– А что бы ты делала, если б не богатела и не финансировала технические решения, которые изменят мир? – спросил я.
Она обдумала мой вопрос.
– Я защищала диплом по вычислительной технике.
– Но энтузиазм иссяк.
– Не знаю, может, пошла бы в психоаналитики, потому что второй специализацией у меня была психотерапия. – Но тут же ее глаза блеснули, словно ее осенило. – Я стала бы ветеринаром.
– А может, психоаналитиком домашних любимцев? – предложил я. – Однажды у меня была собака, которой не помешали бы несколько часов на кушетке.
– Ты всегда знаешь, в каких ты взаимоотношениях с животными. «Корми меня, люби меня. Корми меня. Корми». Им проще довериться, чем людям.
– Людям тоже нужно есть.
– Это так здорово, когда рядом кто-то неподкупный.
Я рассказал Энни о себе. Вырос в Денвере, в семье государственных служащих, принадлежащих к среднему классу. Чуть ли не каждый уик-энд проводил в горах: походы, подъемы, рыбалка. Отчасти потому, что любил дикую природу. Отчасти – нуждался в убежище.
– Мой брат меня подавлял.
– У меня была та же история.
– С братом?
– С отцом. Он строит для меня большие планы. Называет меня «Улыбающаяся убийца». Я похожа на убийцу, когда улыбаюсь?
– Скорее, когда ухмыляешься.
– Он думает, что я – такая же, как он. Говорит, что я сделана из стали. – Она понизила голос: – «Энни, Киндлы-завоеватели».
– Для гунна ты одеваешься слишком уж красиво.
– Именно это я и хотела от тебя услышать.
Слушать Энни умела. При каждом откровении глаза ее широко раскрывались.
Я рассказал ей об инциденте, который помог мне завязать с медицинской карьерой. Я проходил практику в детской онкологической палате и очень привязался к девятилетнему мальчику с лейкемией. По средам проводил лишний час с Джейкобом, обычно за какой-нибудь настольной игрой.
Потом мальчик заболел пневмонией, которая, учитывая ослабленное состояние Джейкоба, свела бы его в могилу за две недели. Лечащий врач полагал, что мы не должны мешать природе, но я с ним заспорил: посчитал, что мы должны воспользоваться антибиотиками, чтобы справиться с болезнью легких, а потом надеяться на ремиссию. Логика в моем предложении, конечно, присутствовала, но о пневмонии я узнал через день после того, как пропустил ритуальный час с Джейкобом, меня мучило чувство вины, и я заспорил с лечащим врачом в присутствии родителей. Он попросил меня выйти в коридор и сказал, что я слишком привязался к пациенту: на медицинском жаргоне слова эти подразумевали непрофессионализм.
Глаза Энни широко раскрылись.
– И что ты ответил?
– Сравнил его с доктором Кеворкяном.[6]
Энни рассмеялась.
– Ты назвал своего босса убийцей. – Чувствовалось, что мой поступок произвел на нее впечатление. – Это или смелость, или глупость.
– Родители со мной согласились. Джейкобу прописали антибиотики. Он прожил на два месяца дольше. На меня, разумеется, наложили взыскание. Не за смерть мальчика, а за слишком активный протест.
Чем больше я рассказывал Энни о себе, тем реже мой взгляд задерживался не на ней, а на блюде с закаменевшими начос.[7] Но я остро чувствовал ее реакцию. Она словно смотрела на мир моими глазами, во всем принимала мою сторону. И этим разительно отличалась от большинства моих знакомых, включая близких друзей. Те воспринимали мое решение уйти из медицины как провал. Иногда мне приходилось затрачивать немало усилий, чтобы не согласиться с ними. Я вскинул глаза на Энни. Она встретилась со мной взглядом.
– Я рада, что ты нашел меня на берегу Тахо. – Она посмотрела на свою тарелку. – Я тоже искала тебя. – Наклонилась и поцеловала меня в щеку. Я растаял, как льдинка на жарком солнце.
Мы прогуливались мимо бильярдных и «центовок».[8]
– Трудно найти более романтичное место, чем темная аллея, – изрек я, взял Энни за руку и увлек в проулок между двумя домами. Мы слились в долгом поцелуе. Я крепко прижимал ее к себе. – Ты не можешь садиться за руль, – сказал я, когда мы оторвались друг от друга, чтобы отдышаться.
Энни достала мобильник, извинилась, отошла, набрала номер. Когда вернулась, мы вновь принялись целоваться, а потом послышался автомобильный гудок. У въезда в проулок стоял черный «БМВ».
– Моя карета.
Она держала меня за руку, когда открывала дверцу, потом нырнула в темный салон, и автомобиль тронулся с места.
Еще не полностью оправившись после взрыва, я поехал домой. Жил я в квартире на Потреро-Хилл, ранее промышленном, а теперь скорее жилом районе. В Сан-Франциско в годы интернетовского бума приезжало все больше молодежи, жилья на всех не хватало, вот в Потреро и началось интенсивное строительство.
Напротив моего дома находился «Митлесс рейс», магазин натуральных продуктов, ассортимент которого составляли самые разные гомеопатические средства и заменители мяса на основе тофу. Рядом располагалась прачечная самообслуживания, хозяин которой предлагал различные компьютерные услуги. В борьбе Сан-Франциско за возвращение былого величия органические продукты и файлы, «прицепленные» к электронным письмам, играли не последнюю роль.
Но больше всего из окрестных заведений мне нравился бар «Паст тайм» в трех кварталах от моего дома, открытый до четырех утра. Бар ничего особенного собой не представлял, зато клиентура впечатление производила, особенно Деннис Яблочко Лири и его жена Саманта.
Существовали все предпосылки, чтобы верить (некоторые говорили об этом вслух), что Лири пересекли черту, за которой люди признаются невменяемыми. Я предпочитал видеть в них колоритных личностей. По крайней мере их отличали феноменальная память и глубокие знания бейсбольной статистики. К примеру, они могли назвать СПО[9] любого игрока, который провел больше двух сезонов в «Сан-францисских гигантах».[10]
Математика являлась сильной стороной Яблочка. Он без труда производил самые различные действия с числами и запоминал результаты. Все остальное относилось к слабым местам. Он не мог долго удерживаться на работе и соблюдать элементарные правила личной гигиены. С меткостью у него тоже были проблемы. Однажды во время игры в дартс он попал дротиком в официантку, которая стояла в стороне от мишени. За это его и прозвали Яблочком.
По неподтвержденным слухам, циркулировавшим в баре, в свое время Яблочко арендовал автозаправочную станцию «Шеврон», зарабатывал приличные деньги, но ему пришлось уйти после нескольких громких скандалов с центральным офисом.
У Саманты хватало своих заморочек. Она, как принято нынче говорить, спиритуалистическая целительница. Наложением рук лечила головную боль, спортивные травмы, ревматические боли. Некоторые люди называли этот метод лечения акупрессурой. Мы же прозвали ее Колдуньей.
Саманта могла многое сказать о настроении любого человека: каким было, каким станет. Она также заявляла, что способна изгнать из дома призраков и привидений, хотя в баре постоянно ставилось под вопрос их первоначальное присутствие в доме. Саманту не составляло труда заприметить с большого расстояния – спасибо ярким высоким шляпам, которые она носила. Шляпы эти, по ее утверждению, регулировали температуру тела.
Саманта и Яблочко частенько спорили, иногда днями напролет, будет ли он связан с ней и в последующей жизни, если такая существовала. А иногда, наоборот, создавалось ощущение, что они по уши влюблены друг в друга. Их отношения, казалось, постоянно подвергались проверке: в конце концов, Саманта делала массаж, платонически, но энергично растирая человеческие тела и души, и, будь я на месте Яблочка, возможно, устраивал бы гораздо больше скандалов, чем он.
В худшие свои дни чета Лири вызывала улыбку, в лучшие – найти друзей преданнее не представлялось возможным. После смерти Энни я отдалился от большинства моих прежних друзей… и они, уважая мой выбор, не докучали. Мне требовалось побыть в одиночестве, уйти от их настойчивых попыток, пусть и с благими намерениями, познакомить меня с другими женщинами. На моих друзей давила окружавшая меня аура черной тоски. Многие уже работали в солидных медицинских учреждениях, их жизнь делилась между работой и сном. Саманта и Яблочко заполнили образовавшуюся вокруг меня пустоту. Зачастую они всего лишь слушали. А сегодня мне было что рассказать.
– Бондс сыграл отлично, – сообщил мне Яблочко, едва я появился в баре. – Но это не самое интересное.
Он, несомненно, слышал о взрыве в кафе. Но не мог знать, что я там был. А мои порванные рубашку и шорты проигнорировал по одной простой причине: никогда не обращал внимания на подобные мелочи.
– Он сделал круговую пробежку в десятом, – продолжил Яблочко. – И таким образом получается, что ПНБ[11] у него самый высокий не только на текущий момент этого сезона, но и вообще для всех чемпионатов после завершения первого месяца регулярного сезона.
