это я должна была тебе помогать, а я так тебя подвела. И себя, и Виталия Петровича, тренера моего, всех! И я не хотела, чтоб тебе с каждым днем становилось всё хуже и хуже, – вместе со мной… Всё скучнее и скучнее. И чтоб ты в конце концов меня разлюбил.
– Я тебя не разлюбил. Я, правда, очень старался, Жень. Но ничего не вышло.
Она взяла его за руку, поднесла к лицу и уткнулась носом в ладонь.
– Я так хотела тебя увидеть, – пожаловалась она невнятно из-за ладони. – Я даже не знала, что буду делать, когда приду на этот твой кордон. Я так мечтала! Каждую ночь планы строила. Как я прихожу, и ты меня сначала не видишь, а потом вдруг видишь и целуешь, вот как сейчас. Или, наоборот, начинаешь кричать, чтобы я убиралась вон.
– Я собирался закричать, чтоб убиралась, – признался Марк и опять поцеловал её. Ему было удивительно, что он теперь может целовать её сколько угодно. – Только в последнюю минуту удержался.
– Ты не сказал мне ни слова. Ты сделал вид, что вообще меня не знаешь.
– Я тебя знаю, Женька.
– И тогда я решила, что просто побуду здесь и уйду с группой, когда перевалы откроют. Последнее свидание.
– Ты ошиблась. Первое за три года.
Ознакомительная версия.
