- На то и война, Сашок.
- Ну и вовсе не на то!
- Уж ты-то что знаешь про войну? - мрачно уронил Волков и повесил автомат на место. - Поторопи Самохина, обед скоро.
Саша отошел, и мне было слышно, как он что-то объяснял Самохину и как тот громко спорил:
- Очень прекрасно! Мне ящики таскать, а ему гвоздики тюкать? Очень прекрасно!
Саша обреченно махнул рукой и вернулся ко мне. Самохин плелся за ним, бубнил про тяжести и жаловался на здоровье.
- Ух ты! - остановился он, заметив фотографию. - Ты гляди-ка, ну прямо...
- Слушай, - прервал его Саша. - Иди отсюда.
Самохин при всей своей нахрапистости Сашу, видимо, побаивался. Он потоптался на месте и, ворча что-то, побрел к выходу. Длинноволосый, неопрятный, в коротких расклешенных брюках, обтягивающих толстый зад, он был похож на приземистую женщину.
Я повернулся к Саше. Он с такой ненавистью смотрел Самохину вслед, что мне стало не по себе.
Мы вышли на берег реки. Холодная, тускло блестящая, она лениво выползала из темных, по-осеннему хмурых лесов. Бакены с нее уже сняли. Прибрежные кусты с тихим шорохом, похожим на шум дождя, сыпали в воду сухие листья, и они медленно плыли вдоль берега маленькими желтыми корабликами. А за рекой деревья стояли уже почти голые, и в чистом осеннем воздухе их тоненькие серые веточки казались прозрачным дымком, легко тянувшимся откуда-то из глубины лесов. И беззвучно метались озабоченные своими делами, встревоженные галки.
- Нравится вам у нас? - спросила Оля. Она стояла, держа Сашу под руку и положив голову ему на плечо. - Уютно, правда?
Неожиданный порыв ветра взметнул ее волосы и бросил их Саше в лицо. Оля засмеялась, а он покраснел и начал что-то смущенно бормотать.
- Что, что? - с улыбкой переспросила Оля. - Что ты ворчишь?
Саша все больше нравился мне. Я скоро понял, что при внешней задиристости он был человеком мягким и скромным. Его ехидные реплики уже не смущали меня. И если вначале мне показалось, будто он готов смеяться буквально над всем, то позже я убедился, что его задиристость имеет вполне определенную направленность: Саша органически не терпел самой безобидной лжи, и мгновенно ощетинивался даже на маленькую, почти незаметную фальшь.
- Дубровники стареют, - грустно пожаловалась Оля. - Вы понимаете меня? Раньше-то они были старинные, а теперь - просто старые. Вон, видите, храм Крестовоздвиженья? Лет десять назад он был самый настоящий старинный, с голубыми куполами и с такими, знаете, кружевными крестами на них. А теперь? - Она покачала головой. - Теперь он старый и неряшливый, понимаете? Не старинный, а старый.
- Почему же, - заметил я. - Он еще неплохо выглядит.
Саша внимательно наблюдал за какой-то мрачной личностью, бредущей по берегу.
- Ты что? - спросил я. - Знакомый?
- Это сын нашей уборщицы, - прошептала Оля, поморщившись.
- Так сказать, гнилой сучок на генеалогическом древе рода Черновцовых, - добавил Саша. - Дружок Самохина, или, как там, кореш, что ли, по-ихнему?
Личность между тем с комфортом устроилась на коряге и вытянула из кармана бутылку.
- Не идет у меня Самохин из головы. Ведь он явно что-то высматривает, вынюхивает. - Саша помолчал, покусывая сухую травинку. - Недавно шпага пропала. Не очень ценная, но сделана великолепно.
- Ну?
- Видно, кто-то на эфес позарился, а потом разглядел, что мы все камни стекляшками заменили, и выбросил. Я ее нашел в тот же день, одни обломки, правда.
- Думаешь на него? - прямо спросил я.
- Утверждать не могу, но ведь он недавно из тюрьмы. И я бы его, пока не поздно, обратно отправил. А все Афанасий - вечный идеалист.
- Саша! - укорила его Оля. - Ты бы его еще Афоней назвал! А Самохина ты просто не любишь.
- А ты?
Оля покраснела и, похоже, всерьез обиделась. Они оба, не стесняясь меня, насупились и отвернулись друг от друга.
Откровенно говоря, я любовался ими. Оля, казалось, еще не научилась как следует управляться со своими, ставшими вдруг длинными руками и ногами, вечно что-то опрокидывала, стукалась об углы и спотыкалась. Саша с трогательной и неожиданной для него заботой внимательно следил за ней, успевал подхватывать все, что она роняла, поддерживал ее за руки, подсказывал, потому что и в разговоре она иногда была так же мило неловка и беспомощна. Но временами, особенно в присутствии Саши, она вдруг поражала грациозным жестом, плавным движением, какой-то лукавой, прорвавшейся из глубины ноткой в голосе. И сам он, еще угловатый и по-мальчишески худой, становился тогда ловким, гибким и стройным.
Всего два дня я знал этих ребят, но уже не мог их представить по отдельности - так они были хороши и естественны вместе.
Позже, когда в моем номере убили человека, я пожалел, что не был особенно внимателен к тем взаимоотношениям работников музея, которые прямо не касались моего задания.
Вспоминая потом некоторые детали, в частности эту маленькую размолвку, я жестоко корил себя за односторонность, непростительную ни журналисту, ни следователю... Хотя при желании я бы мог оправдаться: уж очень безмятежной была обстановка в музее; даже Сашина неприязнь к Самохину не внушила мне ни малейшей тревоги.
А ведь убит-то был именно Самохин...
...Я положил себе твердым правилом
перевернуть вашу судьбу наизнанку...
В. О д о е в с к и й
С р е д а
Летом в Дубровниках продают на базаре березовый сок и наливают его чуть розовый или синеватый - в холодные стаканы из четвертных бутылей. Вечерами старушки собирают в парке липовый цвет, хлопотливо подпрыгивая под деревьями и стараясь достать тот, что повыше, - он посвежее и не запылился. Участковый милиционер, скрывая добродушную улыбку, заливисто свистит, но они, гордые своей смелостью, отмахиваются от него большими пухлыми сумками.
Летом в Дубровниках из-за каждого забора тянутся на улицу ветви яблонь. Тяжелые яблоки гулко падают под ноги прохожим, и уж обязательно какой-нибудь веселый воробей, как цирковой эквилибрист на красном шаре, балансирует на яблоке, задирая то хвост, то голову, чтобы сохранить равновесие. Весь город, как большой рынок, пахнет яблоками.
Летом в Дубровниках листопад: могучие дубы по причине своей старости роняют тяжелые листья, не дождавшись осени. И они с тихим шорохом бегут по улицам, обгоняют друг друга, собираются на углах. А иногда вдруг хлопотливо, как птицы перед отлетом, сбиваются на перекрестке в стаю, поднимаются и, шурша, долго кружатся в воздухе. К вечеру они успокаиваются и тихонько шелестят под окнами в сонной тишине.
Сейчас же, осенью, Дубровники сиротливо жались от дождя под голые деревья и напоминали стареющего в одиночестве человека.
Дождь здесь шел уже несколько дней, и опавшие листья так намокли, что налетавший порывами ветер не мог оторвать их от земли; они лежали плотным тяжелым ковром и только сверху немного шевелились, будто под ними суетливо бегали серые мыши.
К середине дня Дубровники вдруг зашуршали: то ли листву подсушило солнце, то ли прихватило утренним морозцем, или так уж принято в этом странном городке? Но она шуршала, когда открывались двери и сгребали ее с крылец, шуршала, разбрасываемая колесами редких машин и ногами прохожих, шуршала, слетая с крыш, шуршала и просто так, сама по себе, будто долгая осень с провинциальной трагичностью шептала о близкой зиме. Все вокруг наполнилось шорохами и какой-то неясной тревогой.
Но мне она не передалась. Не испытывая ни малейшего беспокойства, я работал в номере - заканчивал очерк. Дело продвигалось быстро и ровно, благо никто не мешал - не то что в редакции. Я решил, что могу немного передохнуть, и, набросив куртку, спустился вниз.
- Оля, привет! Староверцев у себя?
Оля отложила книгу. Работы у нее сейчас было мало: приезжих в гостинице, кроме меня, никого, и она была рада немного поболтать.
- Он опять с манекенами что-то делает, а Саша в каретном сарае, вон там. - Она привстала и показала в окно. - Уезжаете завтра?
- Надеюсь, если ничего не случится.
- Случится, непременно случится, - засмеялась Оля. - Мало того, что вы - Сергей, так вы еще и Оболенский. Как же вам не повезло! Уж в последнюю-то ночь он наверняка придет к вам и заставит играть с ним в карты - он был заядлый картежник, даже свои дуэльные пистолеты проиграл.
- В том, что он придет, я не сомневаюсь, - улыбнулся я. - Вчера он звонил мне, прямо оттуда, - я махнул рукой в сторону кладбища. - Правда, слышно было неважно, будто он трубку рукой прикрывал. Впрочем, это понятно - он звонил, видимо, из фамильного склепа?
Оля опять засмеялась и покачала головой.
- Вот видите, он вам звонил. Уезжайте скорей, пока еще не поздно. Иначе вам придется очень надолго задержаться в Дубровниках.
Если бы я ее послушался! Если бы я знал, сколько случайной правды скрывалось в ее шутке.
Беда уже нависла над нами черной тучей, молния уже сверкнула, и вот-вот грянет гром...
И он грянул...
- Вы вызывали? Откуда вам известно, что он убит? Кто он? Ваши документы! Рассказывайте коротко.
