Ознакомительная версия.
За печкой- а в комнату выходила задняя стена кухонной печки- громко играло радио, и под печкой лежал большой серо-белый кот. Черяга прислушался — радио громко обсуждало вчерашнее происшествие. Диктор возмущался бандитским произволом и цитировал слова профсоюзного лидера Валентина Луханова, произнесенные утром на митинге. Лидер сказал, что народ не запугаешь и что вчерашний расстрел — это дело рук спецслужб, служащих своим кремлевским хозяевам.
У стола спиной к Денису стояла девушка и копалась в пластиковом пакете с вещами Вадима. Денис даже не пошевелился, но, видимо, девушка что-то почувствовала и стремительно обернулась.
— Ой! Извините! — сказала она, — я… я ключи искала.
В жизни девушка была еще красивее, чем на фотографии. На ней был летний синий сарафан, не скрывающий ни точеных ножек, ни бархатных плеч. На узком смуглом личике выделялись слегка накрашенные губы, и только глаза девушки подкачали: синие круги вокруг них живо свидетельствовали, что девушка в эту ночь мало спала и много плакала.
Денис очень хорошо видел, что, когда он проснулся, девушка держала в руке не ключи, а записную книжку. Он хотел об этом сказать, но горло у него почему-то пересохло, и он только глядел на девушку, раскрыв глаза и судорожно подобрав высунувшиеся из-под одеяла ноги с желтыми и, кажется, слишком давно стриженными ногтями.
Она потупила глазки и несмело улыбнулась.
— Я — Ольга, — сказала она, — невеста Вадима. А вы — его брат? Который следователь? Денис кивнул.
— Ой, да что же я тут стою! — встрепенулась девушка, — вам же одеться надо!
И выскочила вон.
Денис выбрался из постели и прошел на кухню. Мать его возилась у печки. Ольга уже стояла у обеденного стола и резала морковку, видимо для винегрета, и голова ее была опущена низконизко. Некоторое время Денис слышал только стук ножа, а потом Ольга вскрикнула: острый шинковочный нож задел ее палец. И тут же плечи ее согнулись, она уткнулась носом в морковку и начала плакать.
— Олечка, что ты! — начала было его мать, но тут девушка в последний раз всхлипнула, пробормотала «извините» и вылетела в тамбур, туда, где рядом с чуланом располагался бревенчатый холодный сортир.
Арина Николаевна развела руками.
— Вот так, — сказала она, — жалко девочку.
Она Ивановых дочка- знаешь, в третьем ряду жили, пока им квартиру не дали.
Денис смутно вспомнил Ивановых и крошечную семилетнюю девицу с косичками.
— А ты что не плачешь, мама? Арина опустила глаза.
— Да я уже устала плакать. Когда в колонии был, плакала, когда домой пьяный приходил, плакала. Так я и знала, что с ним плохое будет.
— Там не в него стреляли, — сказал Денис, — там в пикет стреляли.
— Ну вот и тебе лучше, — проговорила Арина Николаевна, — ведь тебе же лучше, если твоего брата не в пьяной драке убили?
Дверь хлопнула, и в кухне опять показалась Олечка. Она уже успела привести себя в порядок и даже подкрасить бровки, и теперь глядела на Дениса устало и как-то жадно.
Пока Денис чистил зубы и одевался, женщины сготовили нехитрый завтрак. За стол сели в полном молчании.
— А где Вадим работал? — спросил Денис. Оля как-то замялась, а Арина Николаевна ответила:
— В банке, охранником.
— Каком банке?
Арина Николаевна даже удивилась вопросу, а Оля пояснила:
— У нас Чернореченсксоцбанк самый крупный. Его все просто банком называют.
В далекие-далекие времена, когда на шее Дениса трепетали концы красного пионерского галстука, а шахтерам перед сменой бесплатно выдавали «тормозок» с толстым шматом сала, Чернореченск казался Денису огромным городом. Он простирался во все стороны от памятника Ленина перед горкомом и до мрачного бетонного забора завода номер 127, от новенького корпуса горбольницы, за постройку которой на уроках благодарили партию, и до первых шахтоуправлений по Челябинскому шоссе, и чтобы пересечь весь город пешком, нужно было целых тридцать минут.
Теперь город похудел и ссохся, как ссыхается восьмидесятилетняя старушка. Не надо было быть врачом, чтобы поставить диагноз больному: город умирал.
Кроме шахт, в Чернореченске не было ничего.
То есть, раньше здесь еще был машиностроительный завод номер 127, на котором делали дизельные подводные лодки. Трудно сказать, чем руководствовались светлые умы в Госплане, размещая завод подводных лодок на границе между казахскими степями и сибирскими равнинами. Наверное, соображениями секретности.
Впрочем, ходили слухи, что в шестидесятых местный секретарь горкома, бывший моряк, в лепешку расшибся, дабы пробить для города нужный родине оборонный завод, полагая, что вместе с оборонным заводом в город явятся колбаса и молодежь. Отдельным маловерам, намекавшим, что завод по производству подводных лодок за пять тысяч километров от любого моря строить невыгодно, заткнули рты. «Что значит невыгодно? — сурово вопросил секретарь горкома, — мы что, капиталисты с загнивающего Запада, дабы руководствоваться выгодой? Нам ничего не должно быть жалко для укрепления боеспособности Родины!»
И завод был выстроен, хотя, как уже было сказано, никакого водоема крупнее лужи на Щеклицком шоссе в городе не наблюдалось. Впрочем, лужа была большая, и в сезон дождей в ней даже как-то утонул пьяный тракторист, вывалившийся на ходу из старенькой «Беларуси».
Сейчас завод, понятное дело, впал в кому. Подводные лодки ему как-то никто не заказывал, а возить из Сибири минибалкеры или какие там морские посудины было накладно. Сунулась было на завод какая-то омская компания, возжелавшая наладить выпуск не то катеров, не то снегоходов, но директор, доворовывавший последние станки, завопил, что иностранные шпионы в лице омичей желают за копейку прибрать к рукам секретное военное производство и тем нанести непоправимый удар обороноспособности страны. Омичи и правда платили недорого, благо завод по производству подводных лодок в Сибири стоил примерно столько же, сколько завод по производству льда на Северном полюсе. В общем, после вопля директора омичей с позором выгнали, завод внесли в список неприватизируемых предприятий стратегического значения, и больше никто не мешал директору разворовывать его дальше.
Чернореченсксоцбанк располагался на главной площади города, напротив обкома партии, в новой своей инкарнации называвшегося мэрией, и наискосок от здания «Чернореченскугля». На площади чернела толпа, и Черяга испугался было, не разгневанные ли это вкладчики- но тут же увидел, что толпа стоит подальше от банка и поближе к угольному концерну.
Перед зданием концерна стоял грузовик, из Дощатого кузова надрывался человек.
— Мы не отступим перед провокациями Москвы и натовских спецслужб! — кричал человек — вечная память товарищам, павшим в борьбе за правое дело!
Новость о расстреле пикета, видимо, оставалась новостью номер один.
Но опытный взгляд Черяги уже заметил в ней некоторую удивительную странность- никто как будто не спешил называть виновников происшествия, хотя на первый взгляд это было несложно. Не так много «мерседесов» с ахтарскими номерами имелось в распоряжении «новых русских», чтобы никто не мог вычислить, кто именно пригрозил пикетчикам «мы еще вернемся».
Черяга остановил машину прямо перед зданием банка.
Дом был трехэтажный, весь в завитушечках эркеров, ложных арок и стрельчатых окон. Еще в детстве дом этот всегда напоминал Черяге торт, усаженный кремовыми розочками. У торта была вполне заслуженная трудовая биография: он был выстроен в начале века местным купчиком, затем конфискован под ГубЧК, а после войны отдан горкому комсомола. Теперь торт сверкал новой бледно-голубой краской, и белые, высоко изогнутые брови эркеров как бы удивленно глядели на Дениса сверху вниз. Денис запер машину и прошел внутрь. Пятнистый охранник с автоматом заступил ему дорогу.
— Вы к кому?
Черяга вынул красную книжечку.
— У вас кто главный по безопасности?
Через пять минут к Черяге спустился высокий пожилой человек при галстуке и кобуре. Звали человека Аркадий Головатый. Головатый внимательно изучил черягинскую книжечку и поинтересовался:
— Вы Вадиму не родственник?
— Брат.
— Мои соболезнования.
Они вместе прошли в небольшой кабинет на втором этаже. Кабинет был хороший и светлый, и плотные шторы на окнах, несмотря на солнечный день, были задернуты, чтобы не давать бликов на вделанную в стену гроздь мониторов. Мониторы почему-то были выключены. В правом углу кабинета, близ стола, стоял пузатенький ребристый сейф. Показалось Черяге или нет — но Головатый кинул на сейф какой-то затравленный взгляд.
— Садитесь, — радушно сказал начальник охраны, и Черяга опустился в большое удобное кресло напротив стола.
Мониторы системы наблюдения вспыхнули на секунду, показывая пустой коридор банка и толпу на площади, и опять погасли. «Что-то у них барахлит система», отметил Денис.
Ознакомительная версия.
