Однажды вечером, вынув из ушей золотые цыганские кольца, Аня открыла свою хохломскую шкатулку и тут же увидела, что в ней нет янтаря. Расстроившись, она позвала Маринку и провела небольшое дознание, в результате которого выяснила, что в этот день к Маринке приходили девочки – Катя и Настя. Маринка угощала их чаем, несколько раз выходила из комнаты, оставляя подруг одних. На вопрос, мог ли кто-то из девочек прихватить украшения, Маринка смущенно рассказала, что уже и раньше слышала нехорошие истории про Катю с Настей, но не хотела им верить.
Домашние телефоны девчонок у Маришки были наготове.
Тетя Аня вышла в прихожую, прикрыв за собой дверь. Маринка взяла учебник биологии и погрузилась в страшно увлекательный абзац о пищеварительной системе членистоногих. Через полчаса в дверь позвонили. Раздались тихие голоса – извиняющийся и преисполненный праведного негодования. Через пару минут тетя Аня вошла в комнату, склонилась над черной шкатулкой.
Маринка, бросая быстрые взгляды на подругу своей покойной мамы, ожидала ее резюме по поводу случившегося.
Тетя Аня обернулась к ней.
– Маришечка, зайчик, ты знаешь, выяснилось, что украшения взяла Катя… – Было заметно, что тете Ане крайне трудно находить правильные, подходящие к случаю слова. – Она не призналась, но в ее сумке нашлось все, что у меня пропало. Зайчик, давай ты постараешься найти себе других подруг? Мы пока не будем звать в гости этих девочек.
– Обеих?
Маринке хотелось убедиться, что она отделалась сразу от обеих любительниц теть-Аниных тортов, но добрейшая тетя Аня поняла ее по-своему. Виновато подняв брови, она объяснила:
– Понимаешь, зайка, одна девочка взяла украшения, а другая даже не попыталась ее остановить. Это как-то не очень хорошо выглядит.
Вспомнив, что отлучение от дома лучших подруг должно было бы как-то ее огорчить, Маринка всхлипнула. Тетя Аня тут же бросилась к ней, обняла, прижав Маринкин нос к своей худой ключице, и расплакалась.
Маринка с благодарностью обняла ее, пообещав про себя, что больше никогда не соврет тете Ане.
* * *
Из троицы мальчишек Маринке больше всех нравился Борис. В ее жизни наступало Борькино десятилетие, по-своему тоже очень хорошее: тревожные годы пубертата, нежная юность – безмятежность, тоска и счастье в одной икебане.
Маринка совершенно сознательно выбрала именно его. В здоровяке Борьке жила какая-то душевность, которую он вовсе не стеснялся показать другим, она была частью его силы, вектором его движения. Он с удовольствием играл с младшими пацанятами, снимал испуганных котят с березы, вступался за слабых и маленьких. Он постоянно мучился вопросом: как поступить справедливо? Правильно ли вступаться за девочку, если мальчишка стукнул ее по кум-полу за высказывание в свой адрес: «Ты – пидарас!»? И на чью сторону стать в дворовом конфликте – на сторону бабуси, поливающей грязной руганью девчонок в юбках, едва прикрывающих трусы, или на сторону девчонок, огрызавшихся с хамством рыночных торговок? Вариант «сохранять нейтралитет» не рассматривался Борькой в принципе.
Маринка, которая плохо воспринимала абстрактные понятия, особенно если они ее не касались, за Борькиными душевными метаниями наблюдала свысока, но немного все же им гордилась.
Гораздо больше она ценила в нем другое. В отличие от остальных друзей, даже от девочек, только Борька не стеснялся разговаривать с Мариной о ее родителях, о ее горе. У него это выходило очень естественно, он не провоцировал слезы, но и слезы его не смущали. А ей по-прежнему бывало не по себе, она часто шмыгала носом из-за ничтожных обид, расстраивалась по пустякам.
В это десятилетие в ней и появилась та цепляющая нервность, которая одних раздражала, а других – трогала. С годами Маринка научится пользоваться этой своей чертой, наподобие того, как опытные ковбои управляются с лассо – ловко закидывая его на рога быку и подчиняя животное.
Первым сдался на милость Маришки Борис. Мишка испытает силу ее притяжения намного позже, а Андрей будет ощущать свою связь с подругой детства всегда, и даже без усилий с ее стороны. Пока же три мальчика и девочка были объединены дружбой, пусть и состоящей из сплошных противоречий и разногласий. Много грызни, но много смеха, частые обиды, но и невозможность прожить друг без друга более двенадцати часов; споры по пустякам между собой и драки до крови с чужаками за любого из их четверки.
Сложнее всего Маринке было с язвительным и часто беспардонным Андреем, проще всего – с галантным Борькой. Мишка же был совершенным ребенком, немного инфантильным, что не казалось странным при властном характере его матушки. Он стал собой только к окончанию школы, а вот тогда родители и близкие друзья удивились: откуда такой характер в этом невысоком мальчике?
И все же с одиннадцати до восемнадцати лет Маришкино сердечко принадлежало только Борису. Это было еще тайной, большим секретом для всех остальных. Но как было не влюбиться в него, когда при всех своих прочих достоинствах Борька был самым симпатичным парнишкой в классе?
Классная руководительница, Алина Макаровна, устала повторять Бобовой маме, что ее сын, видимо, рано женится, и, скорее всего, по залету. Тетя Наташа брезгливо морщилась, рассказывая об этом тете Ане в субботу вечером на ее кухне, но обе невольно остановили взгляд на Маришке, забежавшей выпить стакан воды.
– Ты не боишься?.. – неопределенно спросила Наташа, когда Маришка ускакала прочь.
– Маришечка – хорошая девочка…
Обстоятельства любви Маришки и Борьки были весьма туманны, ведь в подростковом возрасте такие вещи проистекают не из внешних причин, а из внутренних. Гормоны руководят поступками, и часто – в обход всех причин и поводов.
Однажды летом, примерно в седьмом классе, Маринка похвасталась Бобу, что она уже давно умеет целоваться по-французски. И что это ей в голову пришло – непонятно. До того как ляпнуть глупость, она рассматривала его, такого высокого, широкоплечего, улыбавшегося ей ласково и весело. Он как раз рассказывал, как плавал на море до буйка и обратно по сто сорок раз в день.
Маришкино заявление Борьку не смутило, а рассмешило. Он нахально заявил ей, что она даже не знает, о чем говорит. Сам он тоже не так много знал о французских поцелуях, но старшие ребята во дворе кое-что говорили, а у него уши на голове имели место быть!
Доказывая свою правду, Маринка повторила, что французский поцелуй – это когда с языком, но Борька снова засмеялся:
– А чего с языком-то?
– Как чего?
– Чего делать этим языком?
Маринка, которую, как и ее друга, разговор этот как-то странно веселил – понятие «возбуждал» ею пока было не осмысленно, – вдруг созналась:
– Чего ты к этому языку привязался? Не знаю я, что с этим языком!
Теперь они смеялись вдвоем, а так как дело происходило в дальнем конце двора, в спрятанной за кустами жасмина беседке, Борька решил, что надо просветить глупую Маринку делом, а не словом. Он был в два раза крупнее девочки, поэтому, когда притянул ее к себе, Маринка решила не сопротивляться. Если она начнет вырываться, то спор их потеряет свою отвлеченную сущность, а превратится в нечто личное. Она чуть опустила веки, чтобы случайно не выдать эмоций.
Губы Борьки и его язык дарили томление, которое ощущалось не только ртом, а теплой электрической струйкой спускалось через сердце в живот. Маринка как-то слабо представляла себе раньше, что мальчишечьи объятия могут произвести на нее вот такое, по правде говоря, волнующее впечатление. Приятное и немного отвратительное, стыдное…
Она попыталась оттолкнуть Борьку, но он подчинился не сразу, а сначала прижал ее сильнее, в результате чего поцелуй стал глубже. Маринка вскрикнула или застонала, и тогда Борька сам ее отпихнул.
Он сел на лавку, смутившись на мгновение. Через минуту ухмыльнулся:
– Поняла?
Маринка замотала головой, отрицая очевидное.
– Идиот! Если ты так поцелуешь девочку, которая тебе нравится, ее стошнит! – с ханжеским видом заявила она, вздернула подбородок и прошествовала из беседки под лучи июньского теплого солнца.
Второй поцелуй теперь был неизбежен, в основном из-за Борьки. Он понял свое предназначение – целовать и испытывать снова и снова эту безумную мощную волну, которая пронзает его всего, даруя ему какую-то невозможную новую силу. Силу эту он использует по назначению только через шесть лет. Пока только – поцелуи и прикосновения, которые любой взрослый назвал бы вполне невинными.
Целуясь с Борькой снова и снова, Маринка начинала теряться в своих ощущениях. Она была то счастлива, то безумно несчастна, казалась себе то чистой, то грязной, то хорошей, то плохой, а иногда и вовсе никакой от эмоциональной усталости.
