Ознакомительная версия.
– Ты хочешь сказать, что Стефан хочет найти месторождение золота? – Ирина даже рассмеялась.
– Да тише ты, – он даже хлопнул ее по руке. – Тише! Стефан услышит. Какие самородки… Он монеты ищет, клады, понимаешь?
– Но откуда здесь клады?
– Со времен Османской империи! Да здесь, под Шуменом, знаешь сколько кладов уже нашли? А в деревнях почти в каждом доме – металлоискатель. Люди же не дураки, знают, что ищут.
– А Стефан? Он уже что-нибудь нашел?
– Пока нет. Но все равно ищет. Он даже мне место это не показывает. Вот и сейчас собирается. Ты видела, какой мощный фонарь он привез?
– Коля, но это же смешно! В темноте искать клад… И где?
– Он знает место.
– А тебе показать не хочет, вместе бы и нашли.
– Хватит болтать. Это его клад, его место, его мечта.
– Но нам бы клад тоже не помешал, – сказала она с усмешкой.
Ей вдруг показалось, что она лежит в постели с полным идиотом. Клад! Металлоискатель! Безработный! Нищий! Да кто он такой вообще, черт возьми?! Она даже отодвинулась от мужа, накрылась с головой одеялом и закрыла глаза. Подумалось: может, любовника завести? Богатого. Так надоело есть одну брынзу и фасоль. И выслушивать бредни амбициозного Николая!
Но никакого золота тогда Стефан не нашел, хотя затею свою не оставил, приезжал еще несколько раз и ночами искал свой фантастический клад.
На этот раз он никак не прореагировал на ее слова об адской машине.
– Ты Николая подождешь или поешь?
Он с аппетитом поел фасоли, похвалил маринованный красный перец и залпом выпил целую банку компота из черешни. Пришел Николай, братья обнялись, и Ирина, чтобы не мешать им, ушла к соседке. Несибе приготовила ей турецкий кофе. В крохотную чашку плеснула немного родниковой воды и опустила туда нагревательный самодельный прибор – две чайные ложки с электропроводом. Когда через несколько секунд вода нагрелась, насыпала сахар и молотый кофе, размешала, и через секунду кофе поднялся шапкой, стал похож на густой горячий шоколад. Несибе поставила на маленький столик коробку с шоколадным печеньем, которое в Болгарии называют бисквитами.
– Несибе, у тебя самый вкусный кофе на свете, – Ирина отхлебнула кофе и улыбнулась. – К нам Стефан приехал.
Несибе, средних лет турчанка с красивым открытым лицом, большими темными глазами и носом уточкой, кивнула головой:
– Аз видях.
Она всегда все видела и знала. Ее невозможно было ничем удивить.
– Злато ли търсет?
– Не знаю. Я их оставила одних, Николай, я видела, открыл бутылку ракии[1], пусть поговорят, они давно не виделись.
Несибе спросила, не нашел ли Николай работу.
– Нет, не нашел. Он ее никогда не найдет.
Турчанка вздохнула в ответ.
– Живот без компот, – повторила она свою любимую поговорку, смысла которой Ирина долгое время не могла понять. Но, как объясняла сама Несибе, живот, то есть жизнь, без компота – значит, пресная, неинтересная, без сладкого, бедная.
– Компот есть, а радости – нет, – тихо произнесла Ирина.
– В Союза ще ходиш?
Союзом в Болгарии продолжали называть Россию.
– Нет.
Она сказала это неожиданно жестко, даже немного агрессивно: мол, ни за что, никогда! И сама себя спросила: может, она не права и ей действительно стоит вернуться домой? К Женьке, к родной сестричке, по которой она скучала смертельно и которую не видела с тех пор, как уехала из России. Ну что она будет делать здесь: без работы, без нормального, работящего мужа, без будущего?
Она еще в саду услышала крики. Братья ссорились. И это было удивительно. Даже обычно тихий и доброжелательный Стефан что-то кричал, а Николай и вовсе матерился. Она прибавила шагу, распахнула дверь в кухню и увидела, что братья – пьяные, раскрасневшиеся, вся закуска цела, а на столе – две пустые бутылки из-под айвовой ракии.
– Коля, что у вас тут случилось? Что вы не поделили?
– Не твое дело, – ответил Николай.
Она посмотрела на него и вновь испытала то самое неприятное чувство, которое росло в ней уже давно и было похоже на тошноту, но не физическую, а какую-то другую, от которой хотелось забиться куда-то подальше и пережить, перетерпеть это желание – исторгнуть из себя нечто зловонное, чужеродное. Словно она по ошибке проглотила Николая и теперь хотела от него избавиться, выплюнуть его – со всеми его грубыми словами, амбициями, обещаниями. Вот такое странное чувство нелюбви, презрения, ненависти.
Она попыталась убрать со стола переполненные пепельницы, но Николай так посмотрел на нее, что она поняла: он не хочет ее видеть, они со Стефаном о чем-то не договорили или просто недопили.
Козы пришли со стадом, она подоила Лизу и Эмму, дала им по горсти кукурузы, напоила водой, закрыла кур, собрала яйца и вернулась в дом. За перегородкой из куска полиэтилена она помылась согретой водой из ведра, надела старый махровый халат и легла в постель, включила телевизор, нашла русский канал. Все. Теперь можно и отдохнуть. Красивая дикторша, от которой, как иногда казалось Ирине, даже сквозь слой толстого экранного стекла доносился легкий аромат духов, рассказывала о том, как менялась жизнь в России, как все налаживалось, упорядочивалось, совершенствовалось. «Хорошо там, где нас нет», – подумалось Ирине. Она все еще цеплялась за Болгарию, все еще думала о том, как можно изменить свою жизнь, чем заняться, что себе позволить. Перешагнуть через себя и посмотреть на окружающих ее мужчин другими глазами – глазами незамужней, свободной женщины? Говорят, мужчины это чувствуют. И что дальше? Стать содержанкой какого-нибудь директора магазина или фабрики? Строительной фирмы или телефонной компании? Или позвонить тому красивому старику-турку, с которым она случайно встретилась в одном из кафе, на Славянском бульваре, и который буквально пожирал ее глазами? Он приехал из Анкары, в гости к родственникам, его звали не то Хусейн, не то Хамди. Он неплохо говорил по-русски и сразу же предложил Ирине поехать к нему в Анкару. Он сказал, что такой красивой женщины, как она, он никогда прежде не видел. Она знала, что ей не следует разговаривать с посторонним мужчиной, это нехорошо, здесь такое не принято, тем более что к русским женщинам в Болгарии, как и в Турции, относятся с предубеждением, считая их самыми красивыми, но и самыми доступными, но все равно рассказала ему, что она приехала из Москвы, замужем за болгарином. Ей тогда, помнится, было ужасно стыдно за свои потертые джинсы и старую белую блузку, не говоря уже о стоптанных шлепанцах, которые она расшила стразами. Турок сразу же обратился к ней на «ты», не церемонился, сказал, что он богат, у него дом не только в Анкаре, но и в Стамбуле, он женат, у него дети и внуки, но это ничего не значит: он купит ей дом или квартиру, будет содержать ее. Он говорил это так, что ему хотелось верить. К тому же он выглядел настолько респектабельно, чисто, богато… Но больше всего Ирине запомнились его глаза: черные, глядящие нахально куда-то внутрь ее, в самую глубь, достающие до самого чувствительного женского нерва. Она закрыла глаза и на мгновение представила себя обнаженной, находящейся в какой-то просторной комнате, увешанной восточными коврами. Откуда появилось это видение, эта картинка? Ей даже показалось, что она почуяла запах каких-то благовоний или крепко заваренного чая.
Хусейн (она решила остановиться на этом имени) понял, что она в растерянности, ей нужно время, чтобы принять решение. Он оставил ей свою визитку и исчез. Растворился в толпе праздных болгар. От него на столике осталась мятая купюра в пятьдесят левов. «По-нашему, это тысяча рублей», – подумалось Ирине. Она расплатилась по счету, и у нее осталось сорок пять левов. Ровно столько стоили красные туфли, которыми она любовалась каждый раз, когда ей приходилось бывать на Славянском бульваре. Но туфли она не купила. Зашла в Булбанк и открыла счет. Почувствовав себя состоятельной дамой, она вернулась домой с новым, приятным чувством того, что она хотя бы немного, но защищена. «Живот без компот». Пусть будет компот, хотя бы один глоток!
Она проснулась от шума и криков. Братья разошлись не на шутку. Но вмешиваться в их ссору было уже опасно. Главное, чтобы они не подрались. Но Николай, к счастью, не драчун. Покричать любит, показать свое «я», но руки не распускает. Но и Стефан хорош, такими словами ругается! Ирина выключила лампу, телевизор и снова закрыла глаза.
«Куда же я спрятала его визитку? И как его зовут на самом деле?»
4. Пловдив – Шумен. Конец апреля 2007 г.
Аэропорт в Пловдиве, куда она прилетела чартерным рейсом, был крошечным. «Вроде районной автобусной станции где-нибудь в глухой российской провинции. Странное дело, – подумалось ей, – я за границей, но мне кажется, что я все еще в России». Долетавшие до нее слова, произносимые болгарами, казались ей русскими, но какими-то искаженными до неузнаваемости. Хотелось топнуть ногой и крикнуть: прекратите коверкать слова, говорите нормально!
Ознакомительная версия.
