– Не думаю, а знаю. Я хочу тебя… порисовать.
Первое ее желание было – послать его прямо и грубо, после чего уйти. Но она сосчитала: если маразматик выкинул целое богатство на ветер, то, может быть, расщедрится покруче? И разделась донага, залезла на подиум, предупредив:
– Полчаса, ладно? Меня ждут подруги.
Владислав Иванович сел за мольберт и поднял глаза. Вряд ли всевышний создавал более прекрасное творение, ведь даже у него возможности ограниченные. Длинная шея, гладкая, как мрамор, плавно переходит в плечи. Плечи округлые, грудь пышная, словно ее надули, анатомического каркаса не видно. Корпус резко уходит в талию и нежно переходит в бедра. Бедра сильные, созданы любить…
– А? – переспросил Владислав Иванович.
– Полчаса прошло? – повторила Мила.
– Нет… Еще немного…
Но ей в тот вечер не хватало выдержки, она рвалась на волю, и скрепя сердце Владислав Иванович отпустил ее.
– А розы? – напомнил, когда девушка, одевшись, пошла к выходу.
– Как я их унесу? Пусть уж тут стоят.
Он все же сунул ей в руки охапку разноцветных роз, обмотав длинные и колючие стебли компрессной бумагой…
– Я спрыгнул с дерева, – продолжил Паша без указок Носова. – Добежал до забора, но услышал, как открылось окно. Я притаился, присел, а то дед заметил бы меня, как через забор лезу, и шум поднял бы. Там же фонарь горел. Свет у себя дед выключил, а сам стоял в окне. Милка добежала до калитки, вышла на улицу, дед все стоял. Ну, подумал я, потерял Милку. А мне хотелось по горячим следам накостылять ей…
– Ты и зарезал девочку, – бросила Ирина Ионовна.
– Или ты, – огрызнулся Павел. – Так вот сижу и вдруг слышу: «Стой, курва!»
– Кто это был, знаешь? – спросил Носов.
– Она, – указал Паша на Ирину Ионовну.
– Как же так, гражданка, вы ведь говорили, что от Муравина сразу домой поехали, а остановка автобуса в противоположной стороне.
– Вы верите этому негодяю?! – захлебнулась праведным (праведным ли?) гневом женщина.
– У нее, между прочим, мотив есть, – подлил масла в огонь Паша. – Хотите, расскажу сам? Я все слышал и еще одно открытие сделал: не знал, что Милка на такое способна. Думал, про скульптора базарят, а оказалось – нет!
– Что вам? – настороженно произнесла Мила за забором.
– А то не знаешь! – недобро хохотнула Ирина Ионовна. При всем при том обе говорили чуть слышно. – Ты что творишь, дешевка? Где тебя учили потакать похоти старых козлов? Ну, Седов-то понятно, он из ума выжил, а ты… что, от одного старика к другому сейчас побежишь? Не противно? Дешевка! Такая молодая, а уже грязная шлюха!
– Полегче, тетенька.
– Заткнись, гадюка, иначе я за себя не ручаюсь. И запомни. Ничего не получишь, это первое. Я ишачу на него, носки его нюхаю, жрать варю, когти стригу, а тут выискалась птица! «Ленчик, отпиши мне все, и я буду любить тебя одного», – явно передразнила Милу женщина. – Какой он тебе Ленчик, дрянь? Кого любить обещала? Он тебе дедушка Леонид Семенович. Ишь, дом она захотела! Не дороговато ли берешь? Да я ему лично буду проституток привозить, пускай щупает, на большее-то не способен. Зато дешевле обойдется и безопасней. Сначала он завещание на тебя накатает, а потом вскорости нечаянно перекинется? И последнее, но главное: еще раз увижу тебя у Муравина, задавлю. Поняла?
– Поняла. Теперь отвяжись.
– Кажется, ты не поняла, – процедила Ирина Ионовна. – Ничего, получишь еще одно внушение, после него к тебе вернется память.
Сначала раздались чеканные шаги, и в щель забора Паша видел удаляющуюся фигуру Ирины Ионовны. Тем временем Мила не зло, а как-то беспомощно выговорила:
– Своему Леньке угрожай, дура! Я-то здесь при чем?
И, отделившись от забора, последовала за Ириной Ионовной. Окно в мансарде Седова захлопнулось, Паша быстро перемахнул через забор и, к счастью (или к несчастью), заметил, в какой дом входила Мила. Пропустить еще одно бесплатное кино? Не-ет. Паша кинулся за подругой, спокойно вошел во двор через калитку и – к окнам…
– А ты докажи! – рассвирепела Ирина Ионовна, покрывшись белыми и алыми пятнами. – Докажи, что я угрожала! Да мало ли кто угрожает, не все же убивают!
– Тут доказывать нечего, – пробубнил Паша. – Твой Ленчик собрался отписать Милке имущество с домом, и ты это узнала. Наверное, подслушала их. А наследство, уплывающее из рук, разве не серьезный мотив, а, товарищ капитан?
– Серьезный, – кивнул Носов.
Доселе молчавший Муравин, сидевший с отсутствующим видом, словно происходящее его ни в коей мере не касалось, вдруг ожил, оскорбившись:
– Ты про меня так, Ира? Я старый козел? Я из ума выжил?
– Помолчи уж! – рявкнула в его сторону Ирина Ионовна и рукой махнула в сердцах. – Я пахала на тебя столько лет, и, между прочим, бесплатно, а ты… Постыдился бы рот раскрывать!
– Извините, – остудил ее Носов, – но ваш родственник здесь не для того, чтоб сидеть с закрытым ртом. Ну-с, господин Муравин, настала ваша очередь.
– Моя? – завибрировал Леонид Семенович. – Я давал показания… подписал их… Да, подписал, а вы читайте.
– Как выяснилось, не все вы показали, – заметил Носов. – Хитрили, мудрили, многое утаили, себя выгораживали, хотя вам не предъявляли обвинения.
– Но вы же подозреваете! – вскипел Муравин.
Старик стал красным, вспотел. Видимо, давление подскочило. Носов уже не рад был своей идее общего разговора-допроса. Грохнется тут дед с инсультом – доказывай потом, что это старость козу подстроила. Выручил Паша, сказал зло и жестоко, но ему же терять нечего:
– Дед, не симулируй приступы, с Милкой ты был здоров и бодр. А то мне придется опять рассказывать. Поверь, выложу все подробности, я же видел…
– Что ты видел, что ты видел? – запыхтел Муравин.
– И не только я, – ухмыльнулся Паша. – Вон тот дед, – указал он подбородком на Седова, – тоже примчался посмотреть, чем вы с Милой занимаетесь.
– Это мое личное дело! – взвизгнул Муравин, размахивая пальцем. – Мое и Милы!
– Прошу прощения, – вставил Носов, – но уже не ваше личное, так как Мила убита вот этим кинжалом.
Следователь поднял вещдок и держал минуту-другую, чтоб все его хорошенько рассмотрели, между тем останавливал свой взгляд на каждом участнике беседы. Изредка стоит положиться и на интуицию, но сначала надо изучить подозреваемых на конкретном факте. Как они смотрят, что у них на лицах написано, что делают в это время их руки, как дышат. Все имеет значение! Если фиксируешь мелочи, то интуиция направит на виновного, тогда его можно начать раскручивать по полной программе. Но интуиция крепко спала. А четыре человека заморозились, впившись глазами в стилет, и, казалось, дышать перестали и мигать веками.
Носов небрежно бросил пакет с кинжалом на стол, сказал, глядя на Муравина:
– От скульптора Седова Мила пришла к вам. Что было?
– Ну… – развел пухлыми руками Леонид Семенович да слова позабыл. Наверное, поэтому выпятил нижнюю губу.
– Без «ну»! – строго произнес Носов. – Почему ваша родственница назвала Милу шлюхой, а вас похотливым…
– Вам доставляет удовольствие повторять грубости? – взвизгнул Муравин.
– Что делала Мила? – долбил Носов. – За что ее оскорбила Ирина Ионовна? Какие основания…
Паша, как человек молодой, оттого нетерпеливый, перебил его:
– Не видите, он же не хочет рассказывать! Что, дед, стыдно? Когда потихоньку, не стыдно, ведь никто не знает, а при всех мы выставляемся святыми. Как же, как же, вас нужно уважать даже за маленькие слабости, дорогу уступать, место в трамвае… А я не уважаю.
– Павел! – гаркнул Носов. – Не забывай, кому хамишь.
– А я не забыл, я теперь помнить буду до конца жизни. Почему я должен с ними считаться? Потому что так положено? Несмотря ни на что? Кто-то из этих благообразных, убеленных сединами дедушек или эта толстая тетка, убил Милку, а сидеть мне, как самому молодому? Они ее развратили, а я – отдувайся?
– И все же поаккуратней, – скорее попросил, нежели приказал Носов.
– Ладно, постараюсь, – буркнул Паша, но так и не извинился. – Все, деды, рассказываю, как было дело. Короче, стою у окна, обзор хороший, но хотелось бы и слышать. Думал сразу же тихонько войти в дом и послушать в прихожей, а повезет – так ближе подобраться. Перешел к другому окну, осмотрел. Вижу, одна часть рамы вверху приоткрыта. Окна у него металлопластиковые с тремя режимами, или как там эти штуки называются…
– Неважно, – взмахнул кистью руки Носов, – дальше.
– В общем, повезло. Слышу, Милка скандалит… Нет, не то чтобы скандалит, она, вообще-то, не любила ругаться, а выговаривает деду…
– Что за день! – капризным тоном говорила Мила, поставив кулачки на бедра. – Один роз надарил столько, что унести нельзя, совершенно бесполезных, лучше б деньгами отдал. Второй какую-то цепочку сует почерневшую…
– Серебряную, Мила, а в кулоне берилл! – возмущенно затарахтел Леонид Семенович. – Вещь драгоценная, досталась моей покойной жене от деда, который в революцию реквизировал ее у буржуев.
