Ознакомительная версия.
— Нет.
— Что — нет?
— Сюда везти Монику нельзя.
— А как же Магдалена? — прищурился Макс. — Вы ведь собираетесь привезти ее именно сюда? Павел точно так же засечет «матушку», как мог бы засечь Монику.
— Нет, не точно так же. Магдалена по отношению к своему родному сыну не испытывает ничего, кроме отвращения и ненависти. И даже если Павел каким-то образом «услышит» эту женщину, ему и в голову не придет, что это его мать. Так, какая-то человеческая самка, ненавидящая рептилоидов.
— Ну, не думаю, что Моника здесь будет на седьмом небе от счастья, — похотливо облизнулся Шипунов. — Я, конечно, буду стараться, очень стараться удовлетворить эту самку, но вы же понимаете… Так что ненависть к рептилоидам и в данном случае будет присутствовать, увы и ах! А вот насчет ее любви к нашему гибриду — от нее, от любви этой, мало что останется. Я гарантирую.
— Я вижу, тебе просто очень хочется делать это в непосредственной близости от Павла, да? — покачал головой Ламин. — Чтобы хотя бы так доказать свое превосходство.
— И вовсе…
— Ладно тебе, Макс, — отмахнулся Аскольд Викторович, открывая дверь. — Я ведь все замечаю. И твою ревность, и твою зависть.
— Ничего подобного!
— Короче, так. Под твою ответственность. Если из-за тебя произойдут серьезные накладки, наказание будет жестким. Имей это в виду.
— Я учту.
Ламин молча вышел, а Макс устало присел на стоявший у двери стул — сердце бешено колотилось, норовя выскочить из груди. И не только из-за физического изнеможения — то, что Ламин, оказывается, заметил его отношение к выродку, стало для Шипунова неприятным сюрпризом.
Потому что это было унизительно!
И ненависть к Павлу теперь буквально распирала рептилоида изнутри, мешала дышать, заставляла трепыхаться сердце. Ее надо было куда-то деть, чтобы не сойти с ума, направить в нужное русло.
Переполненное хитростью, коварством, жестокостью русло.
Он уже знал, куда приведет это русло. К Монике.
Да, она под надежнейшей охраной и защитой, да, добраться до нее практически невозможно. Но именно эти сложности и возбуждали Шипунова.
Решая эту почти непосильную задачу, он не сможет зацикливаться на превосходстве Павла. Да и само это превосходство окажется нивелированным, когда девица, ради которой Павел готов был отдать жизнь, — и едва не отдал, между прочим, — когда красотка Моника окажется в его, Макса, полной власти. И он сможет делать с ней все, что угодно…
В глубине желтых глаз вспыхнул и запульсировал алый отблеск.
Но Ламин, конечно, прав — сейчас, в данный момент, Моника практически недоступна. И гораздо проще было бы дождаться завершения судебного процесса, потом потерпеть еще недельку-другую, чтобы окружение Моники и в первую очередь служба безопасности ее отца окончательно расслабились, и жизнь их вошла в привычное русло. Тогда забрать девчонку будет проще простого.
Но ждать не хотелось. Ждать и терпеть, глядя, как все вокруг метут хвостом перед этим гибридом? Как восхищаются им?! Самому мучительно осознавать превосходство полуобезьяны?!!
Он может не выдержать и сорваться. А это никому не нужно, и в первую очередь — ему, Максу.
Значит, приступим к осуществлению замысла немедленно.
Ну да, физически Макс пока слабоват, рана еще болит. Но голова-то не травмирована, и способность мыслить не утеряна. Вроде бы.
А значит — марш обратно на тренажер и в процессе хоть бы обдумывай варианты решения почти нерешаемой задачи.
Хотя…
Макс снова встал на беговую дорожку и включил самый медленный режим. Мерная ритмичная ходьба помогала выстраивать логические цепочки.
С одной стороны, охрана Моники Климко и Варвары Ярцевой будет усилена. А с другой — Дворкин не сможет не думать о том, что проворонил своего главного подопечного, Венцеслава. И сосредоточит максимум усилий на поиске и освобождении Кульчицкого.
Это станет — насколько удалось узнать характер Александра Дворкина — его главной задачей, идеей фикс, так сказать.
Что можно будет использовать…
Обратно тоже удалось добраться в спокойном режиме, без ненужных встреч и напряжения сил. Вполне хватало того автоматического блока, который активизировался сразу после включения сознания, а что там происходило во время сна или в бессознательном состоянии — Павел понятия не имел.
Он закрыл дверь своей комнатушки, задвинул небольшой засов, установленный им лично (что, кстати, вызвало определенное беспокойство Ламина) и обессиленно рухнул на кровать.
Напряжение, державшее его в тонусе все это время, ушло, и Павлу казалось, что мышц и костей в его теле больше нет, они превратились в студенистый желатин, не способный не то что находиться в вертикальном положении — форму конечностей сохранять прежней.
Руки и ноги лежали рядом вялыми невразумительными псевдоподиями, но ладно бы физическая усталость — стресс хлестанул по нервам, задавив чувства и эмоции удушливой апатией.
Никаких желаний не было. Вообще никаких. Не хотелось шевелиться, думать, переживать, злиться, рассуждать, строить планы, жить…
Откуда-то издалека, а может, из спутанного клубка воспоминаний, донесся теплый, ласковый голос мамы Марфы: «Ну не переживай ты так, Павлушенька! Все будет хорошо, сынок, тебе просто отдохнуть надо. Ты поспи, мой хороший, и все пройдет».
А так и надо сделать. Сон — лучшее лекарство для вскипевшего разума. Если получится заснуть, конечно.
Павел устало прикрыл глаза, намереваясь начать отсчет медленно бредущих мимо баранов. Но даже первый баран толком добрести до него не успел…
Разбудил его настойчивый стук в дверь, а еще — шепелявые встревоженные завывания:
— Павел! Павел, открой! С тобой все в порядке?! Павел!!!
О, господин депутат явиться изволили, нежданчик наш шипящий. Павел только сейчас обратил внимание на шепелявость и невнятную дикцию Ламина. Впрочем, не только его — все рептилоиды разговаривали так — длинный раздвоенный язык мешал им правильно произносить звуки человеческой речи. А их собственный язык вообще представлял собой сплошное шипение.
Но до сегодняшнего дня Павла это совсем не напрягало. До сегодняшнего дня…
Сейчас же неудержимо захотелось запустить в дверь чем-нибудь тяжелым. Но мало ли чего кому хочется! Тем более что дверь и так еле держится — снаружи, похоже, пытаются выбить ее плечом, причем несколько чело… нет, не человек — особей.
— Хватит дверь ломать! — сипло выкрикнул Павел, поднимаясь. — Сейчас открою!
Понять, сколько он проспал, Павел не мог — голова еще слегка кружилась спросонья. Но в целом чувствовал себя очень даже неплохо — руки и ноги снова стали прежними, сильными, послушными. Как и все тело, впрочем. И соображал он четко и ясно. И эмоции были под контролем, послушно сидя внутри блока.
Вот и славно. Теперь можно и с Ламиным, и с Максом, и со всеми этими чертовыми змеюками плотно общаться, не опасаясь срыва.
Оказалось, что дверь держалась только на засове — замок был открыт снаружи. Что, собственно, Павла совсем не удивило — существовала единая магнитная карточка-ключ, в случае необходимости отпиравшая все двери подземного города рептилий. Именно поэтому он и настоял на дополнительном засове — не хотелось выйти, допустим, из душа голым и обнаружить у себя незваного гостя.
Или, не дай бог, гостью! Павел видел, как на него смотрят змеюки женского пола, но взгляды эти ему совсем не льстили. И не радовали. Павел предпочел бы считаться уродом не для людей, а для этих вот «дамочек» — длинных, несуразно тощих, до нервного озноба напоминающих то ли динозаврих, то ли крокодилиц, то ли анаконд.
У которых от возбуждения раздвоенные языки начинали суетливо метаться между узкими губами…
Павел отодвинул засов, открыл дверь и удивленно присвистнул — в коридоре собрались штук пять рептилоидов с Ламиным во главе. Двое из них потирали плечи и угрюмо смотрели на Павла исподлобья.
— И что здесь происходит? — Павел широко, с подвывом зевнул и сгибом ладони протер глаза. — Зачем вы пытались сломать мою дверь? Она, конечно, не самая красивая — я бы предпочел мореный дуб, а не дешевый пластик, — но в целом меня вполне устраивает. Я даже как-то сроднился с ней.
— Он еще и шутит! — процедил Ламин.
— А откуда столько укоризны в голосе, Аскольд Викторович? Можно подумать, это я вам имущество портил!
— Вот кстати об имуществе — если бы не твой дурацкий засов, ничего не пришлось бы ломать!
— А вам такие понятия, как личная территория и прайвеси, знакомы? Если это комната моя, то и чувствовать себя в ней я должен комфортно, не опасаясь, что в какой-нибудь интимный, скажем, момент ко мне без предупреждения ввалятся непрошеные гости. Так чем обязан столь шумному визиту?
— Тем, что ты пропустил обед и ужин, телефон твой отключен, на стук в дверь ты не реагируешь, на крики — тоже! — Ламин был заметно на взводе. — Что мы еще могли подумать? Только то, что тебе стало плохо, что тебе нужна помощь. Мы перенервничали, а он стоит тут, зевает, возмущается!
Ознакомительная версия.
