— Войдите! — гаркнул Жаров.
Дверь медленно открылась. На пороге появился опрятно, хоть и не шикарно одетый человек. У него было чисто выбритое, круглое, словно детское, лицо. Весь его облик излучал доброту. Пилипенко и Жаров с недоумением рассматривали его.
— Вы по какому вопросу? — осведомился Жаров, хотя уже и сам понял, что это и есть Зайцев, осужденный за убийство третьей жены Куроедова и недавно вышедший на свободу.
— Моя фамилия Зайцев, Петр Игнатьевич, — представился Зайцев. — Я пришел по повестке. Извините, гражданин следователь, но это большая ошибка.
Он достал из кармана паспорт, из паспорта — повестку и развернул ее.
— Нет тут никакой ошибки, Петр Игнатьевич, — сказал Жаров. — Вас вызвали и вы пришли.
Зайцев нервно дернул плечом.
— Да нет. Ошибка не в этом, — он направился к Жарову, размахивая повесткой.
— Стоять! — довольно мирно произнес Пилипенко. — Следователь — это я. А ты, значит, и есть означенный убийца Зайцев?
Тот округлил глаза:
— А что, если вы будете обращаться ко мне на «вы», гражданин следователь?
— А я с убийцами всегда на «ты». Вы ж для меня — свои люди.
— А я не убийца. Вот в чем и есть большая, трагическая ошибка.
Пилипенко потряс бумагами, которые держал в руках.
— Да? Ладно, будем пока на «вы». На всякий случай. Так, говоришь, не убивал? Вы всегда так говорите. В смысле, я хотел сказать, вы, сударь, тогда, пять лет назад, не убивали гражданочку Куроедову?
— Нет.
— Вашим кухонным ножом, любезнейший?
— Нет. Это сделал кто-то другой.
— В вашей собственной квартире, сердечный.
— Это была ошибка.
— Ошибка суда? Или ваша собственная, когда вы своим кухонным ножом… Не по назначению воспользовались?
Зайцев всплеснул руками.
— Я не убивал, честно! Но мне никто не поверил. Когда я пришел домой, она уже была мертвая.
Жаров сделал пригласительный жест:
— Да вы присаживайтесь. Расскажите все по порядку.
Зайцев так и сделал, правда, не совсем понял, откуда начинать свой рассказ:
— Мы с Натальей работали вместе. Я мастером на винзаводе, а она контролером в цехе портвейнов была. В общем, мы полюбили друг друга…
— Вы лучше нам про день убийства расскажите.
Глаза Зайцева остекленели, поскольку он углубился в далекое прошлое.
— Она должна была ко мне прийти, как обычно, в четверг, — начал он глубоко повествовательно. — Она раньше по четвергам во вторую смену была, потом ее перевели, а муж не знал. Вот она ко мне и ходила. У нее ключ был. Она приходила на полчаса раньше и ждала меня. Вот, пришёл я, как обычно, говорю с порога: «Здравствуй, моя бесценная!» А она на кровати лежит, и нож в груди.
— На котором были обнаружены ваши отпечатки пальцев, — сказал Пилипенко, листая бумаги на столе.
— Ну, конечно! — воскликнул Зайцев. — Это же был мой нож. Для хлеба. Я ничего не соображал. Хотел было вызвать милицию, но передумал. Испугался.
— Правильно испугался. Сразу бы и взяли.
— Поэтому и побежал на автовокзал. Сел в маршрутку, поехал к матери в деревню. А первым делом, вина махнул бутылку. И в дороге — тоже. И там залег на неделю. У матери в доме меня и нашли. Дальше — КПЗ, суд, всё как во сне. Все было против меня. Так и посадили ни за что. Судья меня сразу невзлюбил: ведь я же любовник!
— Увы. Часто вместо того, чтобы разобраться в фактах, они выносят свое моральное суждение.
Зайцев вдруг резко наклонился к следователю через стол.
— Вот что я вам скажу. Ее убил муж. Больше некому. Но у него было какое-то там алиби. Да никто его всерьез и не подозревал.
— Он знал о ваших отношениях с убитой?
— На суде говорил, что нет. Но ведь мог и узнать, правда?
6
Зайцев вышел из дверей управления, глянул на небо, поднял воротник. Ветер полоскал его плащ; вдруг маленький смерч из осенних листьев поравнялся с идущим, и несколько секунд они оба шли рядом — Зайцев и смерч. Жаров видел эту картинку из окна, вдруг какая-то догадка шевельнулась в голове: именно от этого словосочетания: Зайцев, ветер, смерч… Как всегда, смутная мысль мелькнула в голове, и, как всегда, что-то развернуло ее ход: в данный момент — мерное постукивание пальцев следователя по столешнице…
— Если Зайцев невиновен, то этот Куроедов — просто синяя борода, — сказал Пилипенко. — Выбирал невест с достатком, по-разному их умерщвлял. Продавал их квартиры, переезжал из города в город. Последний раз даже ухитрился подставить и посадить любовника. А сейчас заточил на очередную жену.
— А если все же эту женщину убил Зайцев? Я понимаю, почему тебе хочется верить в его невиновность.
— Я всего лишь раздумываю, — огрызнулся Пилипенко, ясно читая мысль друга.
— На самом деле, если убийца — Зайцев, то придется тебе признать, что «покрывало вдовы» — реальность. Одна женщина отравилась водкой в Днепропетровске, другая покончила с собой в Харькове, третью убил любовник в Алуште. Точно — покрывало вдовы, кармическое заболевание, которому подвержен не кто иной, как Куроедов.
Пилипенко резко встал, навис над столом, над Жаровым. Сказал:
— А знаешь, есть такое заболевание: алкогольный бред ревности?
— Правда? — Жаров заморгал от неожиданности жеста следователя.
— Точно. Можешь посмотреть в своей Википедии. Что-то вроде того: алкоголик ревнует жену, проверяет ее белье, фантазирует и так далее.
— Ну, допустим, и что?
— Значит, допускаешь? — зловеще прошептал Пилипенко. — А если я тебе скажу, что никакого алкогольного бреда ревности нет?
— А Википедия?
— Просто переписывает Большую Советскую энциклопедию.
— Тем более — совсем уж авторитетный источник.
— Да? А кто писал туда статьи?
— Врачи, наверное.
— Врачи-мужчины или врачи-женщины?
— Большинство врачей, конечно, женщины. И что это значит?
— А то, что эта болезнь выдумана. Почему именно бред ревности? А не бред, скажем, страха ночных грабителей? Или злобных гомосексуалистов?
— В самом деле — не ясно.
— То-то и оно. Дело обстоит так. Алкоголик опускается, становится слабым как мужчина. Проще говоря, у него плохо стоит. И, разумеется, жена такому мужчине изменяет. И конечно же, он замечает признаки измены. И поэтому ищет доказательства и вправду роется в белье. И врачи-женщины пишут диссертации об этой якобы болезни. Полностью солидарные со своими сестрами по несчастью.
— Ты хочешь сказать, что и с покрывалом вдовы что-то в этом роде?
Пилипенко с грустью посмотрел на друга.
— Как ты думаешь, сколько в мире происходит совершенно невидимых убийств? Таких убийств, которых никто просто не замечает. Умер человек, и все. И чаще всего муж убивает жену или наоборот. Уж поверь мне как профессионалу. Вот и появляются мужчины и женщины, у которых супруги якобы мрут как мухи. Отсюда и возникла гипотеза, что существует какое-то там покрывало вдовы. Но я выведу этого паука на чистую воду. Сейчас же запрошу по межгороду дела по первым двум женам. Посмотрим, что это было за самоубийство и отравление дешевой водкой.
— Ты что же — уже завел уголовное дело?
— В том-то и дело, что нет. Поэтому действовать надо по-другому.
7
Жаров сидел за компьютером, часто поднося к губам чашку с дымящимся кофе. На мониторе крупно значилось: ПОКРЫВАЛО ВДОВЫ: ВЫМЫСЕЛ ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?
Жаров удалил надпись, набрал другую. В редакцию вошел Пилипенко, тускло глянул в монитор. Сказал:
— Правильно. Лучше об этом и пиши. Рано еще о покрывале.
На мониторе теперь красовался заголовок: АЛКОГОЛЬНЫЙ БРЕД РЕВНОСТИ: ВЫМЫСЕЛ ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?
Жаров, глянув через плечо на следователя, с остервенением стер и эту надпись.
— Чего тебя принесло-то на ночь глядя?
— У меня тут с Мининым встреча.
— Это тебе не гостиница, — огрызнулся Жаров.
— Не кипятись. Расследование пока неофициально. Я поручил эксперту проделать кое-какую работу. Заодно посовещаемся.
Жаров нервно двинул мышью. Сказал серьезно:
— Я тут посмотрел в интернете про оборотней.
На экране возникло изображение человека-волка — во весь рост, спереди и сбоку. Жаров сменил картинку. Теперь его друг-следователь наблюдал человека-волка в разрезе. Меж тем Жаров говорил тоном возбужденного учителя:
— Оборотни или верволки, как их еще называют, образуются следующим образом. В ночи, когда светит полная луна…
Пилипенко глянул за окно.
— Отставить верволков. Вон уже Минин идет.
Дверь редакции распахнулась, и на пороге возник Минин. Одним длинным жестом он достал из-под мышки бордовую папку и возложил ее на стол.
— Посмотри, любопытные материалы, — сказал он следователю и, как бы спохватившись, коротко поклонился Жарову.
Пилипенко сел за стол, раскрыл папку. Сдвинул на лоб и снова опустил очки, рассматривая два листа бумаги: на каждом из них крупные буквы, ясно, что это увеличенные копии рукописного текста. Следователь устроил рядом две буквы «а» и сравнил их.
