Здесь нашим взорам предстало три двери: первая оказалась дверью в спалчьню, в которой была приготовлена на ночь кровать; вторая вела в совершенно пустую комнату, а третья дверь оказалась заперта.
Раффлс зажег газовый рожок на лестничной площадке.
— Убийца там, — сказал он, взводя курок. — Помнишь, как мы по обыкновению врывались в класс в школе? Вот так!
И Раффлс ударил подошвой правого ботинка в дверь прямо по замочной скважине. Замок поддался, дверь сразу распахнулась. Под внезапным порывом ветра газовый рожок съехал набок, как каблук на старом, стоптанном башмаке. Когда он вновь распрямился, я увидел внутри комнаты ванну, два банных полотенца, узлом связанных друг с другом, открытое окно и съежившуюся от страха фигуру мужчины. Раффлс ошеломленно застыл на пороге.
— Джек… Раттер? — спросил он, с трудом выдавливая слова.
Я тоже невольно повторил его вопрос. Фигура у окна ванной комнаты между тем стала постепенно выпрямляться.
— Это вы?! — прошептал он, не менее изумленный, чем мы. — Вы двое! Что это значит, Раффлс? Я видел, как вы перелезали через ворота. Звонили колокольчики. Тут их полно. И вот вы врываетесь сюда. Что все это значит?
— Мы готовы, Раттер, тебе все рассказать, но не раньше, чем ты объяснишь нам, что, черт побери, ты натворил!
— Натворил? Что я натворил?! — Бедняга часто заморгал воспаленными глазами. Вся его рубашка на груди была буквально залита кровью. — Вы знаете… вы уже видели… но я расскажу, если вы хотите. Я убил грабителя. Вот и все. Я убил грабителя, ростовщика, шакала, шантажиста, самого хитрого и самого жестокого из негодяев, сумевшего избежать виселицы. Я готов добровольно полезть из-за него в петлю. Я бы снова не колеблясь убил его!
Джек Раттер вскинул голову, глядя нам в лицо с откровенным вызовом. Грудь у него тяжело вздымалась и опускалась, а губы были крепко сжаты.
— Рассказать вам, как это все произошло? — взволнованно продолжал он. — За последнее время он превратил мою жизнь в ад. Вы, должно быть, знаете об этом. Сущий ад. Словом, сегодня вечером он встретился мне на Бонд-стрит. Помните, ребята, когда мы повстречались с вами? Он шел сзади вас ярдах в двадцати или того меньше. Он следил за вами, Раффлс. Он видел, что я кивнул вам, и остановил меня, расспрашивая о вас. Ему, по-видимому, не терпелось все вынюхать. Не знаю зачем. Да это меня и не интересовало, так как я увидел в этой встрече для себя шанс. Я заявил, что расскажу ему о вас все, если он уделит мне время для беседы личного характера. Он ответил, что не сделает этого. Тогда я сказал, что ему следовало бы уступить, и схватил его за пальто, удерживая на месте. Отпустил его я только тогда, когда вы уже скрылись из виду. Я остался стоять и ждал, пока он не вернулся в отчаянии. Теперь он был у меня в полном подчинении. Я мог диктовать ему условия для нашего собеседования. Я заставил его привести меня к нему домой, по-прежнему обещая рассказать о вас все во время нашего с ним разговора. Ну, а когда мы прибыли сюда, я попросил, чтобы он угостил меня ужином, постоянно переводя тему беседы с интересовавшего его предмета. Около десяти часов вечера я услышал, как захлопнулись ворота. Я немного подождал, а потом спросил Бэерда, не живет ли он один в этом доме.
«Вовсе нет, — ответил он, — разве вы не видели служанки?»
Я сказал, что видел, но, если не ошибаюсь, она ушла и вряд ли явится на крик. Я трижды крикнул во весь голос. Конечно же, не появилось никакой служанки. Однажды ночью на прошлой неделе я приходил увидеться с ним. Он разговаривал со мной через ворота, не открывая их. Уже тогда я заподозрил, что Бэерд ночами бывает один в доме. Ну и вот, когда я перестал кричать, а рядом с нами не оказалось ни души, он побледнел, как этот потолок. Тогда я сказал ему, что теперь-то наконец мы можем побеседовать. Я взял с каминной решетки кочергу и заявил ему, что он начисто обобрал меня, но, клянусь Всевышним, пришло время положить этому конец. Я дал ему три минуты, чтобы он собственноручно написал и подписал документ, в котором отказался бы от всех своих незаконных претензий ко мне. В противном случае я пригрозил выбить ему мозги на его собственный ковер. Он раздумывал в течение минуты, а затем пошел к своему столу за бумагой и ручкой и как молния повернулся ко мне с револьвером в руке. Не помня себя, я бросился на него. Он выстрелил два или три раза, но промахнулся. Если захотите, вы можете отыскать пулевые пробоины; каждый же мой удар — о Господи! — точно попадал в цель. Я словно озверел, все вдруг мне стало безразличным. Я перерыл его письменный стол в поисках моих собственных счетов и расписок и собрался уже уходить, как вдруг объявились вы. Я сказал, что мне все стало безразличным, и снова подтверждаю это. Я намерен этой ночью отдаться в руки правосудия, пойти в полицию. Так что, как видите, вам я не доставлю много хлопот!
Джек Раттер замолчал. Мы в оцепенении застыли рядом, а его низкий хрипловатый взволнованный голос все еще продолжал звучать в наших ушах. Внизу, на первом этаже, лежал мертвый человек, а прямо перед нами стоял его нераскаявшийся убийца. После того как мы выслушали эту исповедь, я знал, кому придется по душе подобная нераскаянность, и не ошибся.
— Все, что вы говорите, вздор, — произнес Раффлс, нарушая молчание. — Мы ни в коем случае не допустим вашей сдачи властям.
— Вам это не удастся — меня не остановить! Какой в этом смысл? Меня видела служанка. Вопрос лишь в том, как скоро моя личность будет установлена. Да я не перенесу ожидания ареста. Только представьте себе: все время ждать, что вот сейчас к тебе подойдут и положат руку на твое плечо! Нет! Нет! Не-ет!!! Я пойду и сдамся, чтобы разом покончить со всем.
Речь Джека сильно изменилась: он говорил нерешительно, с трудом подбирая слова. Его положение, видимо, представилось ему значительно отчетливее при одной только мысли о возможном спасении.
— Но послушайте меня, — увещевал его Раффлс, — мы сами оказались здесь, рискуя собственной шкурой. Мы, как воры, вломились сюда, чтобы расплатиться за обиду, подобную вашей. Да разве вы не видите? Мы вырезали стекло в двери, как самые обыкновенные грабители. И все остальное тоже свалят на нас.
— Вы хотите сказать, что я останусь вне подозрений?
— Да, хочу.
— Но я не желаю совершенно сухим выходить из воды! — истерично выкрикнул Раттер. — Я убил его. Я-то сам это знаю. Но я совершил убийство с целью самозащиты. Это не простое убийство. И я должен откровенно во всем признаться и понести наказание. Я сойду с ума, если этого не сделаю.
Руки у него дрожали, губы тряслись, слезы выступили на глазах. Раффлс грубо схватил его за плечо.
— Послушай, болван! Если нас троих сейчас здесь поймают, знаешь, каким будет наказание? Через шесть недель мы будем висеть все трое рядышком! Ты говоришь так, словно мы находимся в клубе. Ты что, не знаешь, что уже час ночи, что там внизу — труп, а в доме горит свет? Ради всего святого, возьми себя в руки и делай то, что я тебе скажу. В противном случае считай себя покойником.
— Как бы мне хотелось умереть! — воскликнул, всхлипывая, Раттер. — Мне следовало бы взять его револьвер и вышибить себе мозги. Он где-то под ним. О Боже мой, Боже!
Колени Джека подогнулись, с ним началась истерика.
Нам пришлось подхватить его с обеих сторон, стащить вниз по лестнице и вывести на воздух.
Вокруг стояла полная тишина, если не считать сдавленных рыданий несчастного слюнтяя, оказавшегося у нас на руках. Раффлс на мгновение вернулся в дом, и все вновь погрузилось во мрак. Ворота открывались изнутри. Мы осторожно закрыли их за собой и пошли прочь.
Нам удалось унести ноги. Нет никакой необходимости описывать наше возвращение. Джек Раттер все еще жаждал возможности быть вздернутым. Опьяненный своим преступлением, он доставил нам больше неприятностей, чем это сделала бы дюжина по-настоящему пьяных субъектов. Вновь и вновь мы стращали Джека Раттера тем, что бросим его на произвол судьбы, что умываем руки. Однако нам всем троим невероятно и совершенно незаслуженно везло. До самого дома нам не встретилось ни души. Да и тем, кто видел нас потом, после прочтения в вечерней газете информации об ужасной трагедии, разыгравшейся в доме на Кенсальском холме, не могла бы прийти в голову мысль о двух молодых людях в сбившихся набок белых галстуках, которые брели, с трудом поддерживая третьего джентльмена, чей облик безошибочно свидетельствовал о том состоянии, в котором он находился.
Мы пешком дошли до Мейды-Уэйл, а оттуда, нисколько не скрываясь, поехали ко мне на квартиру. Наверх, однако, поднялся я один, а Раффлс с Джеком поехали дальше — в Олбани, после чего я в течение восемнадцати часов не видел Раффлса. Утром я заглянул к нему, но его не было дома. И он не оставил никакой записки. Когда же он вернулся, все газеты были заполнены сообщениями об этом убийстве, а совершивший его человек в качестве пассажира третьего класса плыл через широкий Атлантический океан на лайнере, который следовал по маршруту Ливерпуль — Нью-Йорк.
