— Пойдём пока.
Хозяйка вышла на улицу, прихватив в сенях карбидный фонарь. Она шла впереди и шаркающая походка у неё куда-то исчезла. Но вскоре Тамара заметила, что тропинка сворачивает к тому самому чумному могильнику, про который Бес так подробно рассказывал на пути к Циле. Может быть, просто запугать хотел? — прокралась в голову девушке крамольная мысль, но она тут же отогнала её, потому что верила в своего друга, как в бога.
Тропинка заканчивалась на вершине. Но, если есть тропинка, значит, сюда кто-то всё-таки наведывается. Или человека постоянно тянет к чему-то запретному, или же баба Циля не одинока в своём искусстве чернокнижничества. Это уж как пить дать.
— Раздевайся, — властный голос бабы Цили прозвучал, как выстрел пистолета. — Раздевайся, кому говорю!
Больше повторять не пришлось. Тем более, что Бес стоял рядом и согласно кивал.
— Совсем раздевайся! — скомандовала хозяйка, когда девушка скинула одежду и стояла, ёжась от холода.
Пока жертва стаскивала с себя оставшуюся одежду, баба Циля накинула на голову чёрный капюшон, подобрала с земли палку и принялась очерчивать место, где они стояли. Затем взяла девушку за руку, повела прямо в центр получившегося круга и толкнула. Девушка непроизвольно сделала шаг вперёд и упала — в центре нарисованного круга оказался провал. Яма была неглубокой, но при слабом свете карбидового фонаря, который держал уже Толя, стали видны стенки могилы, куда её столкнула колдунья. Могилы? Да, настоящей могилы, и только что кем-то услужливо откопанной. Сознание Тамары вдруг захлестнул подлый животный страх, и девушка даже тихохонько пискнула. Её не услышали, но страх, к счастью, испарился. Послышались голоса.
Это баба Циля говорила что-то на непонятном для человеческого уха языке, а Бес автоматически всё повторял. И вдруг почва вздрогнула! Тамара на сей раз действительно подумала, что проваливается в чумной могильник и судорожно ухватилась за край могилы. Но толчки больше не повторялись, и Тамара убедила себя, что это ей только показалось. Однако трезво соображать девушка уже не могла. Она смутно помнила ещё конец ритуала, но как добралась до постели — это было уже выше восприятия. Самое важное, что навсегда запомнились слова бабы Цили:
— Ты наша, доченька! Теперь уже наша. И отныне будешь слышать свою половину даже из другой части света.
— Итак, — вернулся Сухарев к разговору, когда Надежда Соколова оставила их наедине. — Итак, что мы можем узнать о Веронике, как там её? Пордеа?
— Вы поймите, начальник, — неожиданно зачастил Добкявичус. — Я влюбился, как последний дурак! Вероника обещала меня с собой во Францию забрать! Она давно уже оформила фиктивный брак и свой выезд за рубеж в любое время. А мне она обещала при выезде на жительство, устроить во Франции выставки моих картин с участием знаменитых продюсеров. Слава Миши Шемякина мне покоя не давала, вот я и подумал, что если будет несколько европейских выставок, то вполне возможно стать настоящей величиной на обмельчавшем фоне западных художников! Но я же не просто так! Я действительно влюбился и готов был для неё…
— Постой, постой, — одёрнул художника Алексей. — Ты познакомился с девушкой, влюбился, показал ей свои работы, и она предложила сделать несколько выставок в европейских галереях?
— Нет, всё было совсем не так, — замотал головой Добкявичус. — Она увидела здесь в лаборатории мои фотографии драгоценностей Людмилы Ильиничны и заставила меня…
— Заставила?!
— Нет, я сам! Но она такая… Я никогда таких не встречал…
— Значит так, — вернулся к исходной позиции Сухарев. — Твоя знакомая увидела фотографии драгоценностей, расспросила где такое чудо, в каких руках и попросила, скорее всего через постель, проникнуть в квартиру под видом ассистентки. Так?
Фотограф молча кивнул и затравлено взглянул на допрашивающего оперативника:
— Знаете, вынудила меня даже план ограбления составить. Я сделал это. Но потом Вероника сказала, что у меня ничего не получится, что у меня шарма не хватает. Притом и домработница, и хозяйка квартиры меня отлично знают. Она сказала, что попросит Лёню Слепака помочь.
— Это кто ещё такой? — с деланным равнодушием спросил Алексей.
— Он москвич, из приблатнённых, но, думаю, у него для ограбления тоже ума не хватило бы. Скорее всего, Лёня из Одессы кого-то пригласил.
— Откуда ты знаешь?
— Так он прямо отсюда, из мастерской, в Одессу кому-то звонил, — пожал плечами фотограф. — Там воров хватает, и кто-то действительно клюнул на нешухерную наводку.
— Какую наводку? — поперхнулся Сухарев.
— Ну, то есть, без шухера и кипеша.
— Да ты и сам в приблатнённые метишь, — ехидно улыбнулся Алексей. — А художник — погоняло как раз для тебя. Так что суши сухари.
— Меня посадят? — вскинул глаза на Сухарева фотограф. — Но я ведь не принимал участия в ограблении!
— Да? А кто Веронику ассистенткой устроил? А кто план ограбления составлял?
То есть, готовил для себя дорогу на запад, рассчитывал на долю за безоговорочное и добровольное участие.
— А если как-нибудь по-другому? — поднял глаза Добкявичус. — Я ведь тоже добровольно вам всё рассказываю.
— Что ж, можно и по-другому, — согласился Алексей. — Только давай мне Веронику Пордеа и её друга…
— Лёня Слепак.
— …да, Лёню Слепака прямо сейчас. Вот тогда можно будет рассчитывать на реальные два года условно. Впрочем, это только суду решать. От меня же будет доклад о явке с повинной — это реальная помощь.
— Я хочу «по-другому», — обрадовался фотограф. — Дело в том, что оба они обещали приехать прямо сюда. Я ведь им здесь целый фотоальбом показывал: где и что в квартире находится. Лёня даже сам интересовался — где и что находится. Если он участвовал в ограблении, то неудивительно, потому что подробно всё изучал, хоть и по фотографиям. А сейчас они опять ко мне собирались приехать, только немного позже.
— Что-о-о? — взревел сыскарь. — И ты до сих пор молчал!! Где у тебя телефон? Где телефон, спрашиваю? Надо наряд вызывать.
Добкявичус проводил Сухарева к телефону, а тот по дороге обдумывал и анализировал полученную информацию. Видимо, грабители — не москвичи. Таких хватает, выезжают на скок в Москву или Ленинград. Если это одесситы — таких быстро обнаружим. Потому что в горячих точках, где собирается цвет воровского мира, у МУРовцев есть свои «наседки». А в Одессе даже кое-кто из законников информацией делится. В общем, поработать есть над чем. Но цепочка потянулась реальная и крепкая. Важно, чтобы не порвать эту цепочку. С другой стороны у оперативников есть пока покров невидимости. Если Слепак участвовал в ограблении, то пока что он уверен в своей безопасности, иначе слинял бы куда-нибудь на периферию или просто на дно упал бы.
Оперативники прибыли раньше предполагаемых участников ограбления, но те тоже не заставили себя ждать и оба явились к Добкявичусу, ничего не подозревая. Задержание прошло, в основном, довольно буднично. Лишь Лёня Слепак не сдержался и прошипел, обращаясь к фотографу:
— Я тебе, латышский стрелок, глаз на жопу натяну!
Такое заявление много о чём говорило. Однако Слепак никак не вписывался в словесное описание грабителей. Что же делать?
Но удача никогда не отворачивается от тех, кто много, усиленно и плодотворно работает. Неважно, в какой ситуации, под каким ракурсом и над каким предметом проводилась работа, но если в работе присутствовала творческая искра, то можно на девяносто девять процентов быть уверенным в успехе.
Слепак несколько дней упрямился, на допросах вёл себя вызывающе, но это ничего не изменило. Впрочем, изменило, только не в его пользу. Когда на очередном допросе он снова стал обвинять Добкявичуса в продажности и стремлением свалить всё на другого, Сухарев в специально замедленном варианте стал раскладывать перед Лёней фотографии, сделанные Добкявичусом на квартире Алексея Толстого.
— Ну и что, — посмотрел исподлобья на сыскаря Слепак. — Я уже говорил вам, что не раз видел эти фотографии у Добкявичуса в лаборатории. Он сам всё фотографировал, всё обмозговал, даже меня сблатовать пытался, но он просто рамсы попутал.
— Рамсы попутал, говоришь? — усмехнулся Сухарев. — Значит, ты картёжник?
— Ну, допустим, — нахмурился Лёня. — Но причём тут дело, которое вы мне шьёте в нагляк?
— А вот причём, — продолжал усмехаться Сухарев. — Тебе этот стос с обрезанным краем знаком?
Сыскарь аккуратно выложил перед Лёней колоду карт с особо обрезанным краем. Так делали только настоящие «игровые». По обрезанному особым образом краю, игровой мог определить наощупь — что за карта у него в руках. Исход игры зависел только от того, какой партнёр перед ним сидит. Если лох, то быть тому обутым, разутым и обыгранным в пух и прах. Если попадался такой же игровой, то оба расходились после первой игры — игрок игрока чует издалека.
