– Почему, когда приходишь на похороны в черном, это кажется показухой? – спросила я у своей маленькой собеседницы. – Ведь так и должно быть. Это традиционный цвет траура. Если ты не буддист. Хотя не сказать, что с белым было бы проще. Я к тому, что у меня вообще ничего белого, кроме трусиков и лифчика.
– Надень вот это, мам. Оно черное, – сказала Руби, вытаскивая мое единственное закрытое платье из пакета для сухой чистки.
– Ну не знаю, зайка. Блестки воскресным утром?
Руби кивнула.
– Это же черные блестки.
– Давай-ка наденем что-нибудь не такое официальное. – Из недр шкафа, где хранились мои деловые наряды, я достала темно-серый брючный костюм и стряхнула пыль с плечиков. Натянула широкие брюки и выдохнула, застегивая «молнию». – Руби, дай, пожалуйста, твою резинку для волос.
Дочь сняла резинку с хвостика, и я вынула оттуда рыжие волосы. Одной стороной я прицепила ее к пуговице на поясе, другую просунула через петлю. Благодаря этим лишним пяти сантиметрам я смогу надеть штаны. Просто. Я отыскала светло-серый вязаный свитер и натянула пиджак.
– Ну? Что скажешь? – спросила я свою четырехлетнюю дочь.
– Здоровско. Только чуть-чуть толстая.
Я выразительно посмотрела на нее и шлепнула по попе.
– Пойди скажи папе, что я ухожу.
Окружной следователь Лос-Анджелеса вернул тело Бобби через неделю после его смерти. По еврейскому закону необходимо похоронить человека как можно быстрее, в течение нескольких дней, поэтому родители организовали похороны на следующий же день. Иногда галаха[1] вынуждена отступить перед требованиями криминальной юрисдикции, но, учитывая все нюансы, я думаю, что следователям пришлось попотеть, чтобы закончить работу поскорее. Наверное, им помогло то, что не надо было особо заботиться о внешнем виде трупа. Поскольку у нас запрещены открытые гробы, никто, кроме владельца похоронного бюро, не увидел бы, что осталось от бедного Бобби Каца.
На похороны Бобби прибыло удивительно много народу, особенно учитывая, что церемония проходила далеко от Саузенд-Оукс. Я приехала достаточно рано, чтобы занять удобную позицию сзади и наблюдать за входящими людьми. На первых рядах сидели друзья Бобби с работы. Я увидела, что ни у кого из них не возникло таких гардеробных трудностей, как у меня. Они все до одного облачились в безукоризненные, идеально черные одежды. Женщины были в строгих платьях и костюмах, которые казались немного тесноватыми, а мужчины, похоже, купили одинаковое траурное одеяние от Армани. Хотя черные галстуки – это, по-моему, перебор; впрочем, куда мне судить, с моей-то резинкой на талии…
Несколько рядов позади друзей занимали, скорее всего, знакомые из Ассоциации Анонимных Алкоголиков и Наркоманов. Совершенно разные люди: старые и молодые, опрятные и нарочито неряшливые. Почти сразу я заметила среди них Бетси. Она сидела ко мне спиной, склонив голову на плечо полной женщины с густыми седыми волосами, связанными в хвост красной лентой. Я подумала, что нужно подойти и выразить ей соболезнования, но решила подождать окончания церемонии. Остальные места занимали пожилые пары – скорее всего, друзья родителей Бобби. Никого, кто мог бы оказаться его роднёй, я не увидела.
Через несколько минут боковая дверь зала открылась, и один за другим вошли родственники Бобби. Они сели на стулья, поставленные в несколько рядов вдоль боковой стены зала. Служащий установил большую ширму, которая полностью скрыла их от взглядов присутствующих. Странно, подумала я, но не так уж часто я бываю на похоронах.
Служба прошла быстро, раввин кратко рассказал о юных жизнях, прерванных слишком рано. Мужчина, представившийся братом Бобби, говорил о детстве, об их жизни в деревне. Он рассказал о первых успехах Бобби на сцене школьного театра и о его стараниях в Голливуде. Поделился тем, как он и все остальные члены семьи гордились, когда их младшенький наконец смог найти дело по душе. Меня смутило только то, что брат Бобби назвал его физиотерапевтом, а не тренером. Возможно, Бобби проходил обучение и получил диплом физиотерапевта, но вряд ли он стал бы это скрывать от клиентов. Мне он об этом ничего не говорил.
Когда брат Бобби сел, поднялся крепкий мужчина, одетый ни к селу ни к городу в голубой блейзер, и вроде бы собрался говорить. Он сидел с группой из АА, и те выжидающе на него смотрели. Затем открыл было рот, но тут заметил раввина. Тот энергично покачал головой и нахмурился. Мужчина покраснел и, обескураженный, сел. Раввин прочел последнюю молитву, и на этом церемония закончилась. Служащий убрал ширму, и родня Бобби вышла из комнаты. Я на мгновение увидела мать Бобби, женщину с темными волосами и вытянутым угрюмым лицом. Ее тонкие бесцветные губы сжимались в узкую линию, она тяжело опиралась на руку молодой дамы, похожей на нее. Я решила, что это, скорее всего, сестра Бобби. Как только они ушли, я, пробравшись сквозь толпу, подошла к Бетси и ее друзьям.
– Привет, Бетси, – сказала я.
– О, Джулиет, – провыла она, и, выпав из объятий подруги, переместилась в мои. – Ты видела? Они не позволили мне сесть с ними. Духовник даже не пустил меня к ним в комнату. Он сказал: «Только для членов семьи», и вышвырнул меня.
Я похлопала ее по спине и прошептала что-то утешительное.
– Это просто недостойно, – сказала седая женщина. – Бетси его вдова, в конце-то концов.
Все друзья Бетси и те, кто пришел ее поддержать, сочувствующе закивали.
– Бетси, ты общалась с родителями Бобби? – спросила я.
Она закивала и уткнулась мне в плечо. Потом шмыгнула носом и подняла голову.
– Ой, извини, – пробормотала она, – я намочила твой пиджак.
– Ничего страшного. У меня двое маленьких детей, помнишь? Я привыкла к соплям на одежде.
Бетси вяло улыбнулась.
– Ты говорила с его родными? – спросила я снова.
– Да, – сказала она, – его брат заходил пару дней назад и сообщил, что они позволяют мне пожить в квартире до конца месяца. Какое они имеют право? Это мой дом, и никто меня оттуда не выставит.
Да, это хуже, чем я думала.
– А что родители?
– Они со мной даже не разговаривают. Когда я наконец-то дозвонилась, отец Бобби сказал, будто их адвокат не разрешил общаться со мной. Ты представляешь? Мы же с Бобби были помолвлены. Мы уже назначили дату и все такое. Раввин со мной разговаривает, а им почему нельзя?
– Что сказал раввин?
– Он заходил в тот же день, что и брат Бобби. Сказал, что зашел проведать меня, но кто его знает, зачем на самом деле. Может быть, она послала его проследить, не украла ли я телевизор или еще что.
– Кто она?
– Мать Бобби. Господи, как я ее ненавижу.
Седая женщина коснулась моей руки.
– У нас после похорон будет обед. Мы организовали прием дома у Бетси, поскольку родители не хотят видеть у себя никого из друзей Бобби. Мы и вас приглашаем.
– Спасибо, – сказала я.
Я покинула зал с ними. Мы долго шли к вырытой могиле по извилистой тропинке, усыпанной белым щебнем. Я остановилась вместе с людьми из АА поодаль от толпы и наблюдала за родными Бобби. Гроб висел на гидравлическом подъемнике над зияющей дырой. С одной стороны могилы была насыпана гора земли, укрытая чем-то похожим на искусственный газон «АстроТорф»; сильно пахло почвой и травой. Раввин начал петь молитвы глубоким атональным голосом, и некоторые из зрителей стали подпевать. Извлекая из глубин памяти слова иврита, я тоже тихо бормотала. От этих знакомых до боли молитв наворачивались слезы, и все же они успокаивали и умиротворяли. Очень медленно, почти незаметно, гроб начал погружаться в могилу. Он с глухим стуком опустился на дно, и родственники Бобби один за другим зачерпнули землю лопаткой и бросили на гроб. Когда последний из них ушел, Бетси бросилась вперед, выдернула лопатку из почвы, бросила землю в могилу и закричала: «Я люблю тебя, Бобби! Когда-нибудь мы будем вместе, обещаю».
Я вовремя бросила взгляд на родителей Бобби – как раз успела заметить, что лицо матери недовольно скривилось. Отец Бобби обнял жену и отвел ее в сторону. Они вместе с детьми направились к лимузинам.
Родители Бобби не хотели принимать у себя наркоманов из реабилитационного центра. Но меня, очевидно, это не касалось, и поэтому после службы я решила поехать к Кацам вместе со всеми гостями. Адрес мне дал Лоренс, начальник Бобби. Большой дом в средиземноморском стиле стоял достаточно далеко от дороги, рядом находились практически такие же дома. Родители Бобби накрыли роскошный стол, и я долго не могла заставить себя отойти от угощения. В конце концов, поглотив огромное количество блинчиков с начинкой, салата из белой рыбы и фруктовых пирожных, которые в Лос-Анджелесе подают на любом застолье, будь то похороны или премьера фильма, я стала пробираться через толпу к родителям Бобби.
