— На чудо, — угрюмо бросил Смолин.
— Ну-ну… Ладно, звоните адвокату, что нам кота за хвост тянуть…
…Смолин не верил до последнего, что все так и закончится. Однако именно так и закончилось. Собрав в папочку все образовавшиеся бумаги с четкой смолинской подписью, заботливо уложив в барсетку вещдоки, милицейская братия покинула магазин, остался один Летягин. Протянул Смолину листок бумаги:
— На повесточке распишитесь… Отлично. Завтра в двенадцать я вас жду.
— А что ж не в десять? — мрачно поинтересовался Смолин.
— Надо же еще и уголовное дело возбудить по всем правилам. Государство у нас правовое, Василий Яковлевич. Я вам всяких глупостей вроде подписки о невыезде не подсовываю — вы ж человек умный и битый, в годах, жизнь понимаете и в бега срываться не станете, а? Не пацан какой-нибудь…
— Да куда уж в мои годы… — пробурчал Смолин.
— Вот и ладненько. До завтра…
Он вежливо раскланялся, аккуратно прикрыл за собой дверь и бодрым шагом триумфатора направился к машине, где уже сидели его орлы. Тогда только Смолин позволил себе расслабиться — опустился на стул, ощущая некую противную дрожь в коленках, провел ладонью по лбу. Ладонь моментально стала мокрой, и он вытер ее носовым платком. Шумно выдохнул:
— Господи ты боже мой, в такую фортуну и верить страшно… Правда, с возбуждением дела может сорваться… да нет, если там такие же знатоки… а каким еще там быть?
И тогда только Гольдман начал смеяться. Его прямо-таки согнуло пополам, он хохотал, визжал, прихрюкивал, реготал, издавал вовсе уж невероятные звуки, не в силах остановиться, брызгая слюной, качаясь, отфыркиваясь… Смолин с усталой улыбкой наблюдал за ним, временами тяжело отдуваясь — нешуточное все же выдалось испытание для нервов и мотора, нам как-никак не двадцать пять и даже не сорок, до последнего момента не верил, что все пройдет так гладко и закончится так благополучно, есть, конечно, некоторый риск, что завтра поутру все рухнет — но не такой уж и великий…
Придя в совершеннейшее изнеможение, Гольдман наконец утих, разогнулся, извлек огромный носовой платок и принялся вытирать лицо.
— Васька, ты гений, — выговорил он наконец. — Что ж ты меня не предупредил заранее?
— А зачем? — пожал плечами Смолин. — Я же тебе сказал, что не нужно ничему удивляться и уж тем более перечить, что печальный факт торговли советскими наградами, увы, имел место, отрицать это глупо, что бы ты ни увидел… Извини, но тут уж я режиссер, мне решать…
— Ты гений, Васька!
— Хотелось бы, но сам знаю, что не дотягиваю. — С похвальной скромностью сказал Смолин. — Я просто чуточку изучил человеческую психологию, а уж людским невежеством пользоваться людишкам вроде нас сам бог велел. Он пылал желанием закопать меня окончательно… вот только культурка подкачала. Ладно, хорош ржать.
— Ну как тут не ржать… за боевую доблесть…
— Хорош, — сказал Смолин уже приказным тоном. — Некогда расслабляться, работать надо в темпе, — он любовно разгладил копию протокола об изъятии вещественных доказательств, то бишь наград, протянул ее Гольдману. — Лети к Инге, отдай ей этот бесценный документ, пусть снимет ксеру и начинает. Сегодня же. Действовать нужно молниеносно, пока не раскрутилось дело — рано или поздно настоящий эксперт вынырнет, а нам нужно успеть до того… Ну, понесся! А у меня еще дельце имеется…
…Ну вот, наконец-то… Из дверей магазина «Раритет» показались доблестные правоохранители, двое в штатском и один в форме. Загрузились в белые «жигули» без всяких опознавательных знаков и отбыли.
— Порядок, — сказал Глыба. — Трое зашли, трое вышли… Пошли?
— Пошли, — сказал Смолин, хищно прищурясь.
Он вошел первым под мелодичный звон колокольчика. В торговом зале была одна Вероника, блондинка с мозгами стояла у своего стола и курила с печальным, отрешенным лицом. На Смолина она уставилась без малейшего радушия — ну, ничего удивительного, учитывая все, что здесь только что происходило — однако он в себе сейчас не ощущал ни жалости, ни деликатности.
— Привет, очаровательная, — сказал он безмятежно. — Шеф у себя?
— У себя… Но у нас сегодня…
Смолин, сделав рукой неопределенный энергичный жест, прошел мимо нее, как мимо пустого места, сопровождаемый топотавшим по пятам Глыбой, привычно распахнул дверь кабинета. Врубель сидел за столом, ссутулясь, понурясь, обмякнув, смело можно сказать, совершенно раздавленный нешуточными невзгодами. Его состояние Смолин оценил с полувзгляда: ну разумеется, сегодня маялся с дикого бодуна, но только собрался поправиться, нагрянули милиционеры, а уж те, конечно, не позволили гражданину душевно опохмеляться прямо в ходе оперативно-следственных мероприятий. Так что в плачевнейшем состоянии сейчас наш Врубель. Как писал один из шантарских классиков, жить всегда страшно, а с похмелья тем более. Ну, и после всего случившегося. Состояние у скота сейчас специфичнейшее, что и следует использовать на всю катушку…
— Слушай, — сказал Смолин. — От тебя сейчас менты выходили… Неужели подловили?
— Да хрен нас с Вероничкой подловишь…
— А чего ж вид убитый?
Помотав раскосмаченной головой, взлохматив бороду, Врубель выругался — длинно, витиевато, уныло.
— Случилось что? — заботливо поинтересовался Смолин. — Давай, здесь все свои, — он кивнул на Глыбу. — Это мой, так сказать, внештатный сотрудник, при нем можно…
— С-сука бичевская… — печально сказал Врубель. — Урыл бы, только где ж его теперь сыщешь…
— Да что случилось? Не косись, не косись, это человек свой он со мной год работает…
— Да понимаешь… — печально сказал Врубель. — Приходит бич не бич, но что-то близкое. И за смешные деньги предлагает портсигар… Васька, ты б его видел! Серебра почти фунт, чекухи дореволюционные, накладок куча, причем тематика военная… Такая вещь… Любой бы хапнул… Ну, я и…
— Понятно, — сказал Смолин с большим знанием дела.
Вообще-то закон требует, чтобы у сдатчика вещи непременно требовали паспорт и выписывали надлежащим образом квитанцию в двух экземплярах — соответственно, для продавца и покупателя. Порой антиквары это выполняют скрупулезнейше — особенно когда клиент не внушает доверия и следует подстраховаться: вполне может оказаться, что это ворюга пришел сбрасывать хапаное, или просто-напросто великовозрастный балбес втихомолку унес из дома любимую мамочкину безделушку. А порой… В общем, каждый решает эту проблему сам для себя, полагаясь на свой профессиональный опыт, знание людей и все такое прочее. Частенько случается, что и рискуют. С каждым бывало, со Смолиным в том числе. Иногда прокатывает, а иногда можно и запалиться, как Врубель только что. Как карты лягут.
Впрочем, в данном конкретном случае ни карты, ни Фортуна, ни прочие случайности абсолютно ни при чем. Если учесть, что этим «бичом похмельным» был некий неизвестный Смолину приятель Глыбы (по заверениям последнего, человек надежный), а милиция всего через часок после этой негоции к Врубелю нагрянула, не по собственному усердию, а в результате хитрой комбинации, давно задуманной Смолиным и с помощью Багрова провернутой…
— Ага, — сказал Смолин. — А потом менты нагрянули?
— Часа не прошло… — прямо-таки взвыл Врубель. — Мол, нам известно доподлинно, что вы купили такую-сякую вещь… И описывают его досконально. А что делать, если он у меня в столе? Они обыск грозились устроить… на что, суки, имели право.
— Ага, — повторил Смолин. — И ты, значит, сделал добровольную выдачу?
— А что мне еще оставалось? Обыск они, козлы, все равно сделали, хорошо хоть, не было ничего такого… Ерунда, в общем, я им бича описал в точности…
— Через час, говоришь? — задумчиво произнес Смолин. — Знаешь, что мне представляется? Что этого твоего бичика как раз взяли, душевно порасспросили, куда вещички девал — ну, а он тебя заложил вмиг. Первый раз, что ли, такое в нашем веселом бизнесе?
— А похоже…
— Тебе-то ничего не предъявили? — прямо-таки с отеческой заботой спросил Смолин.
— Да что они мне предъявят? — вскинулся Врубель. — Меня голыми руками не возьмешь, сам знаешь. Статьи тут нет никакой.
— Это точно, — сказал Смолин. — Но история все равно чертовски неприятная.
— Да уж куда неприятнее…
— Особенно в преддверии столь эпохального события, как учреждение Гильдии антикваров с тобой во главе…
— Вот то-то и оно, — с совершенно убитым видом протянул Врубель. — В самое неподходящее время… Откуда он, тварь, взялся, и откуда вещь взял? Если бы стырили у кого-то из наших, тут же пошел бы обзвон…
— Это точно, — сказал Смолин. — В три минуты друг дружку обзвонили бы…
Помассировав сердце под рубашкой, Врубель еще какое-то время посидел с убитым, да что там, раздавленным видом, потом, очевидно собрав в кулак волю и энергию, воскликнул:
— Ну, теперь-то позволительно и остограммиться… Пойду Вероничку домой отправлю и вмажу малость…
