Что касается его личной жизни, то Аристарх Владиленович прожил в браке всего несколько лет, потом его супруга умерла от онкологического заболевания. Теща обвинила моего деда в том, что именно он своим разгульным образом жизни довел жену до болезни, забрала у него сына и воспитывала Андрюшу сама практически до его совершеннолетия. Аристарх Владиленович сблизился со своим сыном, моим отцом, только после того, как теща перешла в мир иной. Но так уж распорядилась судьба, что ему снова пришлось пережить боль утраты.
Когда мне было четырнадцать лет, мои родители погибли в автомобильной катастрофе по вине пьяного водителя. Тот отделался лишь несколькими ссадинами, а до суда дело не дошло. Случилось это потому, что в машине ехал прокурор нашего города. Используя свое высокое служебное положение, Синдяков просто-напросто замял то дело.
Ариша взял все заботы обо мне на себя. Благодаря его стараниям я ни в чем не знала нужды. Мне посчастливилось учиться в элитной школе с углубленным изучением иностранных языков. Затем я поступила в только что открытый в нашем городе вуз, на самый престижный факультет. Дед очень гордился тем, что смог дать мне хорошее образование.
Конечно, вокруг Аристарха Владиленовича постоянно крутились разные женщины, но все их посягательства на его свободу он обрубал сразу же на корню. Дед не раз повторял мне, что он стал убежденным холостяком...
Первые дни отпуска я занималась исключительно домашними делами. Взрыв на заводе как-то быстро отошел на задний план. Я о нем практически уже не вспоминала. Наверное, это было результатом информационной блокады. Средства массовой информации по-прежнему молчали о ЧП на «Красном Октябре», а с заводчанами я не общалась. Удивительно, но даже Лерка Гулькина мне не звонила. Через несколько дней я уже стала подумывать о том, чтобы съездить на недельку на юг, но тут мне позвонила начальница отдела кадров и в категоричной форме потребовала прийти на работу.
– Но у меня уже путевка на руках, – соврала я.
– Ничего с тобой не случится, если выйдешь на денек на завод, – заявила Аронкина. – Обстоятельства настойчиво требуют твоего присутствия. Или мне тебя приказом отзывать? Будешь догуливать отпуск зимой!
– Хорошо, я выйду завтра на работу, – согласилась я, выбрав из двух зол меньшее.
«Красный Октябрь» работал в своем привычном ритме. Только в новом цеху так и не было запущено оборудование. Работы, которая настойчиво требовала моего присутствия на заводе, я не нашла. Мне даже показалось, что Аронкина отозвала меня из отпуска по вредности своего характера. Около десяти утра дверь моего кабинета неожиданно отворилась и перед моим взором предстала, заслоняя собой весь дверной проем, начальница отдела кадров.
– Полина Андреевна, вы, конечно, сейчас в отпуске, но тем не менее вас тоже это касается, – начала она без всякого приветствия и даже строжайше пригрозила мне пальцем.
Удивившись, я спросила:
– Надежда Степановна, что именно меня касается?
– Не умничай, Казакова! Собрала во время церемонии открытия вокруг себя толпу и устроила юридическую консультацию. Ой, доиграешься, Полина! – Кадровичка не только перешла на «ты», но и назидательно покачала головой.
– Полина Андреевна, – поправила я ее с чувством собственного достоинства.
– Значит, так, – Аронкина уперла руки в бока и уставилась на меня тяжелым испытующим взглядом. Она думала, что этот взгляд парализует мой острый язык. Как же она не отгадала! Мне было не страшно, а смешно, потому что я представила ее в нелепой клоунской одежде с красным поролоновым шариком на носу и кудрявыми рыжими волосами. – Ты чего лыбишься? Я как-то смешно выгляжу, да?
Я пожала плечами и напомнила:
– Надежда Степановна, вы хотели мне что-то сказать, даже из отпуска вызвали ради этого. Я вас слушаю.
Большинство сотрудников завода в присутствии Аронкиной мгновенно напрягаются, теряют дар речи, а если и говорят, то совсем не то, что думают. Такая реакция была в какой-то степени оправданной. Во-первых, будучи начальником отдела кадров и женой двоюродного брата генерального директора, она обладала определенными властными полномочиями. Во-вторых, у нее были внушительные габариты, которыми она просто задавливала. Когда надвигается этот центнер с лишним живой массы, многие сразу же капитулируют. Я же хоть и весила вдвое меньше ее, но никогда не страдала пониженной самооценкой. Надежда Степановна закрыла дверь и прошла в кабинет.
– Полина Андреевна, дело в том, что у нас каждый рабочий мнит себя детективом, выдвигает свои версии случившегося. Завод бурлит разными слухами, словно долина гейзеров. Это ненормально, даже аморально. Так вот, я хочу вам сказать, что все эти слухи надо пресекать в корне. Вы меня понимаете?
– Знаете, Надежда Степановна, я предпочитаю пользоваться исправным телефоном, а не испорченным.
– Что? – Аронкина вылупила на меня свои маленькие, глубоко посаженные глазки. – А, ну да, я поняла. Это – аллегория, испорченным телефоном обычно называют сплетни. Красиво сказано, очень красиво. Ну конечно, вы же умная, образованная девушка, юрист по профессии... Но ведь расследование причины ЧП не входит в ваши должностные обязанности, не так ли?
– Да, не входит, – согласилась я. – Но когда писали мою должностную инструкцию, то, наверное, не думали о том, что на заводе возможны катастрофы. Или вы меня как раз для расследования пригласили?
Кадровичка впала в ступор, но потом заставила себя растянуть рот в бледном подобии улыбки. Правда, она не оживила ее лицо, а сделала его каким-то «деревянным». Я вообще впервые видела, как Аронкина улыбалась. У нее всегда было одно и то же суровое выражение лица, вызванное критическим отношением к окружающим. После некоторой паузы она наигранно воскликнула:
– Ой, Полина, ну какая ты шутница! Жаль, что мы с тобой никогда раньше вот так близко не общались, очень жаль. Но ты приходи ко мне в любое время, поболтаем за чайком.
Это предложение меня удивило. Наверное, осознав, что давить на меня бесполезно, Надежда Степановна моментально перестроилась и отказалась от ультимативной формы общения. Но даже вежливость бывает колкой, когда так нарочито подчеркивается.
– Вы меня на чаепитие домой к себе приглашаете или в кабинет?
– Да, тебе палец в рот не клади, – Аронкина ухмыльнулась, затем резко развернулась и пошла к двери. Потом вдруг остановилась, наверное, о чем-то размышляла, повернулась ко мне вполоборота и сказала: – В общем так, Полина, с тобой, как и с другими сотрудниками завода, хочет побеседовать следователь из прокуратуры. Вот поэтому я тебя сюда и пригласила. Не надо с ним умничать, ладно? Отвечай только на поставленные вопросы, а со своим мнением вперед не лезь. Если оно у тебя имеется, то оставь его при себе. Ясно?
– Яснее не бывает.
– Вот и замечательно! Кстати, можешь и домой ко мне прийти, только предупреди заранее. А насчет разных слухов, так я думаю, ты все поняла, да? – Надежда Степановна подмигнула мне.
Похоже, она хотела, чтобы я передавала ей содержание этих слухов, не забыв упомянуть об авторах. Как бы не так! На меня нахлынула волна негодования, но я не проронила ни слова, помня о том, что скромное молчание – лучший довод в споре с руководством. Не дождавшись моего ответа, Аронкина ушла.
Визит начальницы отдела кадров ввел меня в удушливое состояние неопределенности. Аронкина явно чего-то опасалась. Но чего? Наверное, в слухах, что циркулировали по заводу, была истина, которую хотели скрыть. Кто и от кого? На первый взгляд это был очень простой вопрос. В том, чтобы сор не вынесли из избы, был заинтересован генеральный директор. Аронкина предана Кудринцеву как собака, вот и взялась за работу. Но где гарантия, что кто-то не проболтается членам комиссии? Такой гарантии нет. Кажется, Надежда Степановна намекала мне на то, чтобы я стала наушничать. Это позволило бы выявить того, кто много знает, и вовремя нейтрализовать его. Наверное, она не мне одной сделала такое предложение. Только мне она дала понять, что мы можем стать подругами со всеми вытекающими отсюда последствиями. А других, вероятно, «уговаривала» как-то иначе – кого кнутом, а кого пряником. Жалко, Лерка на больничном, она бы мне рассказала, в каком ракурсе с ней велась беседа.
«Итак, по факту взрыва возбуждено уголовное дело. Действительно, каковы же причины того ЧП? Может, это типичное для русского человека разгильдяйство? Или саботаж, устроенный рабочими, не попавшими в новый цех? А если то был теракт, направленный против мэра? – размышляла я. – Ясно одно: меня вызвали на завод, потому что сегодня следователь прокуратуры общается здесь с сотрудниками. Аронкина предварила нашу беседу какими-то туманными предостережениями. Кажется, ее пугают слухи, которые могут дойти до прокуратуры. Интересная композиция, над ней надо хорошенько подумать».
