Домой я вернулась… Как-то вернулась, как – не помню: слишком много для одного дня света, полузабытой детской радости и всеобъемлющего счастья, которое пообещали мне сегодня серые глаза американского проповедника с лицом Бога…
А дома меня ждали. Локи, уставший, в пропахшей пылью и потом одежде, и очень злой. Одним словом, демон. Я заглянула демону в глаза, и мое дурацкое счастье разлетелось на тысячи осколков…
Он ехал так быстро, как только мог. А дорога, как назло, – мокрая, он дважды едва не слетел с трассы, но скорость не сбавил. Когда быстро едешь, приходится гораздо внимательнее следить за дорогой, и тогда не остается ни сил, ни места для глупых мыслей. А все Гера виноват, и вопросы его дурацкие.
«Зачем тебе это нужно?»
Действительно, зачем? Зачем скитаться, словно неприкаянному призраку на развалинах замка, мерзнуть зимой, мокнуть осенью? Зачем ночевать на вокзалах и лавочках в парке, периодически объясняя ментам, что он вовсе не бомж, а просто прилег отдохнуть? Зачем, в конце концов, рисковать своей жизнью? Уже дважды его едва не спровадили на тот свет.
В первый раз это произошло уже давно, он тогда только-только начинал, но, если бы не подоспевшая вовремя «скорая», вполне мог бы и закончить. Локи на всю жизнь запомнил запах больницы – лекарств, апельсинов и хлорки… Тогда посмотреть на везунчика, у которого пуля прошла в двух миллиметрах от сердца, приходили все – и врачи, и медсестры, и больные. А врач еще сказал: «Живучий ты, парень, считай, в рубашке родился… а с твоим-то диагнозом и вовсе… чудо»
Второй раз был в прошлом году, не пуля – нож, но очень неудачно. Крови он много потерял, а до больницы так и не добрался, в лесу слег, а очнулся в избушке местной знахарки, бабы Серафимы. Она-то и выходила его тогда – без капельниц, антибиотиков, безо всякого медицинского оборудования, одними травами и долгими заунывными молитвами на смутно знакомом языке. Она так и не сказала, что это был за язык, Серафима вообще не любила разговаривать, предпочитая объясняться знаками. Окрестные жители почитали старуху за ведьму и побаивались ее, но все равно шли к перекосившейся избе со своими бедами: у кого скотина заболела, у кого дети, у кого муж запил. Серафима помогала не всем, и дело было не в подношении, тут она проявляла редкостное равнодушие, что принесли, то и ладно, но к одним она выходила, слушала их, давала какие-то травы, советы, а на других вообще не обращала ни малейшего внимания. Локи собственными глазами видел, как однажды какой-то мужик три дня просидел на пороге, а Серафима все три дня обходила его, как пустое место. На четвертый день мужик исчез, видимо, все понял.
Когда же Локи выздоровел, Серафима и его выставила из избы. Вывела во двор и махнула рукой в сторону леса: «На Путиришки, туда иди. – И, тяжко вздохнув, добавила: – Бросил бы ты свое занятие, парень. Если человек сам свою душу сберечь не может, то и ты ничего не сделаешь. В этот раз смерть я от тебя отвела, но больше ты ее не дразни, уже дважды она за тобой приходила, в третий заберет. Если только…»
– Что «если»?
– Сам поймешь, не маленький, – буркнула Серафима и скрылась в избе.
И почему она ему вспомнилась, предупреждение ее? Серафима слов на ветер не бросала, раз сказала, что смерть придет, значит, придет. Да и что печалиться, рано или поздно она за всеми приходит, а занятие свое он бросит. Обязательно. Это – последнее дело. Личное дело.
Незаконченное.
И отступать поздно, что там на этот счет его любимые римляне говорили? Ducunt volentem fata, nolentem trahunt.[8] Вот уж у кого действительно советы на все случаи жизни имелись.
В ее квартире было пусто, только кот вышел ему навстречу, просто так, чтобы посмотреть, кто там заявился. Локи угостил кота рыбкой, специально в магазин заехал, и тот благодарно замурлыкал. А может, и не благодарно, просто замурлыкал, захотелось ему.
Лия вернулась, когда за окном стемнело, и Локи мгновенно понял – не зря он так спешил. Сколько раз в своей жизни ему доводилось видеть такое вот радостно-одухотворенное лицо: глаза сияют, а заблудившаяся душа рвется навстречу всему миру…
Голова болела невыносимо. Казалось, что в ней поселились тысячи бубенчиков, и каждый звенит, дребезжит на свой собственный лад, и от этого многоголосного звона череп вот-вот расколется. Чтобы не допустить такой катастрофы, я держала голову обеими руками, но проклятое дребезжание не утихало. Локи обещал, что скоро все пройдет.
Это он во всем виноват, разрушил такие замечательные иллюзии, забрал мою радость, детский восторг и свет, принесенный из храма. Было очень обидно, я даже порывалась указать Локи на дверь.
Но он усадил меня в кухне и сказал, что надо снять установку. Что такое установка, я не очень понимала. Снимают порчу, сглаз, проклятие, а установка? Зачем ее снимать? Кажется, я пыталась сопротивляться, правда, недолго, через несколько ударов сердца всякое желание двигаться пропало, а потом весь мир вокруг куда-то поплыл, как отражение в реке. Неподвижными остались лишь два огонька: один ослепительно-зеленый, а второй коричневый. Никогда прежде не доводилось мне видеть коричневых огней. Я потянулась к ним, чтобы выбраться из круговорота, и очнулась в своей кухне, наедине с ужасной головной болью.
А Локи, похоже, приходилось еще хуже. Он сидел напротив, опираясь спиной о стену, и дышал, как после марафона. Кожа бледно-восковая, на лице капельки пота, а руки дрожат. Да уж, а моя больная голова – это, оказывается, не так уж и плохо. К тому же, как он и обещал, боль почти прошла, и бубенцы замолчали. Почти благодать. Теперь я чувствовала себя уставшей, просто уставшей, и ничего более.
– Эй, тебе плохо? Врача вызвать? – спросила я.
– Воды. Или чаю. Сладкого.
– Может, все-таки лучше врача?
– Сейчас пройдет. – Локи вымученно улыбнулся. Я не слишком ему поверила и мысленно пообещала себе, что, если через пять минут ему не полегчает, вызову врача. Не понадобилось, через пять минут Локи выглядел почти нормально, если к нему вообще может относиться понятие «норма».
– Ну и что это было? – У меня осталось неприятное ощущение, что со мной что-то делали, а что именно – неизвестно.
– Он тебе установку поставил, а я ее снял.
Вот объяснил!
– А если поподробнее, как для идиотки?
– Ты не идиотка, просто раньше с таким не сталкивалась…
Логично. Я – не идиотка. И я действительно раньше не сталкивалась ни с чем подобным. Не пыталась играть в шпионов-диверсантов, не смотрела, как человек прыгает с четвертого этажа, не задумывалась о Боге и не искала черты Всевышнего в малознакомом американском лице. И бубенчики в моей голове не звенели. А Локи, с неприкрытой грустью рассматривая опустевший стакан, объяснял. Это у него, в принципе, хорошо получалось.
– Этот твой Джек – гипнотизер. Очень сильный.
– А они существуют?
– Существуют.
– И ты тоже… гипнотизер?
На последнем слове я запнулась. Гипноз – это не более чем выдумка охочих до сенсации репортеров или нервных барышень, с восторгом и легким прирученным страхом ожидающих начала сеанса какого-нибудь заезжего целителя-самоучки. Этот целитель привычными отработанными жестами усыпляет ассистентку, неотличимую от трепетных барышень, собравшихся в стылом зале сельского ДК, и отработанными словами заставляет ее выполнять отработанные же трюки. Ассистентка с закрытыми глазами послушно ходит взад-вперед по сцене, становится на четвереньки, гавкает или мычит, а барышни в зале тихо млеют от восторга…
Я никогда не верила в гипноз, а оказалось, что и меня можно заставить встать на четвереньки и послушно гавкать по чьему-то желанию. Это было не просто страшно, это была катастрофа… И получается, что Локи – один из тех, кто способен на такое?
– Не совсем.
Он догадался о моих мыслях, да и что особенно гадать-то. Дрянные мысли, мне самой за них стало стыдно.
– Я умею кое-что, но настоящий гипноз… Как тебе объяснить, тут талант нужен, а не просто умение. Талант и желание этот талант использовать. Развивать. Без этого нельзя. Американец вот использует на всю катушку.
– И что он мне внушил? – А у самой идей была куча, от позорного лаяния на четвереньках до убийства президента. Кошмар!
– Ничего особенного. – Локи вдруг улыбнулся. – Не бойся.
– Я не боюсь!
– Еще как боишься. Думаешь, тебя там в зомби превратили?
– А разве нет?
– Нет. Зомби – это сказка. Невозможно настолько контролировать человека, чтобы он вообще не осознавал своих действий.
– Почему?
– Если тебе действительно интересно, то…
Я отчаянно закивала. Мне было интересно. Очень! И вообще, когда Локи что-то объяснял, я чувствовала себя намного спокойнее.
– Каждый человек – личность. Это я не просто в целях общего развития говорю, личность – это очень важно. Это многолетние привычки, принципы, это и сложившиеся взгляды на мир и людей. Разрушить личность – достаточно сложно…
