— Скажите, Елена, он не пытался скрыться? Или, может, ругался по-флотски?
Елена охотно отвечает на все вопросы — до моего появления она явно скучала в своем элитном отделе, не зная, как прибить время.
— Кажется, он сказал «Фу, черт». И никуда не убегал. Ни он, ни его дама.
— Я не ослышался? С ним была дама?
— Конечно. Они вместе выбирали галстук. У нее никакого вкуса. Выбрали самый пошлый.
— Вы уверены, что это его дама, а не случайная? Знаете, любят попросить помочь, если сами не могут выбрать покупку.
— Нет, нет, она называла его по имени. Кажется, Аркадий. Точнее, Аркаша.
Я довольно хмыкнул. Ага, Аркаша Андреевич, шалим с девочками? А мне сказал, что был один. Каков! Не иначе полюбовница.
— Так, Леночка, а он барышню как величал?
— Сейчас… Извините, не запомнила. Обычное имя, без выкрутасов.
— Жаль. Ну и куда эта дама подевалась?
— Ой, я не обратила внимания… Пока протокол писали, она здесь была. Да, ее ж в эти, как их, свидетели, что ли, записали.
— Понятые, — подсказал я, вспоминая попутно, что протокол осмотра твердой рукой Михалыча был отправлен в мусорное ведро. — Понял, Леночка. Как девочка выглядела?
— Симпатичная, лет двадцать пять. Высокая. В коричневом пальто с меховой отделкой. Дорогое пальто. Баксов пятьсот минимум, отделка в классическом стиле, отвороты чуть сношены…
Далее Леночка описала все детали и приметы увиденного пальто вплоть до цвета пуговиц и подкладки. Одно слово — женский глаз.
— Понятно, — прервал я продавщицу, восторгавшуюся верхней одеждой спутницы Блюминга. — А лицо, волосы?
— Ой… Извините.
— Да ладно, — не очень огорчаюсь я, рассчитывая, что участкового, писавшего протокол, больше заинтересовало не пальто, а личико.
Затем я быстро объясняю, что надо изобразить новый протокол ввиду нечаянной утраты прежнего, на что Леночка понимающе кивает.
Лужу в протоколе я, само собой, пропускаю, а в пролетарскую суть вникаю. Никакой лужи, сплошной песок… Протокол подписывается новыми понятыми, которые даже не прочитали его. Но даже если б они и захотели прочитать, то не смогли бы. У меня ленинский почерк.
Через двадцать минут я в отделе, где, не снимая куртки, влетаю в кабинет шефа.
— Извините, Сергей Михайлович, можно вашу корзину для мусора? Надо в протокольчике кое-что уточнить.
Михалыч ничуть не удивляется, кивает и заглядывает в корзину.
— Ох, черт. Юра, с полчаса как уборщица вынесла.
— А куда она выбрасывает мусор?
— В соседнем дворе контейнер. Кажется, туда.
Я говорю «спасибо» и иду в соседний двор. Контейнер переполнен. Мало того, он довольно велик. Но ничего не поделать. «Мудрецы прыгают на крылах ради любви к истине и разбиваются насмерть…»
Я подбираю валяющуюся палку и начинаю ковыряться в контейнере, выглядывая знакомые очертания типового бланка. Первые три минуты проходят зазря. Я не отчаиваюсь. «Мудрецы прыгают на крылах…»
— Постыдился бы бутылки собирать, — слышу я за спиной сварливый дамский голос. — Такой лось молодой, пахать можно, и одет ведь прилично. Господи, куда мы катимся?
«За лося ответишь!» — кричит мой внутренний голос, но, обернувшись, я понимаю, что обозвали меня так ввиду занятия чужого места. Я отбираю дамский кусок хлеба, вернее глоток виски. Конкурент.
— Да погоди ты, мать, я кольцо золотое обронил…
Поиск продолжается. Джеймс Бонд в джунглях Гондураса. Романтика!
На седьмой минуте первого тайма я победно вскидываю вверх руки. Есть! Вот он, долгожданный протокол! Какое облегчение!
Я на ходу разглаживаю листок и держу курс на отдел.
Подругу Блюминга звать Ирой. Действительно, имя без выкрутасов. Ирина Алексеевна Рябинина. А фамилия жены Блюминга — Блюминг. Дедукция. Значит, Ирина не жена. Один-ноль в мою. Уже есть что положить на стол.
Черт, а я случайно не вслух все это говорю? Фу, кажется, нет… Если бы кто посторонний понял, о чем речь, он убежал бы в дебри Гондураса. Посторонний, не работающий в министерстве. Работающий пожал бы мне руку.
Один преподаватель из полицейской академии постоянно повторял нам замечательную фразу: «Если на крючок нацепить бумажку с надписью „червяк“, то и вытащишь из пруда бумажку с надписью „карась“». Это к тому, что в любой работе важен профессиональный подход. Не должно быть мелочей и необдуманных ходов.
Вспоминаю я эту фразу, готовясь к первой встрече со своим «человеком». Решив не откладывать знакомство в долгий ящик, я провожу его сегодня. Набираю номер и после снятия трубки на том конце провода, хорошо поставленным голосом произношу:
— Александр Александрович? Здравствуйте, вам привет от Юрия Маркова. Слыхали о таком? Отлично! Есть необходимость встретиться и поговорить. Сегодня в семь вечера я буду ждать вас у входа в кинотеатр «Подвиг». Там идет фильм «Судьба барабанщика», сходим посмотрим. Почему у кинотеатра? Для конспирации. Значит, на мне курточка будет черная, кепчонка, шарфик пестрый. Вот еще журнал «Огонек» возьму для ориентира. Договорились. Жду.
Я кладу трубку и иду по кабинетам узнать, кто что слышал про Сан Саныча.
Васька в своем кабинете смотрит изъятый видик и гогочет. У Васьки всего одна кассета на которой записана «Полицейская академия». Каждый день он ее смотрит и каждый раз ржет как жеребец. Он ничего мне не рассказывает, отсылая к Вальке Щеглову, оперу из соседнего кабинета. «Извини, Юрок, я занят немного…»
Валька Щеглов имеет кликуху «Коммерческий директор» или просто «Директор». Он спец по экономическим вопросам, потому что до прихода в милицию подъедался фарцовкой. Имея обширные связи среди коммерсантов, он оснастил отдел по последнему слову техники. Факсы, компьютер, «Мотороллы»… Сейчас Валька пробивает тренажерный зал. Что он при своих способностях и связях забыл в уголовном розыске, никто не знает. Самое интересное, что, как и другие оперы, материальным достатком он не блещет, то есть живет на одну зарплату.
Васька мне рассказал как-то, что после одной истории Валентин любит шутливо заявлять: «Щеглова можно купить, но запугать — кишка тонка». История же заключалась в следующем. Один бандитский бригадир, после того как Валька отправил на нары его подчиненного, решил наехать на Щеглова. Сначала, как водится, разговорами, потом угрозами. Васька взял и отправил авторитета на пятнадцать суток — для проформы. Авторитет затаил на Щеглова злобу и решил отыграться его же методами. Взял и настучал милицейскому начальству, что опер вымогает у него взятку за освобождение того арестованного товарища. За идею ухватились — слухи о экономических способностях Щеглова витали по всему РУВД.
Создали бригаду по изобличению Вальки: съехались человек десять из разных спецслужб, взяли в кассе пять «лимонов», поменяли их на баксы, пометили, сунули в конверт и вручили авторитету.
В условное время тот с включенным диктофоном в кармане заявился в кабинет к оперу, поговорил на отвлеченные темы и отвалил, незаметно оставив конверт на столе.
Валька, однако, отличался не только экономическим, но и математическим складом ума, а поэтому сразу просчитал ситуацию — услышав приближающиеся к двери тяжелые шаги и увидев незнакомый конверт. Поняв, что его «обложили флажками», он не растерялся, вынул изо рта жвачку и приклеил ею конверт под железный козырек окна. Разумеется, снаружи.
Кабинет находился на втором этаже, а под окном стояли заранее приглашенные понятые — на случай вылета конвертика на улицу. Конвертик, однако, не вылетел. Валька закончил процесс вовремя. Через секунду в кабинет ввалилась группа захвата, потребовала ключи от сейфа и принялась изобличать Щеглова.
После часа поисков, когда был осмотрен каждый квадратный сантиметр кабинета, прощупаны стулья и обои, изобличение зашло в тупик. Словесная обработка успеха также не возымела. Валька все отрицал. Группа захвата уехала ни с чем.
Дня через три Щеглова по-тихому вызвал начальник райуправления и попросил Вальку вернуть казенные деньги.
— Ты ж пойми, Валентин, из кассы ведь взяли, как рассчитываться? Не выделывайся, верни, ты ж честный мужик, это не наша инициатива была тебя спалить.
«Спасибо за доверие, только денежек никаких я не брал. Может, их авторитет умыкнул? С него и трясите».
Вернуть деньги Валька при всем желании не мог. Их уже пропили всем отделом, а на остаток опохмелились.
— Ну, хорошо, Щеглов. Только учти, при первой возможности тебя подловим, и получишь на всю катушку!
После этого Валька и произнес упомянутую цитату прямо в кабинете шефа.
До сегодняшнего дня подловить Щеглова так и не смогли. По простой причине. Он не брал.
Из всех оперов лично мне больше всего нравился Щеглов. В нем чувствовалась природная интеллигентность, сочетающаяся с трезвой логикой и независимостью. К тому же он был остроумен, что автоматически притягивало собеседника.
