Озабоченность сексом Виктора Барсукова стала в редакции притчей во языцех, его даже наградили прозвищем Сексуальный Маньяк, на которое, впрочем, он не обижался. Никаким маньяком он, разумеется, не был, всего лишь обычным бабником, не пропускающим ни одной юбки. Ухаживал достаточно однообразно, сразу же припечатывая вероятную жертву взглядом к стенке и не оставляя никакой надежды хоть на какую-то романтизацию традиционных отношений. Светлана убедилась в этом на одной из первых редакционных вечеринок, кажется, по случаю Дня печати. Тогда она, что называется, перебрала и лихо отплясывала босиком под магнитофон то ли ламбаду, то ли лезгинку. В последнее время ничего подобного с ней не случалось, но что было — то было, как говорится, из песни слов не выбросишь. Так вот, тогда-то коварный Барсуков-Очевидцев решил воспользоваться моментом в свойственной ему манере и, притиснув ее в угол, зашептал что-то про ее великолепные сильные ноги и про то место, откуда они растут, причем с такой незамутненной непосредственностью, что у видавшей виды Светланы лицо вытянулось и она мгновенно протрезвела…
— Ладно, я тороплюсь, — Светлана отодвинулась от Барсукова подальше, — в другой раз расскажешь.
Тот не скрывал разочарования:
— Вечно ты торопишься… Можно я тебя провожу?
И, не дожидаясь согласия, мертвой хваткой вцепился в локоть, и по коридору они прошествовали неразделимые, как сиамские близнецы.
— Ну что, плохо дело? — вещал он, доверительно склонившись над Светланой, и сам себе отвечал: — Вижу, плохо. Хочешь совет? Смени любовника.
Ну вот, кто о чем, а вшивый — о бане.
— У тебя, конечно, и кандидатура имеется? — без всякого настроения подыграла Светлана.
— А я что, не подхожу? У тебя есть мой телефон, звони в любое время, и я окажу тебе срочную гуманитарную помощь. Ты же знаешь, что я в тебя хронически влюблен.
«Еще бы, — подумала Светлана, — ноги-то все еще из того же самого места растут!»
А вслух сказала только для того, чтобы он отстал:
— Звучит заманчиво.
Вдохновленный Барсуков заржал, как застоявшийся жеребец, и тут же отцепился. Рванул в редакторскую приемную — вне сомнения, охмурять юную секретаршу Юленьку. Вряд ли ему что-нибудь там обломится, но он действовал по принципу: «Движение — все, конечная цель — ничто».
* * *
Неудачно начавшийся день продолжался в том же духе. Пресс-секретарь генерального директора фирмы «Квик» — подумать только, уже и пресс-секретарем обзавелись! — нудил, словно начальник особого отдела в прежние времена, повторяя буквально через слово:
— Мы хотели бы, чтобы вы акцентировали внимание на этом…
Или:
— Не упустите из виду следующую немаловажную деталь…
Не позволил задать ни единого вопроса, все бубнил по бумажке свой пресс-релиз.
Как и следовало ожидать, Светлане он быстро надоел.
— Не понимаю, в чем проблема? — заметила она язвительно. — Почему бы вам самому все не написать? Изложите о ваших достижениях, и дело с концом.
Тут дрессированный попугай с набриолиненным пробором прямо-таки подпрыгнул на стуле.
— Вы нас не поняли, мы бы хотели, чтобы это был настоящий журналистский материал, иначе получится обычная реклама.
Ну наконец-то первые здравые речи, если бы он еще избавился от своего многозначительного и тошнотворного «мы». Здорово же его вышколили, если он без записки шпарит как по писаному. А с виду вполне симпатичный парень лет двадцати двух, из молодых да ранних — такие быстро улавливают, что от них требуется. Еще вчера небось шлялся в потертых джинсах с парой тысячных бумажек за душой, а сегодня, смотри ты, отутюженный и гладенький — глазу не за что зацепиться. И пахнет-то от него ненавязчивым дорогим парфюмом в стиле «унисекс». Типичный мальчик-андрогинчик, на фоне коих даже полковые жеребцы вроде Барсукова здорово выигрывают.
Воспользовавшись паузой в сплошном словесном потоке пресс-секретаря «Квика», Светлана попыталась взять быка за рога.
— Итак, что будем делать? — осведомилась она, закидывая ногу на ногу и раскрыв блокнот. — Я со своей стороны могу предложить следующие варианты: интервью с вашим руководством, репортаж с какого-нибудь благотворительного мероприятия — вы же занимаетесь благотворительностью? Или веселенький материальчик под рубрикой «Знаете ли вы?». Последний вариант, кстати, неизменно пользуется успехом у читателей.
Ее деловой напор, замешанный на цинизме, видимо, пробил брешь в обороне противника, по крайней мере, в ее первом эшелоне. Андрогинчик дрогнул:
— Вы, конечно, специалист, вам виднее…
«Вот именно, — подумала Светлана, — уж если продаваться, то хотя бы подороже».
Теперь главное было не менять тактику, ибо стоит чуть-чуть ослабить хватку, и парень занудит ее насмерть. Нуте-с, сейчас добавим немного изящной фамильярности, решила Светлана, и приступим к закруглению тоскливого диалога.
— Знаете что, — сказала она, заводя глаза так, словно благая мысль посетила ее только что, — давайте-ка мне свою писанину, я с ней ознакомлюсь на досуге, прикину, что к чему, после чего мы можем смело приступить к более конкретному обсуждению.
Пресс-секретарь просиял:
— Приятно беседовать с деловым человеком!
Этот убогий комплимент он явно, извлек из обязательного набора, которым его напичкали на каких-нибудь ускоренных курсах секретарей-делопроизводителей, и вряд ли у него за душой водилось что-нибудь сверх программы.
Он нажал на какую-то кнопочку, и в дверь немедленно протиснулась высокая статная красавица — просто фотомодель! — с подносом в руках. Улыбаясь и едва заметно покачивая бедрами, она торжественно водрузила на стол кофейник, две чашки и огромную коробку конфет и, не произнеся ни слова, удалилась. Все эти действия были произведены с таким автоматизмом, что поневоле закрадывалась мысль, не посетил ли их биоробот?
Под конец пресс-секретарь «Квика» неожиданно расчувствовался до такой степени, что вызвался устроить Светлане небольшую экскурсию по офису. Осмотр местных достопримечательностей сопровождался необходимыми комментариями: «Здесь у нас зимний сад, а здесь картинная галерея». Невооруженным глазом было заметно, как его распирало от гордости от того, что он служит в столь замечательном оазисе бурно развивающихся рыночных отношений. Светлана доставила ему минуту-другую истинного удовольствия, интересуясь, чьей кисти пейзаж на стенах. Ей это ничего не стоило, а человеку приятно.
Когда они проходили мимо двери из мореного дуба с золотой надписью «Генеральный директор», мальчишка затрепетал и буквально запрял ушами. Там, за дверью, находилось святилище для этого набриолиненного клерка. Бедный маленький «белый воротничок»!
* * *
В подъезде родного дома скучной кирпичной пятиэтажки было темно. Кто-то с завидным упорством выкручивал лампочки. Среди жильцов ходили слухи, будто таким образом домоуправление боролось за экономию электроэнергии. Бамс — под ногами гулко что-то брякнуло и покатилось, наверняка бутылка, — значит, опять резвилось подрастающее поколение во главе с рыжей Сонькой с четвертого этажа. Неприкаянная девка — вконец измаялась от безделья и бунта гормонов.
Светлана привыкла пробираться домой в темноте, на ощупь, и встречные препятствия рассматривала в качестве необходимого дополнения к относительной независимости, которой пользовалась последние семь лет. Да, квартирка ее препаршивенькая — комнатенка четырнадцать метров, прихожая — ровно для того, чтобы разуться, кухня с вечно протекающим потолком, — но зато собственная. Единственное место, куда она возвращалась, как израсходовавший горючее самолет, дотянувший до своего аэродрома.
Переступив порог квартиры, Светлана включила свет и невольно вздохнула: взору открывалась картина, родная до боли, но не создававшая впечатление уюта: запыленный потолок в сетке трещин, облупившиеся окна, выцветшие обои в пошленький цветочек вздулись в углах, а кое-где отстали, причем настолько заметно, что Светлане пришлось заново приклеивать их «Моментом» за неимением под рукой чего-либо более подходящего. Мебель разношерстная, как второпях собранная команда, возглавляемая древним подагриком-диваном, занимающим полкомнаты. Бедняга всегда так жалобно стонал, когда белокурая хозяйка с размаху погружала в него свое крепкое молодое тело!
Здесь давно следовало навести надлежащий порядок, да у Светланы руки не доходили, вернее, как бы это поточнее сказать, не было у нее к этому морального императива. Перед каждым отпуском она мысленно давала себе клятву выдраить все кастрюли и пришить все пуговицы, но сначала откладывала, потом ленилась и, наконец, приходила к одному и тому же философскому заключению: «А что, собственно, изменится под луной, если мои кастрюли заблестят, как сапоги новобранца перед присягой?»
