Нельзя было допустить более грубой ошибки. — Кейт просверлила в земле небольшую ямку и закопала окурок. — Мой брат действительно очень богат и наверняка удивился бы до смерти, если б узнал, что мне взбрела в голову мысль о его заинтересованности в моих жалких средствах. Нечего и говорить, что он множество раз удваивал свое наследство, а также зарабатывал всевозможные деньги в своей юридической фирме на Уолл-стрит. Едва я успела распробовать первый мартини, выяснилось, что ему хочется поговорить о Лео.
Все сводилось к тому, что Лео отстает в школе, склонен либо к агрессии, либо к упрямству и вместо отправки в лагерь должен посвятить лето учению, живя в доме, где был бы единственным представителем младшего возраста. Короче, мой брат, суммировав проблемы Лео, советы консультанта по воспитанию и мою прискорбную откровенность насчет летних планов, предложил мне взять Лео на лето в комплекте с наставником, обращаться с ним в якобы свойственной мне манере общения с детьми по принципу «я принимаю тебя таким, каков ты есть, и именно таким ты мне нравишься», — правда, когда я вынуждена говорить с детьми, то разговариваю с ними точно так, как со всеми прочими, — и посмотреть, не удастся ли нам вновь вернуть Лео на истинный путь. Брат обещал жене повезти ее летом в Европу, и я без прямых объяснений смекнула, что любое разочарование по этому поводу осложнит ему жизнь на существенный период времени. Он предложил, что заплатит учителю, которого мне предстоит нанять, одолжит свой элегантный автомобиль и возьмет на себя все расходы по операции под кодовым названием «пансион».
— И ты согласилась?
— Нет, конечно. Решительно отказалась. Я сказала брату, что они с женой прекрасно способны сами снять дом и нянчиться с Лео. Я прикончила два мартини с «Бифитером», ленч, увенчанный отличным бренди, и удалилась в облаке праведного негодования.
— Кейт, — сказал Рид, — ты самая сумасшедшая женщина из всех мне известных. К примеру, я просто не в силах представить, почему вместо счастливого упокоения в нью-йоркской квартире с кондиционером бреду рядом с тобой по проселочной дороге, терзаемый москитами и неприятным подозрением, порожденным зудом в носу, что вот-вот стану жертвой долгого приступа крапивной лихорадки.
— В июле никто не страдает крапивной лихорадкой.
— Ну так того, чем страдают в июле. Вот! Видишь? — Рид изо всех сил чихнул. — И все же я здесь, бью москитов, ненавижу деревню и страшусь изгнания даже из такого дома, как твой. Ради Господа Бога, как Лео в конце концов оказался с тобой?
— Удрал и прибежал ко мне. Как выяснилось, все так усердно старались его понять, что он жаждал очутиться в компании с тем, кто не понимает и даже не пытается его понять. Я, конечно, отправила его домой, но пообещала, что лето он проведет со мной. Брат с ослиным упрямством, свойственным однолинейно мыслящим людям, взбесился при мысли, что Лео придется отправить ко мне. Так или иначе, но вот таким образом и возник «пансион» столь устрашающего масштаба.
Рид проваливался в сон, заслуживавший подобного наименования, урывками, в промежутках между раздражающими укусами москитов, чиханием и сумбурными мыслями, и был разбужен на следующее утро вполне отчетливым мальчишеским голосом, кричавшим, казалось, в самое ухо:
— Ура! Я достал суку! Точно достал!
Засим последовал более взрослый голос, сурово отвечавший:
— Ты не должен употреблять слово «сука». Я уже пытался тебе объяснить, что существует язык, которым пользуются в разговоре с ровесниками, и язык, которым пользуются в беседе со старшими, причем они совпадают примерно на пятьдесят процентов. Слово «сука» не входит в число общеупотребительных выражений, за исключением случаев, когда применяется по отношению к представительнице семейства псовых женского пола. Но, — добавил голос, чуть-чуть снизив тон, — я верю, что ты ее шлепнул.
Рид сел в постели. Наверно, это сон. Он нашел свои часы на ночном столике и взглянул — пять сорок пять. Не может быть. Но секундная стрелка великолепных часов, принадлежавших его деду, продолжала свой путь по маленькому циферблату. Значит, все абсолютно и неоспоримо кончено. Невзирая на Кейт, он садится в машину и уезжает, как только успеет проглотить чашку кофе. Какие бы нежные чувства он ни питал к Кейт, есть вещи, которые он не готов выносить. Кейт… На секунду Рид снова прилег, размышляя о ней. Где-то вдали послышался раздраженный, сварливый, агонизирующий женский вопль. Это не Кейт. Противный голос. Тогда как у Кейт… И он заснул.
А когда вновь проснулся, дедушкины часы показывали десять минут десятого и царила благословенная тишина. Из духа противоречия Рид забеспокоился, что со всеми стряслось. Никто не врывается в комнату, не катапультируется по ступенькам… Слегка успокоившись, он пошел в столовую, где обнаружил накрытый стол с записочкой: «Для тебя», аккуратно положенной на тарелку. На буфете в миске с колотым льдом стоял стакан апельсинового сока, рядом — электрическая кофеварка, тостер, хлеб и кастрюлька с холодной кашей. У кастрюльки лежала другая записка с уведомлением: «После девяти тридцати никаких яиц». Рид, усмехнувшись, понес стакан с соком к столу, взял лежавшую возле тарелки газету. Газета в деревне! Подумать только! Изумление сменилось недоумением, когда он увидел, что это вчерашний номер «Беркшир игл». На нем рукой Кейт было написано: «На случай, если за завтраком обязательно принято читать газету». Рид углубился в «Беркшир игл».
Тишина в доме не нарушалась в течение завтрака и окружала Рида, вышедшего на лужайку. Он пришел к выводу, что выдался один из тех дней, когда даже самые убежденные скептики по отношению к сельским прелестям склонны усомниться в абсолютной бессмысленности сотворения мира. По всей видимости, неподвижно застывшая в воздухе колибри шмыгала от цветка к цветку. Рид с наслаждением поглазел на нее.
Окна комнаты для гостей, где он провел ночь, выходили на задний двор; забор с воротами проходил приблизительно в шести футах от них. Должно быть, услышанные им голоса доносились из-за ворот. Интересно, гадал Рид, что это за суку они достали? Он свернул от ворот и пошел по тропинке, которая вела к подъездной дороге и дальше к проселочной, решив погулять. На проселочной дороге остановился, раскурил трубку и задумался о мирной деревенской жизни. Он мог с уверенностью утверждать, что за сотню лет ничего тут не изменилось, за исключением телеграфных столбов и электрических проводов. На дальнем склоне холма в солнечном свете двигались коровы. Рид заключил, что коровы, как часть пейзажа на дальнем склоне холма, ему вполне нравятся. Попыхивая трубкой, он сунул руки в карманы и зашагал вниз по дороге.
Все способные возникнуть у него иллюзии насчет незатронутого индустриальной революцией сельского мироздания были мгновенно развеяны раздавшимся одновременно с четырех сторон воем. Сперва он услышал рев реактивных двигателей, взглянул вверх, увидел белый след и предположил, что это, должно быть, одиннадцатичасовой рейс Бостон — Чикаго. На дороге загромыхала старая разваливающаяся колымага, явно движимая мощным мотором и летевшая со скоростью — Рид готов был поклясться — восемьдесят миль в час, которую, как ему мельком удалось разглядеть, вел юнец, преисполненный такого высокомерия и самонадеянности, что они, вкупе с выхлопными газами, облаком окружали автомобиль, летя за ним вслед и внося свой вклад в общее загрязнение атмосферы. На раскинувшемся слева поле заработал трактор, а ниже по дороге гигантский молоковоз совершал некие механизированные маневры. Рид ретировался на подъездную дорогу.
Может быть, в принципе было бы лучше выйти в ворота и погулять по лугам. Он отпер ворота, прошел, снова запер их за собой (луг явно предназначался для коров, хотя в данный момент ни одной там не было) и побрел дальше. К нему сразу же подскочил большой коричневый пес, но, похоже, не столько с агрессивными намерениями, сколько с целью составить компанию. Рид опять разжег трубку, сунул руки в карманы и шагнул прямо в огромную свежую коровью лепешку.
К счастью, никто, кроме коричневого пса, не услышал его комментариев, безусловно, тех самых, которые, вероятно, в подобных же обстоятельствах раздавались на сельских просторах сто лет назад. Некоторые аспекты деревенской жизни явно не изменились. К Ним, однако, не относилась необыкновенная машина, которая двигалась навстречу Риду через заросшее травой поле, издавая чрезвычайно устрашающий грохот и выбрасывая в воздух огромные предметы. Он решительно устремился по полю к машине. Пес, решив, что проклятия Рида санкционировали их союз, потрусил рядом.
Человек и собака вместе шли к машине, которая словно с помощью некоей поразительной механической смекалки почуяла их приближение и приостановила свою бурную деятельность. Впрочем, приблизившись, Рид установил, что если механизация и проникла на ферму, то автоматизация запоздала — машину тянул трактор, а трактором управлял мужчина, который поджидал Рида, предвкушая нечто приятное.
