Мария Спасская - Кукла крымского мага

Ознакомительная версия.

Щека сразу побагровела, а глаз припух.

— Звук пощечины действительно мокрый, — пробормотал смущенный и растерянный Толстой, неприятно пораженный выходкой друга.

Гумилев кинулся с кулаками на обидчика, но сотрудники редакции их растащили, постаравшись не допустить рукопашной между хилым Николаем Степановичем и крепышом Волошиным.

— Ты мне за это ответишь! — выдохнул Гумилев, хотя они никогда не были с Максом на «ты».

— Вы поняли за что? — глянул на него Волошин.

— Да, — холодно кивнул Гумилев.

— Я готов предоставить удовлетворение, — заявил Макс.

Заметив недоумение на лице Папы Мако, Волошин виновато осведомился:

— Вы недовольны мной?

— Вы слишком великолепны физически, Максимилиан Александрович, — ответствовал Маковский, — чтобы наносить удары с такой силой человеку, явно слабее вас. В этих случаях ведь достаточно символического жеста…

— Да, я не соразмерил, — сконфуженно пробормотал киммерийский Зевс. — Алексей Николаевич, — повернулся он к графу Толстому, — будьте моим секундантом.

Виновато пожав плечами, приятель молча кивнул головой. Вторым секундантом Волошина вызвался стать ученик хозяина студии князь Шервашидзе. Соперник призвал в секунданты Михаила Кузмина и секретаря редакции Зноско-Боровского.

Тем же вечером секунданты собрались в ресторане и стали обсуждать условия дуэли. Дуэльные пистолеты предложил достать князь Шервашидзе и отправился за ними к своему знакомому. Оружие оказалось довольно старым, но с традициями, и на рукоятках обоих пистолетов были выгравированы имена всех когда-либо на них стрелявшихся. Место выбрали тоже примечательное — на берегу Черной речки, где когда-то стрелялись Пушкин с Дантесом.

Ранним утром дуэлянты выехали на автомобилях в сторону Новой Деревни. В дороге машина Волошина нагнала автомобиль противника, застрявший в снегу. Секунданты Гумилева откапывали машину, в то время как Николай, спокойный и серьезный, заложив руки в карманы, стоял в стороне и наблюдал за работой приятелей. После того как совместными усилиями вызволили машину из снежного плена, все вместе двинулись к месту дуэли.

— Пожалуй, вот здесь вполне подходящий ландшафт, — окидывая взглядом присыпанный снегом пустырь, поделился наблюдениями Кузмин.

— Отлично, — выбираясь из машины, одобрил граф Толстой и двинулся по целине, отсчитывая пятнадцать шагов.

— Михаил Алексеевич, — обращаясь к Кузмину, нахмурился Гумилев, внимательно следивший за распорядителем дуэли. — Передайте графу Толстому, что он шагает слишком широко.

— Граф, — продублировал дуэлянта Кузмин, — вы шагаете слишком широко.

Когда шаги были отмерены и противники встали на обозначенные позиции, Толстой двинулся к Гумилеву, неся в руке приготовленный пистолет. Тот черным силуэтом возвышался на заснеженной кочке, едва различимый в рассветной мгле. Шубу он сбросил на снег, оставшись лишь в сюртуке и цилиндре. Завороженный величественной картиной граф не заметил проталины и провалился в воду. Гумилев невозмутимо ожидал, когда Толстой выберется, даже не пытаясь помочь, а дождавшись, принял у него из рук пистолет и с ледяной ненавистью уставился на Волошина. Макс стоял напротив него, широко расставив ноги. Промозглый ветер трепал его буйные кудри. Вложив ему в руку второй пистолет, граф Толстой прокричал:

— В последний раз предлагаю помириться!

— Я приехал драться, а не мириться, — жестко отрезал Гумилев.

— В таком случае прошу приготовиться, я начинаю счет! Раз! Два!

И тут Кузмин, не в силах стоять и смотреть на готовящееся смертоубийство, сел на снег и заслонился цинковым хирургическим чемоданчиком, привезенным с собой на случай оказания дуэлянтам первой помощи.

— Три!

В вытянутой руке Гумилева блеснул красноватый свет, после чего послышался выстрел. С деревьев вспорхнули галки, нарушив звенящую тишину, царившую над полем и над начинающимся сразу же за ним черным лесом. Все в напряжении ждали, но второго выстрела не последовало.

— Я требую, чтобы этот господин стрелял! — в бешенстве выкрикнул Гумилев.

— У меня была осечка, — в волнении сообщил Волошин, рассматривая пистолет.

— Пускай он стреляет второй раз! — с надрывом прокричал Гумилев. — Я требую этого!

Максимилиан Александрович поднял пистолет, навел его на противника, но вместо выстрела раздался сухой щелчок. Толстой подбежал к «своему» дуэлянту, выхватил оружие из его дрожащей руки и, направив дуло в снег, нажал на спусковой крючок. Грянул выстрел, и графу гашеткой ободрало палец.

— Я требую третьего выстрела, — упрямо проговорил Гумилев, продолжая неподвижно стоять в той же позе.

Секунданты принялись совещаться. А посовещавшись, решили, что в третьем выстреле необходимо отказать. Услышав решение секундантов, Гумилев поднял шубу и, ни с кем не разговаривая, медленно двинулся к автомобилям.

При свете тусклой лампы я увидела, что нахожусь в знакомом коридоре на улице Луталова. У выключателя стоял Сирин и неприязненно разглядывал меня.

— Чего смотришь? Проходи на кухню, — скомандовал он. Над головой его темнела фигурка черта, и мне показалось, что деревянная кукла не сводит с меня задорных глаз. Казалось, что черт мне хочет что-то сказать. Несомненно, он мой друг и со мной заодно. Сирин проследил за моим взглядом и, сердито сдернув черта с гвоздя, кинул на стул под телефоном.

— Иди, иди! — повысил он голос.

Не глядя по сторонам, он прошел по коридору и свернул на кухню. Я взяла со стула черта и проследовала за ним. Сирин сидел на табуретке, многозначительно поставив перед собой вторую. Перед ним стояла чашка с остывшим кофе, на плите закипал чайник.

— Скоро поезд на Москву. Ты уезжаешь.

Уезжать я никуда не собиралась и потому недоверчиво спросила:

— Зачем это?

— Все, моя красавица! Спектакль окончен! — злобно проговорил он. — Близнецы Грефы приказали долго жить! Имущество Грефов ты прямо сейчас отпишешь детскому фонду борьбы с онкологией. Я требую, чтобы это все кончилось. Я дал слабину, позволил втянуть себя в мистификацию, но теперь считаю, что всему есть предел.

— Раньше вы так не считали, — прищурилась я. — Что вас навело на эти мысли? Уж не предательство ли лучшего друга?

— Он и с тобой поступил не слишком-то красиво, — хмыкнул Сирин. — Максим вот-вот впадет в кому, ему без пересадки жить осталось всего ничего. Он и не вспомнил бы о тебе никогда, только потребность в доноре разбудила отцовские чувства. А ты, глупая, так ничего бы и не поняла. Как только желтый раствор попал бы тебе в вену, ты тут же отключилась бы, и я произвел бы забор донорского органа. А через час в операционную подтянулись бы мои ассистенты и провели бы самую обычную операцию по пересадке сердца писателю Эдуарду Грефу.

— Сердца? — переспросила я, не веря своим ушам.

— Именно, — жестко проговорил Сирин. — Тебя признали бы скончавшейся от неизлечимой болезни печени, и ни один поборник нравственности не посмел бы кинуть в нас камень, ибо посетители кафе видели, как ты упала прямо в зале, сраженная жесточайшим приступом смертельного недуга. А в случаях скоропостижной смерти пересадка органов родным не возбраняется.

Так, значит, я папино сердце.

— И что, вы меня вот так вот взяли бы и убили?

Я замерла, ожидая ответа. Сирин поморщился и хрипло сказал:

— Остынь. К чему этот пафос? Вопрос так не стоял. Я не тебя бы убил, а подарил бы жизнь лучшему другу. Мужская дружба превыше всего. По крайней мере, именно так я всегда думал. Чувствуешь разницу в подходе?

Суровый взгляд через очки и руки, сжатые в замок, обхватившие колено.

— Максим давно мучается с сердцем, даже клинику купил в нашем доме, чтобы при малейшем недомогании провести реанимационные мероприятия, — мрачно продолжал сосед. — Режим он не соблюдал, отказывать себе ни в чем не хотел. И вот допрыгался до острой сердечной недостаточности. Строители сделали ход из квартиры прямо в отделение, чтобы я мог оказывать ему экстренную помощь в нормальных условиях.

— Что значит — клинику купил? — растерялась я.

— «Med Union» — клиника твоего отца, неужели ты до сих пор не поняла? Хотя откуда тебе знать. Даже Ольга об этом не знала. Меня Мерцалов назначил главврачом. Очень удобно совмещать должность патологоанатома и трансплантолога.

— А как же чучела животных?

— Животные для души. Лучше всего я умею резать людей. У меня под ножом побывали многие известные личности, и все до сих пор проходило гладко. Но только не с Мерцаловым. Мы никак не могли подобрать донорское сердце. И вдруг Максим увидел в Интернете сообщение о смерти твоей матери и вспомнил о тебе. Больше всего он боялся, что Марьяна его обманула и ты не его дочь. Кровь, которую я у тебя брал, в первый же вечер проверили на совместимость и выявили полное совпадение. Сегодня за завтраком я капнул тебе в кофе сильное седативное средство отсроченного действия, и колесо завертелось. Пока мы тут болтаем, Максим с нетерпением ждет, когда я принесу ему твое горячее и любящее сердечко.

Ознакомительная версия.