Только после этого переноска была внесена в дом; кошки метались и громко выли. Но стоило Квиллеру распахнуть маленькую дверцу, как сиамцы разом смолкли и насторожились.
— Никакой опасности! — уверил их Квиллер. — Ни львов, ни тигров. Пол вымыт и натёрт, можно ходить по нему без малейшего вреда для здоровья. — Он считал, что чем больше говоришь с кошками, тем умнее они становятся…
Кошки немедленно вспомнили заднюю веранду с бетонным полом, который нагревался под лучами солнца, вылетели туда и принялись кататься по неровной поверхности. Потом Коко растянулся во всю длину, чтобы каждой своей блестящей шерстинкой впитать тепло.
«Он любит солнце, и солнце любит его», — подумал Квиллер, процитировав другого журналиста, Кристофера Смарта,[7] написавшего поэму о своём коте Джоффри. В ней было много строк, которые хотелось вспоминать, и это несмотря на то, что Кристофер и Джоффри жили в восемнадцатом столетии.
Пока сиамцы предавались безделью, изображая фреску, Квиллер разгрузил автомобиль и прежде всего вынул оттуда новомодный велосипед. Крепкий старый дорожный велик хранился в сарае, но высокомерный каприз современной техники с ковшеобразным сиденьем и задранными вверх педалями заслуживал большего уважения. Квиллер пристроил его на веранде. Пробные поездки по дорогам в окрестностях Пикакса убедили Квиллера в том, что новая конструкция не только надежнее и быстроходнее обычного велосипеда, но также отнимает меньше сил. Теперь предстояло решить, хватит ли Квиллеру смелости ездить на этой диковине по Мусвиллу, чуждающемуся всяких новшеств.
Остальной багаж распределился сам собой: одежда — в одну спальню, писчая бумага — во вторую, служившую также кабинетом, книги — на полки в большой комнате. Две из них в виде исключения отправились на кофейный столик: роман Томаса Харди — из-за красивого кожаного переплёта, «Марк Твен от А до Я» — благодаря внушительным размерам. Коко любил сидеть на больших книгах.
Со стороны озера имелась ещё одна затянутая сеткой веранда — с великолепным видом, залитая послеполуденным солнцем, — однако, как выяснили сиамцы, по бетонному полу было плохо кататься. Сюда наносили с берега на ногах песок, или его надувало ветром.
Коттедж стоял на высокой дюне, которая образовалась за сотни лет; её крутой склон укрепляли корни осоки и молочая. Лесенка в песке вела вниз, на берег; это был каркас два на четыре фута, заполненный песком, так что образовались ступени.
Переодевшись к обеду в белые шорты и чёрную футболку, Квиллер стоял на верху песчаной лесенки и удивлялся тому, как сильно изменился берег. Широкая полоса глубокого сухого песка превратилась теперь в плоскую поверхность из гальки, а рыхлый песок сдуло к подножию дюны, где он лежал гребнем. Следующий шторм мог разбросать его повсюду или вобрать в озеро; в этом и заключалась прелесть жизни на побережье. Вода здесь в пять минут превращалась из тихой в бурную, из синей — в бирюзовую или зелёную.
Квиллер направился вдоль озера к домику Райкеров. Первые полмили тянулись его собственные владения, включая скалистый мыс Чаек. Дальше располагалось несколько коттеджей, известных как клуб «Дюна». В этом году им дали названия, которые написали на грубых щитах из старых досок. Семья Мэйбли, увлекающаяся гольфом, назвала свой дом «Песчаная лунка». Старый коттедж Данфилдов, про который говорили, что там обитает привидение, назывался теперь «Крошка Мандерли». Название деревянного «Домика рамок» становилось понятным, если знать, что у его хозяев была такая работа — вставлять картины в рамы. Дальше стоял «Ба, обман», принадлежавший Комптонам: Лайл работал школьным инспектором, у этого брюзги было отменное чувство юмора.
Большая часть обитателей коттеджей сидела на террасах; они приветственно махали руками Квиллеру, а некоторые приглашали его зайти выпить стаканчик-другой.
Последним в ряду возвышался коттедж Райкеров, жёлтое деревянное бунгало «Солнечный восторг».
— А пооригинальнее названия ты не мог придумать? — спросил Квиллер, никогда не упускавший шанса поддеть старого приятеля.
Арчи разливал выпивку, Милдред принесла бутерброды с анчоусами. Комптоны уже пришли, а на перилах террасы сидел кот Тулуз — молчаливый клубок чёрно-белого меха.
— Он хоть когда-нибудь издаёт какие-нибудь звуки? — спросил Квиллер, сравнивая молчание кота Райкеров с электронным воем Коко.
— Вежливое «мяу», когда я его кормлю, — заступилась за кота Милдред. — Для бродяги совсем неплохо воспитан.
На ней был широкий балахон, призванный скрыть полноту. Небрежное одеяние её мужа никак не камуфлировало его силуэт толстяка-обжоры, но он был весел и чувствовал себя свободно. В отличие от Арчи школьный инспектор выглядел недокормленным и переутомленным после тридцати лет сражений со школьными советами, учителями и родителями. Лайза Комптон была настолько же любезна, насколько её муж старался выглядеть брюзгой.
— Квилл построил гостевой домик! — объявила Милдред.
— Ждёте гостей? — поинтересовалась Лайза.
— Нет, построил на всякий случай, чтобы было где приклонить голову на одну ночь, — ответил Квиллер. — Домик чуть больше кукольного и вряд ли комфортабельнее, чем палатка. Я сбежал сюда от всех и потому никаких гостей не приглашаю.
Лайза спросила про Полли Дункан, неизменную спутницу Квиллера на обедах и вечеринках.
— Она путешествует со своей сестрой по Канаде. Её не будет весь июль.
— Целый месяц? Ты без неё соскучишься, — сказала Милдред.
Квиллер пожал плечами:
— Она уезжала в Англию на всё лето, и однако же я выжил. — Тем не менее Квиллер уже скучал по ежевечерним телефонным разговорам с Полли и знал, что вскоре будет ещё больше скучать по их уик-эндам. — Кто-нибудь уже был в новом ресторане?
Никто не был, но все прочли о нём в кулинарной колонке «Всякой всячины». Одна супружеская пара из Флориды открыла его на лето; жена была дипломированным поваром, выпускницей кулинарного колледжа. Это звучало многообещающе.
— Мы особо подчеркнули её подготовку, — объяснила Милдред, — потому что общественный совет Мускаунти собирается открыть школу поваров и читателям любопытно будет узнать, какова программа обучения в таких заведениях. С нашей стороны это был великодушный поступок, но у её мужа оказался дурной нрав, он немедленно позвонил и стал жаловаться, что мы недооценили закуски и не напечатали список десертов.
Лайза кивнула с понимающим видом:
— Он приревновал: всё внимание было направлено на его жену, а сам он даже на фотографию не попал.
Потом они обсудили таинственную историю с туристом (без выводов)… Гномов Песчаного Великана (славные ребята)… неожиданное наименование коттеджей на берегу (чей-то племянник занимался изготовлением щитов с названиями).
— Что нового в школьной системе? — спросил Квиллер Лайла. — Заговоры? Кровопролитие?
— Готов рассказать, что происходит, — тут же отозвался Лайл. — Фонд К. проявил к школам такую щедрость, что мы перескочили с самой низкой цифры расходов на одного ученика в штате на самую высокую! В результате мы практически ни цента не получаем от штата. И однако же это не мешает им диктовать нам, чему и как учить детей!
— А если мы не согласимся, — вставила Лайза, — они грозят отобрать у нас школы!
— Только через мой труп! — заявил Лайл. — Наша школьная система станет частной! Округ отделится от штата: княжество Мус, четыреста миль к северу от всего остального, с собственным правительством, системой налогообложения и образования!
— И моим мужем в качестве правящего монарха, — воскликнула Лайза. — Король Лайл Первый!
— Благодарю вас, — произнёс тот. — Квилл будет главным казначеем, а Арчи — распорядителем королевского погреба.
— Выпьем за это, — сказал хозяин, откупоривая очередную бутылку.
Пока он разливал выпивку, Лайза спросила Квиллера о его планах на отпуск, а Лайл поинтересовался, привёз ли он свой фантастический велосипед.
— Если вы имеете в виду тот, «лежачий»… да, привёз, но я собираюсь ездить на нём только по заброшенным дорогам. Мусвилл ещё не готов переварить столь изощрённую технику.
— А что ты собираешься здесь читать? — спросила Милдред.
— В основном старые издания Марка Твена, которые Эддингтон Смит отыскал на распродажах имущества. Поразительно, какие книгочеи жили когда-то в этой глухомани.
— Тогда не существовало ещё электронных массмедиа, — заметил Лайл. — К тому же в девятнадцатом веке люди очень быстро богатели, и внушительная библиотека придавала семье определённый статус независимо от того, читала она книги или нет — скорее всего, нет. Воображаю, сколько неразрезанных листов вам попадается, Квилл.
— Пожалуй, но только не в книгах Марка Твена, они изрядно зачитаны.
