Но я не ужаснулась. Федор Николаевич, конечно, был наполовину испанцем, но менталитет у него был откровенно наш, русский: он долго запрягал, но быстро ехал — то есть сначала томил предисловиями и предысториями, а как перешел к собственно проблеме, то пустился в такой калейдоскопический опор, что я ничего и не поняла. Очевидно, уважаемый директор перескакивал с пятого на десятое, пытаясь донести до меня самые эмоциональные моменты своей проблемы. А была ли проблема?
— Вы не понимаете? — спросил он таким тоном, как будто он говорил самые обыкновенные и простые вещи, вроде что дважды два — четыре, а я никак не могла въехать.
— Простите, господин директор, но я действительно немного не понимаю, — сказала я с легким недоумением в голосе. — Наверное, ваше тревожное состояние объяснимо… но вы его пока не замотивировали. Что я должна понять? Что некто покушается на ваших тигров? Но тигр — не дитя малое и не девушка-институтка. И каким образом на них охотятся? Они же все, если мне не изменяет память, находятся в клетках и живут в тщательно охраняемых помещениях. Тем более тигр и весит прилично, такой охотничий трофей не спрячешь.
— Хорошо, — сказал директор. — Я, кажется, начал несколько… гм… чересчур экспансивно. Ну, это поправимо. Начну с самого начала.
И он стал рыться в своих бумагах с такой яростью, что я заподозрила фразочку «начну с самого начала» в самой что ни на есть печальной буквальности. Вот он вынет сейчас из стопки свидетельство о своем рождении и скажет: «Я, Федор Николаевич Нуньес-Гарсиа, урожденный Лаптев, родился, жил и вырос…»
Но нет. Бумаги, верно, служили у него неким громоотводом для чрезмерной его горячности. Потеребив бумаги, две-три из них разорвав в лапшу и разметав бумажный мусор в окрестностях мусорного ведра, Федор Николаевич заговорил более спокойно:
— Цирк наш — заведение весьма серьезное, и хоть деньги он приносит небольшие, тем не менее инвентарь и особенно животные стоят очень дорого. Были случаи, что работники цирка, конечно, не самые сознательные, списывали животных якобы по болезни или по смерти, а на самом деле продавали вполне живых и здоровых зверей какому-нибудь распальцованному Толяну или Коляну в личный зоопарк. По бросовой цене. Понимаете?
— А, к примеру, если бы какой-нибудь «новый русский» захотел приобрести у вас животное, вы могли бы продать ему? — спросила я, вспомнив, как один мой знакомый купил себе в бассейн маленького крокодила родом с Нила и забавлялся тем, что выпускал его в тот момент, когда в воде плескались его гости. И потом забавлялся, наблюдая за тем, какая воцарялась паника. Милый человек…
Федор Николаевич насупил лоб.
— Продать… гм… — произнес он. — В принципе такое возможно, конечно, просто не очень желательно. Не люблю я всяких толстосумов. Впрочем, это мои личные симпатии-антипатии. Евгения Максимовна, я работаю на посту директора год, и за все это время подобные купли-продажи не проводились. Вот так. Старый директор, Андрон Ильясович Тлисов, был снят за некие злоупотребления, быть может, при нем что-то наподобие и случалось. Но в мое директорство никаких злоупотреблений! Не было, да-с! — горделиво повторил мой собеседник, раздувая ноздри.
— Но я все-таки еще не посвящена в суть проблемы, — сказала я. — В чем дело-то? Вы наводили обо мне справки, прежде чем позвонить, вы меня пригласили, а значит, готовы потратить деньги на мои услуги, но тем не менее сути проблемы не излагаете.
— Хорошо, — сказал директор. — сейчас я перейду к сути. Понимаете, у меня пропал тигр. Как провалился сквозь землю! В общем, представляете, что значит украсть из запертой клетки хищное животное массой около пятисот килограммов? Да так, чтобы не осталось следов? Нет, вы не представляете!
— Не представляю, — машинально повторила я.
— Более того, у четырех животных обнаружены следы тяжелого отравления, — продолжил директор. — Но работник, который кормит тигров, клянется и божится, что не давал им ничего, что выходило бы за рамки их обычного рациона. Я ему верю. Это старый испытанный работник, он в цирке около сорока лет, и никогда не позволил бы себе издеваться над животными. У него — его фамилия Чернов — нет семьи, и тигры ему вместо детей.
— О пропаже тигра заявлено в милицию? — спросила я, не скрывая недоумения.
— Да, конечно! Они, кстати, у нас по соседству: мы — с одной стороны улицы, они с другой. Когда у них отопление отключали, они к нам греться прибегали.
— И что?
Федор Николаевич пожал плечами:
— Да ничего! Все, что знал, рассказал, заявление приложил, как полагается. Только они мне в лицо расхохотались. Говорят, у нас три убийства, причем все сразу и в одном месте, а вы тут со своими тиграми лезете. Назначили на расследование лейтенанта Голокопытенко. Есть у них такой индивид — они его бросают на все висяки, чтобы потом плохую раскрываемость на Голокопытенко же и списать. Вот и моего тигра на Голокопытенко повесили. Этот Голокопытенко у меня был, нас выспрашивал, сам истории разные рассказывал. Болтун такой, что не дай бог! У него на каждый случай по истории из жизни полагается. Так что на расследование, видимо, у него времени и сил не хватает, все на болтовню уходят.
— Когда пропал тигр? — едва сдерживая неуместную улыбку, проговорила я.
— Позавчера. Ночью, разумеется.
— А три убийства в одном месте — это, случайно, не на Вишневой ли улице? — спросила я. — Те, вчерашние?
— Да, по-моему, это. Там какого-то бизнесмена застрелили вроде как.
— Совершенно точно, — заметила я. — Только не какого-то, а Павла Петровича Троянова, замечательного деятеля, владельца двух зерноперерабатывающих заводов и одного водочного комбината, мецената, благотворителя и друга детей, депутата облдумы и вообще прекрасного семьянина. Правда, в прошлом прекрасный семьянин отмотал три срока общей продолжительностью семнадцать лет и в уголовном мире имел погоняло Тройной.
— Одеколон? — машинально отозвался мой собеседник.
— Не знаю, что он пил раньше, но в последнее время господин Троянов позволял себе баловаться разве что виски «Маклахлан» или же французским коньячком. Хотя в списке употреблявшихся им напитков наверняка числятся и спиртяжка, и брага, и чифирь, и даже упомянутое вами средство гигиены. А убили его, если мне не изменяет память, в тесной компании с его начальником охраны и с некой девицей, явно не отягощавшей себя нормами морали. Начальник охраны Троянова, господин Кабаргин, даже был мне смутно знаком.
— Кто-кто? — переспросил Федор Николаевич. — Ка-ба… как?
— Кабаргин. Виктор, кажется… Владимирович. А что?
— Да нет, ничего. — Директор цирка потер ладонью лоб. — Н-ничего. Кабаргин… гм.
Я отвела взгляд от лица вспотевшего директора, который был явно чем-то озабочен, но старался того не показать. Ничего страшного, придет время объясниться и касательно этой недомолвки. Или, быть может, мне просто показалось, что имела место недомолвка.
— Одним словом, я знаю: лейтенант Голокопытенко никогда в жизни не сумеет разыскать моего Пифагора, — с печальным вздохом произнес Федор Николаевич.
— Простите, кого? — в который раз на протяжении разговора впала в недоумение я.
— Пифагора. А что? Так зовут тигра, которого у меня украли. Я люблю науку и искусство, у меня, кроме Пифагора, есть тигры Гомер и Одиссей, лев Тацит, а также гордость моего цирка — пантера Ксантиппа. Сокращенно — Ксипа. Конечно, можно называть ее и Ксюша.
— Ксюша… — отозвалась я. — Скажите, Федор Николаевич, а я-то каким манером могу вам помочь? Честно говоря, пока я не очень это понимаю. Вам, быть может, дали неверные сведения обо мне? Я телохранитель. Я предоставляю охранные услуги, и предоставляю их людям. А не тиграм и пантерам Ксюшам.
— Ну хорошо, — отозвался Федор Николаевич, — если вы не хотите говорить о зверях, то могу перейти к людям. К дрессировщику Павлову и к себе самому. Дело в следующем. Позавчера вечером — а в ту ночь как раз пропал тигр — мы с Павловым сидели у меня дома. Пили вино. Я вообще люблю красное вино, и в этом году я много понавез хороших марочных бутылок. Мы пили вино, беседовали. Моя квартира находится на втором этаже нового дома, а времена у нас сами знаете какие, так что там все забрано решетками. Мы сидели в гостиной, и вдруг мне послышался какой-то шум — глухие звуки, едва слышные. Квартира у меня большая, к тому же в ней полно зверья — ручная крыса, две кошки, медвежонок и питончик, — но на сей раз шумели явно не они. Я-то досконально изучил, какие разновидности шумов они могут издавать. Нет… тут был механический шум. Я извинился перед Павловым, вышел из гостиной и прошелся по комнатам. Мои подозрения подтвердились: в одной из комнат я обнаружил перепиленную решетку, распахнутую створку и — следы…
— Следы? — переспросила я. — На подоконнике?
