Глава третья
Афродита стояла напротив большого зеркала и изучала свое отражение. Она поворачивалась то одним, то другим боком, придерживая полы шитого золотом белого хитона.
— Я похожа на гетеру? — спросила она.
— Разве что если отрезать от этой ткани две трети.
— Я почтенная гетера!
— Хорошо. Одну треть.
Вивиан сидел в кресле возле окна и читал при свете торшера. На столе чуть поодаль стояла бутылка вина и два бокала, один из которых был наполовину пуст.
— Может быть, на самом деле немного отрезать? — предположила Афродита, задумчиво оглядывая хитон. — Ну уж нет! Лучше сделать декольте поглубже. И открыть спину.
Она еще немного полюбовалась на себя, собрав волосы и оглядев шею, после чего подошла к столу и, взяв полупустой бокал, заняла второе кресло.
— Сегодня ты молчишь и молчишь, — печально сказала она.
— У меня был тяжелый день. Произошла авария на центральном шоссе, и мне пришлось остаться еще на четыре часа, потому что в приемном покое не хватало врачей.
— Ты уверен, что причина именно в этом? — Афродита посмотрела на него. — Болит?
Вивиан с улыбкой покачал головой и отложил книгу.
— Не больше, чем всегда. Лучше расскажи, как прошел твой день. Что вы изучали в университете?
— У нас был семинар по импровизации. Я произнесла монолог женщины, которая влюбилась в изнасиловавшего ее мужчину. Кто-то в зале даже плакал, представляешь?
— Как кто-то задолго до нас написал в хорошей сказке, слезы — лучшая награда для творца. — Вивиан взял со стола сигареты. — Кто-то же выдумал такое — факультет актерского мастерства. Людей учат играть то, что написали другие.
— Я бы сама с удовольствием что-нибудь написала, — мечтательно сказала Афродита.
— Тогда возьми. Это тебе.
Девушка пару минут изучала лист бумаги, который Вивиан достал из книги.
— Что это? — полюбопытствовала она.
— Курс писательского мастерства, который ведет Адам Фельдман. Включает не только теоретические занятия, но и практические семинары. Проза, стихи. Драматургия. Он недавно начал новый курс, ты пропустила только один урок.
— Да, звучит неплохо… и курс, и семинар как раз тогда, когда у меня «окна» в расписании… не знала, что Адам Фельдман еще и преподает. Как он тебе? Более скучный, чем его книги?
— Он интересный человек.
Афродита вернула бокал на стол и тоже взяла сигарету.
— Книги у него замечательные, — сказала она. — Хочется думать, что в жизни он хотя бы отдаленно напоминает своих героев.
— Ты можешь проверить. Он не женат. И, похоже, женщины у него тоже нет.
Афродита положила голову на спинку кресла и выпустила в потолок тонкую струйку дыма.
— Он спросил, твоя ли я женщина, — сказала она.
— И что ты ответила?
— Что я ничья женщина. А вот ты — мой мужчина. Потому что у меня твоя кредитная карточка.
Вивиан потушил сигарету.
— Раньше своими женщинами мужчины считали тех, с кем они спят. А теперь критерий — это кредитная карточка. Время идет, все меняется.
— То, что я с тобой сплю, делает меня твоей женщиной?
— Нет. Но то, что ты спишь с другими, не делает тебя чужой.
— Даже пара затяжек опиума не мешает вам мудро мыслить, доктор.
Афродита поднялась и подошла к нему.
— С кем интереснее спать — с чужой женщиной или со своей? — спросила она.
— Интереснее спать с женщиной, которую ты не можешь отнести ни к одной из этих групп.
— Еще одна мудрая мысль. Но я после пары затяжек опиума не смогу оценить ее. Подумаю об этом завтра. — Она положила тлеющую сигарету в пепельницу. — Сегодня я хочу быть чужой женщиной.
Вивиан развязал пояс ее хитона, и тяжелая ткань с легким шелестом опустилась на ковер.
— Как чужие женщины относятся к своим мужчинам? — спросил он.
— Думаю, точно так же, как свои женщины относятся к чужим.
— Вынужден признать, что это слишком мудрая мысль. Так что я последую твоему примеру и подумаю об этом завтра.
Когда крепкий латте был допит, а омлет с зеленью, пусть и вкусный, но слишком сытный для того, чтобы съесть его полностью, был отставлен в сторону, Адам отложил книгу и устало потер глаза. Спал он хорошо, но мало — всего три часа. Не только потому, что забыл о том, что во вторник у него далеко не третья и даже не вторая, а первая пара в университете, но еще и потому, что был занят абсолютно не характерным для себя делом — смотрел кино.
Черновик романа был успешно завершен, и после первой вычитки Адам отправил рукопись своему литературному агенту. Агент вот уже неделю молчал, не удосуживаясь высказаться по поводу прочитанного даже электронным письмом в пару строк. Обычно он уже после первых страниц звонил Адаму (часто с утра, когда тот даже не успевал открыть глаза, не говоря уж о том, чтобы выпить кофе и позавтракать) и начинал вдохновенный монолог. Молчание агента можно было принять либо за недовольство прочитанным, либо за шок от гениального романа «самого великого писателя современности Адама Фельдмана».
Разумеется, самому великому писателю хотелось верить, что последнее ближе к истине, но с каждым днем уверенность в собственной гениальности становилась слабее. Проснувшись с утра, Адам подумал о том, что написал дрянной роман, и пожалел, что не выбросил его в мусорную корзину. По дороге в университет он изменил своей привычке продумывать будущую лекцию и принялся размышлять о том, что мог бы написать в романе, но не написал. Мысли такого рода Адам ненавидел больше всего, потому что они не просто отбивали охоту творить: они побуждали послать ко всем чертям писательскую карьеру и заняться чем-нибудь другим, более полезным, чем выдумывание идиотских сюжетов и описывание картонных героев.
В такие моменты Адам думал о том, что опубликованные рукописи, поклонники и положительные отзывы критиков — это еще не признание таланта. Несколько тысяч читателей не ошибаются? Статистика — самая красивая ложь. И то, что его книги читает такое количество людей, еще не означает, что он пишет что-то стоящее. Мы уже не будем говорить о том, что в последнее время публика читает всякую дрянь. Так отчего же им не читать дрянные романы Адама Фельдмана? А ведь слава и признание — это далеко не все. Если писатель пишет то, что ему не нравится, только для того, чтобы издаваться и получать свой кусок от жирного торта под названием «известность», то он самый несчастный человек на свете. Таким человеком себя сейчас ощущал Адам, сидя в университетском кафетерии в начале восьмого утра.
Неделя у Адама выдалась свободная, если не считать мелких дел, и он, подумав, решил отдохнуть от работы. Он дочитал три книги, купил пару новых дисков, отвез машину в гараж, сделал основательную уборку и заполнил холодильник. А после этого занялся тем, что откладывал с того самого момента, как покинул больницу — сделал себе чашку крепкого кофе, закурил, сел возле компьютера и, открыв браузер, набрал в строке поиска «доктор Вивиан Мори».
Вивиан Мори — а если быть более точным, Дитрих Вивиан Рихард Пьер Мори фон Турн унд Таксис — родился первого января тридцать три года назад. Он был младшим ребенком в семье, и принадлежал к древнему роду немецких аристократов. Точнее, его отец Рихард принадлежал к древнему роду немецких аристократов. Мать, Элизабет Франсуаза Мори, была самой обычной француженкой. И Вивиан был младшим ребенком не совсем в семье — это было дитя страсти молодого врача и скучающего аристократа, который поехал в Париж и, познакомившись там с Элизабет, провел с ней одну-единственную ночь. Отец Вивиана был старше его матери на пятнадцать лет, но это отца не печалило. Впрочем, не печалило это и мать — она приняла свое решение и вырастила ребенка одна.
Несмотря на общественное мнение, которое Рихарда, похоже, тоже не печалило, он регулярно навещал Элизабет и своего сына в Париже, а в перерывах между визитами переводил женщине приличные суммы денег. А после своей смерти, на момент которой Вивиану исполнилось двенадцать лет, завещал мальчику огромную даже на сегодняшний день, а по тем временам гигантскую сумму.
Окончив школу, Вивиан поступил в университет. Разумеется, на медицинский факультет. Тем временем его мать вышла замуж. Муж, Джозеф Стайп, богатый юрист, увез Элизабет в Америку. Воплотила ли она там американскую мечту? А свою мечту, если она у нее была? В этом было что-то неумолимо драйзеровское, но Адаму хотелось думать, что не такое трагичное, как это обычно бывало у писателя.
Итак, доктор Мори окончил университет и начал работать ассистентом одного из известных парижских психоаналитиков. Через пару лет (по примерным подсчетам, которые сделал Адам, доктору Мори тогда было двадцать семь, с учетом того, что он поступил в университет в восемнадцать) он начал свою практику. На этом месте история обрывалась. Заканчивалась она на том, что Вивиан самостоятельно проработал около года, и коллеги признавали, что молодой специалист подает большие надежды. История начиналась вновь уже в Мирквуде, когда доктор Мори, отпраздновав свой тридцать первый день рождения, блестяще защитил вторую диссертацию, переквалифицировавшись в онколога. На вопрос «по какой причине доктор покинул Париж» Адам ответа не нашел.
