Ну и пусть.
Дальнейшее отступление завершилось без проблем, он вставил на место оконную раму, стер со стекла отпечатки пальцев, вернул лестницу в сарай, ломик и молоток — в инструментальный ящик.
На дворе царил непроглядный осенний мрак. На небе — ни луны, ни звезд.
И самого хутора не видно.
Фредрик осторожно отступил на полсотни метров по окружающему дом участку земли. Повернулся, посмотрел в ту сторону, где стояли постройки. Не разглядел ни одной, все потонуло в кромешной тьме.
Ни хутора. Ни дома. Никакой статуи Ашшурбанипала в гостиной Халлгрима Хелльгрена. Простое старое философское суждение: чего не ощущаешь, то не существует. Все сущее подразумевает воспринимающий субъект. Следует ли из этого, что Фредрик Дрюм, строго говоря, не воспринимающий субъект? Не исключено.
Что-то удерживало его на хуторе. Ему совсем не хотелось садиться в машину и ехать обратно в город с его огнями, улицами, шумом. Не хотелось возвращаться к действительности. Лучше еще побыть за ее рубежами, оставаясь ничего не ощущающим ничем.
Зажмурившись, чтобы оставаться в полной темноте, он вышел ко двору перед домом, передвигаясь по мокрой траве. Продолжал так идти, пока вытянутыми руками не уперся в какую-то стену. Определил на ощупь, что перед ним старый заброшенный хлев. Добрался вдоль стены до двери, она со скрипом отворилась.
В сарае пахло овцами. Запах был сильный, острый, хотя овец тут не держали не один десяток лет. Боднув головой низкую притолоку, он шагнул в просторное помещение, где, очевидно, размешались закуты. Пол был неровный, глаза ничего не видели. Откуда-то потянуло свежим воздухом, и он ощупью пробрался к отверстию в стене. Это был люк для очистки хлева от навоза.
Фредрик просунул голову наружу через люк. И ничего не увидел. Как и следовало ожидать. После чего сел на землю у стены и прислушался.
Но в лесу царила тишина.
Разве может быть так тихо в ночном лесу? Так уж бесшумно крадутся ночные охотники-звери? И разве не пискнет лесная мышь, когда в нее вопьются когти совы?
Он почувствовал, какой под ним твердый пол. Стало быть, что-то он ощущал. Внезапно его посетила абсурдная мысль: будь у него с собой шприц с сильным обезболивающим средством, он мог бы анестезировать какие-то участки тела, чтобы они ничего не ощущали. И тогда связывали бы его с возможно существующей вещественной реальностью.
Конечно, если до предела напрячь зрение, видно, что за отверстием как будто чуть светлее, чем внутри хлева. А потому Фредрик прищурил глаза, стирая грань между толикой света в люке и полной темнотой вокруг него.
Он долго пребывал в промежуточной области, никак не соприкасаясь с внешним миром, пока не обнаружил вдруг, что видит. Он видел.
Глаза Фредрика заметили что-то! Какое-то сияние за люком, на участке земли возле дома.
Он протер глаза и всмотрелся.
Под лиственными деревьями на краю участка танцевала какая-то фигура. Раскинув руки, делала высокие прыжки, наподобие балетных па.
Разумеется, Фредрик Дрюм не смог бы ничего такого рассмотреть, не будь фигура танцора окружена исходящим от нее зеленоватым сиянием.
2. Луммедаленский Канюк почитает себя королем эльфов, следователь Ульсен критикует соус, и Фредрик Дрюм жалеет, что при нем нет звездного кристалла
Некоторое время Фредрик сидел, созерцая призрачное видение под деревьями, и поскольку его психика более не была настроена проводить различие между кажущейся реальностью и непосредственно воображаемым, видение не повлияло на его душевное равновесие. Медленно кивнув головой, он выбрался через люк наружу и опустился в заросли крапивы у стены.
Фигура продолжала совершать плавные, хотя и не слишком грациозные движения. Наконец, исполнив нечто вроде пируэта, упала и осталась лежать на земле.
Зеленоватое сияние служило Фредрику ориентиром, когда он медленно направился к фигуре. Фигура оказалась мужчиной.
Фредрик остановился метрах в двух от него. Мужчина лежал неподвижно лицом вверх. Одет он был в какое-то тряпье; разрезанные простыни и другие куски ткани, облекающие его тело, привязанный на поясе карманный фонарь освещал то красным, то зеленым светом.
— И где же остальные члены балетной труппы? — негромко справился Фредрик.
Мужчина быстро сел и уставился в темноте на Фредрика, зажав ладонью рот. Потом вдруг начал хихикать.
— Я — Боморил-Боморил-Боморил, чи-хи, спасибо за угощение, чи-хи, чи-хи, иные собирают обманиху и ручьиху, запивают жабьим соком, чи-хи. Спасибо, — произнес он тонким пронзительным голосом.
— Не за что, — Фредрик мало что извлек из услышанного сверх того, что мужчина явно считал себя королем эльфов Боморилом. — Представление окончено?
Светящаяся куча тряпья зашевелилась, как бы для того, чтобы продолжить танец, но Фредрик вовремя ухватился за конец рваной простыни.
— Постой, Боморил.
— Не трогай, не трогай, не прикасайся, я воздух, вода и огонь. Я горю, чи-хи, я прыгаю! — Мужчина вырвался и прыгнул по-лягушачьи.
Фредрик вспомнил, как Халлгрим однажды рассказывал ему про одного чудака, известного под прозвищем Луммедаленский канюк, который пугал людей по ночам, являясь им в диковинных одеяниях, и совершал самые странные поступки. Так, во время последнего нашествия пеструшек он в огромных количествах поедал эти символы норвежской природы, упорно называя себя канюком. Отсюда и такое прозвище. Этот безобидный сумасброд частенько навещал Халлгрима. В больнице, из которой его выпускали на прогулки, он слыл человеком странным, добрым и совершенно не способным причинить кому-либо вред.
Сейчас Луммадаленский канюк стоял перед Фредриком, улыбаясь мокрыми губами.
В небе на востоке появилась луна.
— Ты навещал Халлгрима сегодня? — спросил Фредрик.
Канюк хихикнул.
— Боморил танцует для Халлгрима ночью. Халлгрим видит, чи-хи. А ты кто такой… ты кто такой… ты кто такой? — пропел он.
— Я Фредрик, друг Халлгрима. Не знаешь, сегодня еще кто-нибудь навещал Халлгрима? Ты, великий король эльфов, все должен знать.
«Сумасшедшим известно больше того, что когда-либо узнает нормальный человек», — сказал себе Фредрик, не задумываясь о всем значении этой мысли.
— Три без трех камень на камень, чи-хи, чи-хи. — Король эльфов заплясал вокруг Фредрика.
— В самом деле, — пробормотал Фредрик. — А что еще, могущественный Боморил?
— Иные собирают обманиху, а я ем ягоды, чи-хи. — Он показал Фредрику язык.
— Конечно, конечно. Сейчас ведь осень.
Фредрик ухитрялся не отставать от чудака, продолжая задавать хитрые вопросы, надеясь хоть что-то узнать о том, что происходило на хуторе Халлгрима последние двенадцать часов. Тщетно. В туманных изречениях Луммедаленского канюка не просматривалось никакого смысла.
Проплясав вместе с ним почти до конца аллеи, Фредрик сдался и пошел обратно к дому. При яркой луне было отлично видно дорогу.
Шел первый час, когда он наконец сел за руль и поехал домой, в город.
Дома Фредерик откупорил бутылку марочного бордо «Шато Дюкрю Бокайу». Хорошенько насладившись запахом букета, чихнул три раза, потом сделал добрый глоток. Всю остальную часть ночи он просидел в бездумной дреме перед столом, на котором лежал окровавленный камень.
Стерильная столешница конторки Скарпхедина Ульсена была все такой же стерильной. Часы показывали без четверти двенадцать, его ввели в курс дела, и он отчетливо представлял себе роль одного конкретного лица во вчерашнем убийстве.
Поднявшись со стула, он доковылял до полки с двадцатью четырьмя пустыми скоросшивателями, взял одну из стоявших там двух книг, открыл ее наугад и прочитал вслух английский текст:
«Прежде чем рассматривать особенности энергий, заключенных в кристаллах, полезно разделить эти энергии на две различные группы. К первой отнесем так называемые материальные энергии, то есть те виды энергии, которые поддаются измерению современными научными методами, сюда относятся электричество, свет, тепло, энергия механического движения. Вторую группу тогда составят духовные энергии, то есть энергии, не поддающиеся измерению существующими методами, например, энергия мысли…»
Поставив книгу на место, он посмотрел на матовое стекло в двери, никого не увидев в коридоре, и подумал: «Остается только, как и прежде, одному отведать хорошую трапезу. В „Д'Артаньяне“. Ситуация не позволяет пригласить ее. Это может все испортить. Я вышел на след. Иду».
Полчаса спустя он сидел за уединенным столиком в упомянутом изысканном ресторане, и когда официант Бу принес меню, приветствуя с улыбкой постоянного посетителя, по всему телу Скарпхедина Ульсена разлилось блаженное чувство.
— Утка по-гасконски, дежурный сыр и фрукты, — заказал он на безупречном французском языке.
