Я аккуратно высыпал в кофе два пакетика сахара, вылил сливки и лениво повернул голову к цветочному лотку. Мое первое предположение подтвердилось — у центрального куста один из стеблей с цветами был отломлен.
Портье от меня отделяла перегородка. Теперь, когда он снова сел, она скрывала его полностью. В салоне я был совершенно один и мог действовать смело. Я уселся вполоборота в своем кресле и запустил в лоток два пальца левой руки — самых длинных, указательный и средний.
Цветы давно не поливали — земля была сухой и между комом и стенкой горшка образовалась щель. Я вытянул голову и заглянул в нее — мне показалось, в щели белел какой-то предмет, типа монетки. Я попробовал отломить край кома. Земля была торфянистая: она крошилась, но по мере того, как я расширял щель, монетка только всё ниже опускалась в горшок. Чем-то нужно зацепить ее! Ручка у меня «монблан» — толстая такая, как торпеда. Не годится! А, вот что! Ложка, которой я размешивал сахар, была идеальным орудием. Я стал елозить в щели черенком, но монетка всё равно ускользала от меня.
Я так увлекся, что позабыл, что я был не один. И когда вдруг поднял голову, на меня из-за перегородки смотрели выпученные глаза портье.
— Что… Что вы делаете, месье? — наконец, вымолвил он.
— Земля совсем сухая! — обезоруживающе улыбнулся ему я. — Цветы надо срочно полить — послушайте совет специалиста.
— Нет, что вы там ищете? — высоким голосом крикнул негр. Он действительно был испуган. — Тот человек сидел как раз здесь! Я… Я звоню в полицию!
Ну, вот что я должен был делать? Скажите, что? Наброситься на портье, стукнуть его чем-нибудь тяжелым по голове и бежать? Негр, даже если я и знал уже, что он трусоват, был намного здоровее и моложе меня. В любом случае, времени на раздумья у меня не оставалось.
Я вскочил с кресла, одним прыжком оказался у стойки, схватил телефонный аппарат и рывком вырвал шнур.
— Послушай, парень, — зловеще прошептал я, почему-то переходя на ты. То ли в вопросах жизни и смерти галантность неуместна, то ли просто плохие ребята, а я сейчас хотел казаться таким, чужды всякому политесу. — Ты мне симпатичен, и я не хотел бы причинять тебе зла. Но ты можешь заставить меня это сделать.
Я сунул правую руку в карман пиджака и выставил вперед указательный палец. Снаружи это могло выглядеть как ствол небольшого пистолета — по крайней мере, я так надеялся.
— Делай, как я скажу, и всё будет хорошо! Медленно встань и выйди из-за стойки. Вот так, давай, давай!
Я надеялся, что у него под столом не было кнопки секретной сигнализации или хотя бы что он не успел ее нажать.
Я взял на себя роль негодяя, африканец принял роль жертвы. Он даже, выходя из-за стойки, по собственной инициативе поднял руки — видимо, так он видел в кино. Он действительно был здоровым малым, но руки у него дрожали.
— Месье, вы только не стреляйте! — повторял он. — Вы только не стреляйте, я никому ничего не скажу.
— Иди сядь вон туда! — я мотнул головой на дальний угол салона.
Внизу послышались голоса. Я уже говорил, стойка портье была на втором этаже, и с улицы нужно было подняться один пролет отделанной мрамором винтовой лестницы. Делать мне было нечего. Я подошел к цветочному лотку, снял его с подоконника и вывалил его содержимое прямо на пол в середине салона. Блеснула монетка, и я быстро подобрал ее. Я был прав — это была не монетка. Однако рассматривать ее мне было некогда.
— Для вашей же безопасности будет лучше, если вы ничего не запомните, — вежливо сказал я негру.
Я опять перешел на вы — ситуация возвращалась в норму.
Негр приложил палец к губам.
— Я буду нем, как рыба! Поверьте, месье!
Я ему, разумеется, не поверил. С лестницы на площадку заходило, судя по лающей интонации и раскатам грассированного «р-р-р» трое голландцев: мужчина и две женщины. Я, вежливо улыбаясь, дал им зайти и быстро, через две ступеньки, скатился на площадку первого этажа.
Меня встретила волна тяжелого, теплого, полного густых запахов воздуха — так бывает, когда проходишь мимо вентиляционной трубы большого ресторана. Явно приближалась гроза. Уже было совсем темно, и по бульвару Сен-Мишель фланировали туристы, чтобы растрястись после ужина.
Путь к отступлению у меня был продуман еще во время моего первого появления в «Клюни». Слева за зданием отеля был подземный вход в метро и на линию пригородной электрички RER, которая, кстати — это я про варианты отступления, — ехала как раз до аэропорта Шарля де Голля. Эти тридцать метров я преодолел быстрым шагом, лавируя между прохожими и мысленно сдерживая себя, чтобы не побежать. Потом через ступеньку скатился по лестнице, что выглядит вполне естественно, и, толкнув тяжелую застекленную дверь, оказался в холле станции. Я купил билет на метро и спустился на перрон.
Мне повезло: поезд пришел даже раньше, чем сердце перестало рваться у меня из груди.
Я проверялся особенно тщательно. На ближайшей станции — остров Ситэ — перешел в соседний вагон, а выйдя на следующей — Шатле — долго блуждал по лабиринту подземных переходов, прежде чем сел на свою линию в сторону Триумфальной арки. В вагоне была лишь группа туристов, уткнувшихся в схему метро, да несколько достойных представителей Третьего мира разных цветов кожи, дремлющих в одиночестве. Я устроился напротив расположившейся на двух сиденьях матроны в хиджабе и достал из кармана свой трофей.
Контейнер был похож на десятицентовую монету: тоже белого металла, но матовый и раза в четыре толще. На нем не было никаких надписей, только совсем мелкое клеймо, как на золотых или серебряных украшениях. Он казался монолитным, но, разумеется, я и не собирался его открывать.
Насколько я теперь понимал, история была такова. Штайнер уселся в салоне гостиницы, поджидая своих новых друзей-ливийцев. Однако через открытое окно он заметил направляющихся в его отель старых друзей-немцев. Убегать он не считал необходимым, но ему нужно было срочно припрятать контейнер, который уже лежал у него в кармане. Под рукой оказался прекрасный тайник — горшок с цветами. Штайнер опустил монетку в щель, но, видимо, имел основания предполагать, что встреча со старыми друзьями может обернуться плохо. Тогда, чтобы дать понять новым друзьям, где спрятан контейнер, он сорвал цветок герани и сунул его в петлицу. Герань в петлице не носят даже немцы, и в старости щеголяющие в кожаных шортах и с рыжим петушиным пером на зеленой шляпе. Такая деталь должна была броситься в глаза.
С этой версией событий не очень вязались две вещи. Во-первых, предположить, что кто-то посторонний может связать герань в петлице с местонахождением тайника, было слишком смело. Для этого даже такой гений, как я, должен был не только интересоваться, где контейнер, но и увидеть Штайнера с этим цветком. Нет, чем больше я думал об этом, тем больше этот поступок был похож на жест отчаяния. Своего рода письмо в запечатанной бутылке, которую потерпевший кораблекрушение бросает в открытое море. Хотя, если поразмыслить, Штайнер тогда не обязательно считал, что его убьют или что он умрет. Ливийцы могли бы увидеть, например, как его под эскортом выведут из отеля.
Однако теперь все эти соображения не имели значения. Так или иначе, затея сработала! Благодаря цветку герани контейнер был найден и — справедливость восторжествовала — теми, кому он предназначался.
Но — вторая вещь — по каноническим правилам, агент никогда не будет назначать встречу там, где он живет. Для передачи контейнера Штайнер должен был присмотреть какое-нибудь достаточно пустынное место в городе, где и покупатель, и продавец могли бы убедиться, что за ними не следят. Хотя — это в том случае, если они друг другу доверяют.
Если нет, всё наоборот. Продавец, особенно если он ведет двойную игру, часто опасается, что его после сделки могут убить. Ведь в этом случае покупатель разом получает товар, возвращает свои деньги и убирает свидетеля. Так что если люди друг другу не доверяют, встречу нужно назначать как раз в людном месте. Их недостаток — та самая людность. В толпе убийце проще ускользнуть, чем на открытой местности.
Остается золотая середина — место, где посторонних заметят и потом, в случае чего, смогут описать. Получается, Штайнер был не так глуп, договорившись о передаче контейнера у себя в гостинице. Он пьет здесь кофе с друзьями, которые пришли попрощаться, потом садится в такси и уезжает навсегда. И если не было ни перестрелок, ни внезапных смертей, портье и постояльцы гостиницы никак не отметят это событие.
Я снова покрылся потом — мой последний визит в «Клюни» как раз будет описан самым подробным образом. Как тогда тот африканец-портье сказал о гостях Штайнера? «Я их рожи до самой смерти не забуду!» Вот и мою теперь тоже! Я не сомневался, что портье уже позвонил в полицию, скорее всего, тому самому старшему инспектору, который брал у меня показания ночью. Даже если вскрытие покажет, что Штайнер умер от сердечного приступа, внезапное бегство его гостей несомненно выдавало какой-то криминал. И хотя контейнер теперь лежал в моем кармане, шпионский характер инцидента тоже всплывет без всякого сомнения, это вопрос времени. Возможно, уже было установлено, что у Штайнера паспорт липовый, и тогда к поискам подключилась ДСТ. Или подключится: для французов выходные — святое, вряд ли их бюрократическая машина заработает до понедельника. Но в любом случае мой сольный номер превратит немало подозрений в уверенность, что здесь не обошлось без спецслужб.
