— Успокойтесь, пожалуйста.
Казнясь и проклиная свою самую мужественную профессию, которая имела мало преимуществ, но зачастую делала его как бы сообщником беды, Климов налил в стакан воды и протянул его Елене Константиновне.
— Выпейте и не волнуйтесь. Я вам верю.
В такие минуты он ловил себя на том, что, привыкая к множеству людей, с которыми его сводила вечная необходимость что-то выяснять, отыскивать и спрашивать, к чередованию лиц, привычек, жестов, он начинал воспринимать свою работу, как некую игру, если не символов, то преходящих образов, почти бесплотных теней, устойчиво теснящихся в его мозгу, чему он всячески пытался воспротивиться. Истина всегда конкретна, и без четкости ощущения нет точности мысли.
Легостаева взяла стакан, но, подержав его у рта, поставила на стол.
— Спасибо. Я пойду.
— Нет, нет! — удержал ее за руку Климов. — Давайте ваше заявление. Я постараюсь сделать все, что в моих силах.
— Вы его найдете?
Климов подколол заявление к составленному протоколу и ничего не ответил. Отыскать человека в густо населенном городе, даже при самых благоприятных условиях, куда как сложно, не говоря уже о том, чтобы найти его на территории области или страны. Где гарантии, что тот, кого Легостаева сочла своим сыном, не транзитный пассажир и не залетный бомж?
— Будем искать, — достал новую папку из сейфа Климов и, как бы невзначай, спросил: — А синяк у вас откуда, на виске?
— Заметили?
Она потрогала ушибленное место.
— Профессия такая.
— Ничего серьезного. Ударилась, когда пыталась сесть в троллейбус. Вслед за сыном.
Голос прозвучал довольно твердо.
— Сели?
— Да.
— И что?
— Он выскочил на следующей остановке. Через водительскую дверь.
— А вы?
— Я не успела.
— Номер троллейбуса помните?
— Нет. В глазах круги поплыли, так расстроилась…
— Ну что ж, будем искать.
Климов записал на бумажке номер своего телефона и встал из-за стола.
— Вот вам мои координаты. Звоните, если что. Быть может, вы его еще раз встретите.
С неожиданной для ее подавленного состояния легкостью Легостаева одернула на себе плащ и протянула руку:
— До свидания. Надеюсь…
— Всего доброго.
— Кто это? — полюбопытствовал Гульнов, когда за Легостаевой закрылась дверь, вернее, это он прикрыл, дождавшись окончания беседы в коридоре.
— Да так, — прогнулся в спине Климов, — одна из тех несчастных матерей, чьи сыновья ушли и не вернулись.
— Откуда?
— Из Афганистана.
— А-а… — понимающе протянул Андрей, и Климову пришлось пересказать суть дела.
— Мистика! — загорячился Андрей.
— Не веришь?
— Нет!
Синие его глаза смотрели непреклонно.
Выбравшись из-за стола, Климов прошелся по кабинету, остановился у окна. Пора бы и домой, рабочий день кончался. Он посмотрел на улицу и, как бы размышляя вслух, сказал:
— Конечно, факт сам по себе дурак. Все зависит от того, кто и как его оценит.
Обернувшись и заметив тень недоумения в глазах Андрея, пояснил:
— Я говорю о мистике. И вот в связи с чем. Лет пять назад, да ты садись, исчез один мужик. Сообщила нам его жена, мы ее знали, поскольку не однажды возвращали в дом «ее защиту и опору». Вся прелесть в том, что драгоценнейший супруг имел обыкновение под этим делом, — Климов щелкнул себя согнутым пальцем по горлу, — цепляться на товарняки и ехать на край света. Память детства.
— Послевоенное сиротство?
— Безотцовщина! Мать скурвилась, попал в детдом, а там ведь хуже, чем на воле…
— Ясно: хуже.
— Ну, так вот. Мы всякий раз искали, находили, возвращали. Дважды принудительно лечили в ЛТП. И вот он исчез снова.
— В очередной раз.
— Само собой. Стали искать. Ни тпру, ни ну! Как заколодило. Был человек и нет. Учитывая, что бичей и так шатается без счета, розыск вынуждены были прекратить. И что ты думаешь? — сунув руки в карманы, Климов развел локти, так что хрустнуло между лопаток, и несколько раз резко мотнул головой взад-вперед. — Два года спустя безутешной жене на башку вспрыгнула кошка. И не чужая, не приблудная — своя.
— Как это вспрыгнула?
— А так, когда хозяйка нежилась в постели.
— Ну и что?
— А то, что стала драть ее когтями, грызть черепушку.
— Почему?
— Ну… я сообщаю факт.
— И все это, наверное, ночью?
— Разумеется.
— С ума сойти!
— И я о том. Тихо-мирно почивает человек, и вдруг такой кошмар! Понятно, что ее душераздирающие вопли разбудили весь квартал. А кошка — та просто зашлась от злобы и остервенения.
— Картинка…
— Жуть. Едва оборонили бедную от взбеленившегося зверя.
— А что дальше?
Гульнов с заинтересованным недоверием подался вперед, и его пальцы плотно обхватили подлокотники кресла. Предчувствие чего-то необычного сделало его нетерпеливым.
Не вынимая рук из карманов, Климов посмотрел на носки своих туфель и подумал, что, если где и много желтой глины, так это в районе новостроек, на месте бывшего рыбного рынка. Надо будет начать поиск Легостаева оттуда.
— Понимаешь, — вернулся он к описываемому событию, — после ночного ужаса та бабочка маненько тронулась, пошатнулась умишком. Начала нести какой-то вздор про мужа: дескать, тот вылазит по ночам из-под земли» Ее лечили, кстати, занимался ею сам профессор Озадовский, но она кричала про сарай, который душит ее Колю. Соседи что-то заподозрили, пришли ко мне. Когда проверили, все подтвердилось.
— Что?
— На глубине одного метра, под сараем, нашли разложившийся труп ее мужа. Вот тебе и мистика.
Андрей пораженно молчал. Брови чуть вскинуты: это же надо!
— Ладно, — махнул рукой Климов, — вернемся к нашим кражам.
Гульнов пружинисто поднялся, но глаза еще были отсутствующими. Он явно находился под гипнозом услышанного. На Климова в свое время эта история тоже произвела впечатление.
— Начнем с первой. Что мы по ней имеем?
Андрей стал загибать на руке пальцы:
— Значит, так. Второго октября или в ночь со второго на третье обворовали Звягинцевых.
— Соседей стоматолога?
— Ну, да. Правда, брать у них особо нечего, люди живут на зарплату, но все же… Похитили золотые серьги, десять облигаций по пятьдесят рублей каждая, и две небольшие картины.
— Размеры известны?
— Трудно сказать. Хозяева не знают.
— Хотя бы приблизительно.
Андрей развел перед собою руки и попытался показать величину картин.
— Одна примерно вот такая…
— Тридцать на сорок, — предположил Климов.
— А другая, — Андрей рывками развел руки на ширину плеч и выпрямил ладони, — может, чуть побольше.
— Ясно. Где-то девяносто пять на шестьдесят. Работы чьи?
— А бог их знает! Звягинцевы говорят, что приобрели эти картины двадцать лет назад, когда женились. И то лишь потому, что какой-то алкаш просил за них всего-то навсего червонец.
Климов усмехнулся.
— Если невежда платит за картину деньги, она должна быть или гениальной или пошлой. Что там, на картинах этих было изображено? Целующиеся голубки?
— Звягинцева говорит, что цветовые пятна.
— Уже веселее. Будем думать, что украдены шедевры.
Уловив в его голосе иронию, Гульнов сказал:
— А что? Плохую лошадь вор не уведет.
— Да, это верно. Есенин прав.
— Еще бы! Гениальный человек.
— Никто не спорит.
— Спорят, спорят! — запротестовал Андрей. — В газетах пишут, что его убили…
— Правильней сказать, предполагают.
— Теперь должны расследовать.
— Будем надеяться.
— Эх! покопался бы я в этом деле, — погрозил кому-то кулаком Андрей и как-то весь взъерошился. — Такого поэта… Помните, Юрий Васильевич?
— Что?
— Какую-то хреновину в сем мире…
— Большевики нарочно завели?
— Здорово, правда?
— Ну, мы отвлеклись. Давай о деле.
— Такого поэта…
— Кто Звягинцев по специальности?
— Оператор вычислительных машин.
— А кто она?
— Работает в аптеке.
— Круг друзей, знакомых?
— У Звягинцева, в основном, филателисты, а у его жены… трудно сказать. Со временем узнаю.
Климов постучал пальцами по подоконнику.
— А тебе не кажется, что человек, собирающий марки, должен понимать, по крайней мере, любить живопись? Филателисты — народ дотошный. Основательный.
— Я как-то не подумал. А действительно…
— Вот и копни. Лишним не будет. Кстати, — Климов подошел к столу, полистал протоколы, нашел нужный лист. В этом же доме, только в другом подъезде, живет бабка Звягинцева, Яшкина Мария Николаевна. Ты наводил о ней справки?
— Узнавал.
— И что о ней соседи говорят? Чем занимается?
Самому ему она показалась странной, запуганной и нелюдимой. Хотя, чего он от нее хотел? Бабке девятый десяток. Пережила две революции, три жуткие войны, всех дочерей, похоронила мужа… Такие всегда имеют странности, причуды… словом, малость не в себе.
