При входе на дорожку между двумя рядами гаражей Николая Николаевича посетило и вовсе нехорошее предчувствие: корявым лозунгом Сухова были исписаны и многие другие стены и ворота — эта радость досталось хозяевам буквально через одного.
Издалека углядев свои собственные синие ворота, Николай Николаевич облегчённо вздохнул — его миновала чаша сия, ворота были чисты. А вот соседу-Серёге не повезло — на него, похоже, как раз выпал несчастливый жребий. Ворота его гаража были распахнуты, и на левой створке хорошо и чётко прочитывалась первая половина Суховского лозунга.
Под дворником «десятки» Николая Николаевича тоже белела бумажная полоска.
Навстречу ему из гаража вышел Серёга, высокий и стриженный почти налысо парень:
— Вишь, Николаич, что удумали — имущество народное портить! Всё эти выборы твои, будь они неладны! — Николай Николаевич считался сильно политически продвинутым, но на сей раз и ему возразить было нечего.
— А там что пишут? — не включаясь в полемику, перевёл он разговор, указав пальцем на бумажную полоску под дворником собственный машины.
— А ты — почитай! — недобро усмехнулся Серёга.
Николай Николаевич близоруко склонился над лобовым стеклом.
Виктор СУХОВ — кандидат всех автомобилистов!
Вот что было напечатано на глянцевой бумажной полоске кроваво–красными буквами. Портрет кандидата Сухова улыбался рядышком с надписью.
Николай Николаевич потянулся к полоске, чтоб вытащить её из–под дворника. Но полоска не поддалась. Оказалось, она не просто пришпилена дворником, а намертво приклеена к лобовому стеклу. Да ещё каким–то совершенно зверским клеем!
Чуть не сломав ноготь, Николай Николаевич выматерился про себя. А потом добавил вслух, очень зло обращаясь непосредственно к портрету:
— Ну, гад, за всё ответишь!
***
К четырём часам практически весь Великоволжск прилип к телевизорам. Смотрели в домах, в парикмахерских, булочных, сберкассах. Смотрели воспитатели и нянечки в детских садах, смотрели работники порта и менеджеры среднего звена. А на некоторых предприятиях даже объявили перерыв на время передачи.
Многократные анонсы выступления Ольги Ильиничны Жарской давали людям надежду, что прольётся, наконец, свет по факту исчезновения законного мэра. Хотя официальной версией считался несчастный случай, отсутствие тела порождало слухи.
В ожидании передачи только о Жарском и говорили.
Говорили, что утонувшего мэра выловили у Костромы. Вариант — в Астрахани. Говорили, что его накачали снотворным и держат в заложниках. И даже пытались говорить, но быстро заткнулись, что Георгий Петрович сделал операцию по смене пола, и теперь в качестве женщины будет вести в Москве ночную программу «То самое».
Но никто ничего не знал наверняка.
С первых же слов Ольги стало понятно, что сенсации не будет. Во–первых, она была не в чёрном костюме, а в светло–сером. Во–вторых, выступала не в студии, а на высоком волжском берегу. Ну и, в-третьих, заговорила Ольга вовсе не о Жарском.
— Дорогие мои земляки! — камера взяла её крупным планом, стало видно, что Ольга взволнована, но полна решимости. — В последние дни в нашем добром старинном городе происходят странные вещи. Как будто нас хотят поссорить друг с другом и со всем белым светом. Недавно многие из вас слышали заявление одного нашего бывшего земляка. Он утверждал, что якобы Великоволжску грозит затопление. Администрация отправила в Москву, в правительство запрос по этому поводу. И вот сегодня мы получили ответ.
Ольга двумя руками подняла перед лицом бумагу. Мелькнула шапка официального бланка, камера мельком проехалась по отпечатанному на компьютере тексту, фиолетовому кружку печати, закорючке подписей. Ольга продолжала, опустив документ чуть ниже, на уровень вздымающейся от волнения — или негодования — груди.
— Здесь чёрным по белому написано, что никакого затопления Великоволжска не будет. Никаких планов создания вместо нашего города энергетического комплекса не существовало и не существует. И я от имени всех жителей хочу попросить тех господ, что пришли в наш город чужаками, завоевателями: не мутите воду. Вы нас не запугаете! Мы живём и трудимся на этой земле и сделаем всё, чтобы наши дети и внуки жили лучше!
Народ у телевизоров зашумел. Значит, топить не будут! Ай да мэрша, запрос отправила, а что, правильно! Молодец, хоть и баба, — ну таким, конечно, было мнение мужчин. Женщины же одобряли Ольгину заботу без учёта гендерной составляющей.
А Ольга уже говорила о будущем процветании города. О филиалах столичного университета, чтобы дети могли учиться дома. О новом мосте и аквапарке. О новых дорогах и старых традициях. Под конец выступления она нанесла последний, сокрушительный удар недоброжелателям:
— И ещё я должна сообщить вам, дорогие мои земляки, что наш Великоволжск будет бороться за право проведения летних Олимпийских игр! Уже составлена заявка, в ближайшие дни мы направим её в Международный Олимпийский Комитет. Об этом мечтал мой муж, Георгий Петрович Жарский. И я сделаю всё… — голос Ольги немного дрогнул, глаза наполнились слезами. И всё же, справившись с волнением, она закончила фразу, — чтобы наш Великоволжск стал олимпийским! Что означает для города проведение такого уровня мероприятия, мы все понимаем. Это — масштабное строительство. Это — инвестиции. Это — новые стадионы и гребной канал. И всё это достанется нашим детям. И мы это заслужила. Будем бороться, друзья! За Олимпиаду! За будущее! Мы победим!
Неспешно и величаво несла свои воды матушка-Волга. А на высоком берегу стояла прекрасная молодая женщина. Стройная, целеустремлённая, она смотрела далеко, далеко вперёд. Или — ещё дальше. Словно живое воплощение завещания товарища Жарского.
***
C Ольгиной стороны это был, конечно, сильный выстрел. Причём сразу по двум зайцам.
— Что делать–то будем? — с несвойственной растерянностью в голосе поинтересовался Палыч. — Готовиться к олимпиаде? По подводным видам спорта?
— А это правда? — сурово свёл брови Сухов. — Потопа не будет?
И тут Генералов взорвался:
— Правду тебе надо? Правды хочешь? — казалось, он готов был взглядом прожечь дырку во лбу засомневавшегося Сухова. — Это — секретный проект! ВВП требует жертв! Хотим мы этого или не хотим. Но сдаётся мне, если так и дальше пойдёт, что первой жертвой можешь стать именно ты, Виктор. Тебя же по всем статьям обходят! С Олимпиадой, конечно, туфта, но… И вообще, Ольгу мы точно недооценили!
— У неё две группы слухов работают, — встряла Вика, явно чтоб снять возникшее напряжение. — В мужских банях и в женских.
— А я что говорю?! — не унимался Генералов. — И братца твоего люди работают. Все лобовые стёкла обклеили «нашими» листовками да гаражи граффити расписали. Такие технологии были хороши на заре демократии в России. Но уж никак не на закате. Зайцев, подлец, не наигрался в девяностых! — Генералов взял короткую паузу. — Но ведь сработало… — заключил он с удивлением. — Так что нас, дамы и господа, переигрывают по всем направлениям! Провалим главную задачу ВВП — нас всех… Без выходного пособия, за яйца! Вика, извини. — В ответ только Мышкин поднял голову и недовольно тявкнул. Он не любил, когда повышали голос.
— Может, их пугнуть хорошенько? — загорелся Палыч.
— Кого? — навис над ним Генералов. — Наши люди на цунами летают смотреть, когда те начинаются. А ты — пугнуть!
— А в самом деле–то, — бунт Сухова был подавлен в зародыше, — что делать будем?
Генералов уже совершенно спокойным взглядом обвёл соратников — ну что б они без него делали?! — и выдвинул ящик стола. Оттуда он достал новенькую зеленую книжицу — «Легенды и мифы Великоволжска». Любовно провёл ладонью по обложке и кончиками пальцев по корешку — будто ласкал любимую женщину.
— Война продолжается. А любая война требует своей мифологии. Были же у нас Сусанин, Павлик Морозов, пионеры–герои, двадцать шесть Бакинских комиссаров. Зоя Космодемьянская, в конце концов! А голландский мальчик, заткнувший пальцем плотину?.. Товарищ полковник!
Палыч вскочил едва ли не по стойке смирно.
— Вызови–ка ко мне своих ребят из МЧС!
Глава шестая. Место встречи изменить нельзя
Скульптор Мухин сидел на табурете в глубине яблоневого сада. Перед мольбертом. Яблоневый сад и табурет были настоящими, а скульптор и мольберт — бронзовыми.
— Пока у себя во дворе посижу, а помру — в городе поставите, — пояснял он любопытным посетителям. По замыслу художника предполагалось, что его памятник усадят со временем на обычную городскую скамейку, чтоб не слишком выделялся среди живых.
Судьба Лёши Мухина сложилась не в пример удачнее, чем у многих других его сокурсников по скульптурному отделению Строгановки. И всё потому, что в отличие от большинства он не стал цепляться за Москву, а вернулся в родной город. Остальным пришлось идти или в подмастерья к могучему и безбашенному Церетели, или искать приложения своих талантов по заграницам.
