- И рассказывал Аман, как возвеличил его царь, - произнес отец Браун. - И он сказал:
"Но всего этого не довольно для меня, доколе я вижу Мардохея Иудеянина сидящим у ворот царских".
- Буря разразилась, когда я уговорила Джона разрешить мне отослать в журнал некоторые его гипотезы, - продолжала миссис Боулнойз. - Ими заинтересовались, особенно в Америке, и одна газета пожелала взять у Джона интервью. У Чэмпиона интервью брали чуть не каждый день, но когда он узнал, что его сопернику, не ведавшему об их соперничестве, досталась еще и эта кроха успеха, лопнуло последнее звено, которое сдерживало его бесовскую ненависть. И тогда он начал ту безрассудную осаду моей любви и чести, что стала притчей во языцех. Вы спросите меня, почему я принимала столь гнусное ухаживание. Я отвечу: отклонить его я могла лишь одним способом, - объяснив все мужу, но есть на свете такое, что душе нашей не дано, как телу не дано летать. Никто не мог бы объяснить это моему мужу. Не сможет и сейчас. Если вы всеми словами скажете ему: "Чэмпион хочет украсть у тебя жену", - он сочтет, что шутка грубовата, а что это отнюдь не шутка - такая мысль не найдет доступа в его замечательную голову. И вот сегодня вечером Джон должен был прийти посмотреть наш спектакль, но когда мы уже собрались уходить, он сказал, что не пойдет: у него есть интересная книга и сигара. Я передала его слова сэру Клоду, и для него это был смертельный удар. Маньяк вдруг потерял всякую надежду. Он закололся с воплем, что его убийца Боулнойз. Он лежит там в парке, он погиб от зависти и оттого, что не сумел возбудить зависть, а Джон сидит в столовой и читает книгу.
Снова наступило молчание, потом маленький священник сказал:
- В вашем весьма убедительном рассказе есть одно слабое место, миссис Боулнойз. Ваш муж не сидит сейчас в столовой и не читает книгу. Тот самый американский репортер сказал мне, что был у вас дома и ваш дворецкий объяснил ему, что мистер Боулнойз все-таки отправился в Пендрегон-парк.
Блестящие глаза миссис Боулнойз раскрылись во всю ширь и вспыхнули еще ярче, но то было скорее недоумение, нежели растерянность или страх.
- Как? Что вы хотите сказать? - воскликнула она. Слуг никого не было дома, они все смотрели представление. И мы, слава богу, не держим дворецкого!
Отец Браун вздрогнул и круто повернулся на одном месте, словно какой-то нелепый волчок.
- Что? Что? - закричал он, словно подброшенный электрическим током. - Послушайте... скажите... ваш муж услышит, если я позвоню в дверь?
- Но теперь уже вернулись слуги, - озадаченно сказала миссис Боулнойз.
- Верно, верно! - живо согласился священник и резво зашагал по тропинке к воротам. Только раз он обернулся и сказал: - Найдите-ка этого янки, не то "Преступление Джона Боулнойза" будет завтра красоваться большими буквами во всех американских газетах.
- Вы не понимаете, - сказала миссис Боулнойз. - Джона это ничуть не взволнует. По-моему, Америка для него пустой звук.
Когда отец Браун подошел к дому с ульем и сонным псом, чистенькая служанка ввела его в столовую, где мистер Боулнойз сидел и читал у лампы под абажуром, - в точности так, как говорила его жена. Тут же стоял графин с портвейном и бокал; и уже с порога священник заметил длинный столбик пепла на его сигаре.
"Он сидит так по меньшей мере полчаса", - подумал отец Браун. По правде говоря, вид у Боулнойза был такой, словно он сидел не шевелясь с тех самых пор, как со стола убрали обеденную посуду.
- Не вставайте, мистер Боулнойз, - как всегда приветливо и обыденно сказал священник. - Я вас не задержу. Боюсь, я помешал вашим ученым занятиям.
- Нет, - сказал Боулнойз, - я читал "Кровавый палец".
При этих словах он не нахмурился и не улыбнулся, и гость ощутил в нем глубокое и зрелое бесстрастие, которое жена его назвала величием.
Он отложил кровожадный роман в желтой обложке, совсем не думая, как неуместно в его руках бульварное чтиво, даже не пошутил по этому поводу. Джон Боулнойз был рослый, медлительный в движениях, с большой седой, лысеющей головой и крупными, грубоватыми чертами лица. На нем был поношенный и очень старомодный фрак, который открывал лишь узкий треугольник крахмальной рубашки: в этот вечер он явно собирался смотреть свою жену в роли Джульетты.
- Я не стану надолго отрывать вас от "Кровавого пальца" или от иных потрясающих событий, - с улыбкой произнес отец Браун. - Я пришел только спросить вас о преступлении, которое вы совершили сегодня вечером.
Боулнойз смотрел на него спокойно и прямо, но его большой лоб стал наливаться краской; казалось, он впервые в жизни почувствовал замешательство.
- Я знаю, это было странное преступление, - негромко сказал Браун. - Возможно, более странное, чем убийство... для вас. В маленьких грехах иной раз трудней признаться, чем в больших... но потому-то так важно в них признаваться. Преступление, которое вы совершили, любая светская дама совершает шесть раз в неделю, и, однако, слова не идут у вас с языка, словно вина ваша чудовищна.
- Чувствуешь себя последним дураком, - медленно выговорил философ.
- Знаю, - согласился его собеседник, - но нам часто приходится выбирать: или чувствовать себя последним дураком, или уж быть им на самом деле.
- Не понимаю толком, почему я так поступил, - продолжал Боулнойз, - но я сидел тут и читал и был счастлив, как школьник в день, свободный от уроков. Так было беззаботно, блаженна... даже не могу передать... сигары под боком... спички под боком... впереди еще четыре выпуска этого самого "Пальца".. это был не просто покой, а совершенное довольство. И вдруг звонок в дверь, и долгую, бесконечно тягостную минуту мне казалось - я не смогу подняться с кресла... буквально физически, мышцы не сработают. Потом с неимоверным усилием я встал, потому что знал - слуги все ушли. Отворил парадное и вижу: стоит человечек и уже раскрыл рот - сейчас заговорит, и блокнот раскрыл - сейчас примется записывать. Тут я понял, что это газетчик-янки, я про него совсем забыл. Волосы у него были расчесаны на пробор, и, поверьте, я готов был его убить...
- Понимаю, - сказал отец Браун. - Я его видел.
- Я не стал убийцей, - мягко продолжал автор теории катастроф, - только лжесвидетелем. Я сказал, что я ушел в Пендрегон-парк, и захлопнул дверь у него перед носом. Это и есть мое преступление, отец Браун, и уж не знаю, какое наказание вы на меня наложите.
- Я не стану требовать от вас покаяния, - почти весело сказал священник, явно очень довольный, и взялся за шляпу и зонтик. - Совсем наоборот. Я пришел как раз для того, чтобы избавить вас от небольшого наказания, которое, в противном случае, последовало бы за вашим небольшим проступком.
- Какого же небольшого наказания мне с вашей помощью удалось избежать? - с улыбкой спросил Боулнойз.
- Виселицы, - ответил отец Браун.
------------------------------------------------------
1) - Джеймс Уильям (1842-1910) - американский психолог и
философ
