детали. Еще у Егора наверняка к осени вырастет нога, придется искать ему весь комплект обуви, из которой беспрепятственно продаются только кеды, да и то не модные. Недавно родной «Красный треугольник» расстарался, выпустил модель, отдаленно напоминающую кроссовки «Адидас». Примерно в такой же степени, как детсадовский рисунок ручки-ножки-огуречик напоминает Витрувианского человека, но все-таки это уже не дремучий совок, какие-то слабые порывы к эстетике присутствуют. Народ обрадовался и такому прогрессу, мгновенно смел новинку с полок, и теперь ее днем с огнем не найти. А Егору надо, чтобы не отставать от приятелей.
Хорошо бы, конечно, где-то достать настоящие фирменные кроссовки, вот будет сыну радость! Настоящая ответственная мать, конечно, сразу увидела бы в этом призрак «вещизма» и из принципа обула бы ребенка в самые страшные ботинки, какие может предложить фабрика «Скороход». Только ради пользы сына, чтобы не прививать ему слишком материальное отношение к жизни и низкопоклонство перед западными буржуазными ценностями. Путь к духовному развитию лежит через аскезу, это известно еще с глубокой древности. Радоваться всяким милым мелочам, ага, сейчас! Не по-нашему это, не по-коммунистически.
Строгие дяди и тети пишут в газетах гневные статьи о том, что лучше недодать, чем передать, ибо лишняя кукла или велосипед это единственное, что способно нанести серьезный урон детской психике, все остальное идет ей только на пользу. Может, и так, но если ребенок в детстве не знал радости от внезапного подарка, то потом он не узнает ее никогда.
Ирина засмеялась, вспоминая, как ей на пять лет подарили детское колечко с зеленым камушком, как они с сестрой решили, изумрудом. Как она была счастлива подарком и долго еще становилось радостно от мысли, что у нее есть кольцо. Через год рука подросла, и папа расширил колечко, потом еще раз, пока камушек не отвалился. Мама тогда увидела, как она плачет, и Ирина долго не хотела признаваться, из-за чего, боялась, попадет, что она расстраивается из-за такой ерунды, но мама отнесла колечко на работу, где к камушку приварили новое кольцо из медной проволоки, и Ирина гордо относила его всю начальную школу. А после уже ни один подарок не доставил ей такой химически чистой, стопроцентной радости. Разве что обручальное кольцо… Она покрутила на пальце широкий золотой ободок. Да, хочется, чтобы оно было так, но было не так. В этом взрослом настоящем счастье присутствовал горький привкус сожалений о прошлом и тревог о будущем, потому что, кажется, простая истина, что прошлого не изменить, а будущего не угадать, начала доходить до нее только сейчас.
От души потянувшись, Ирина нехотя встала с кровати, надела халат и пошла в кухню ужинать чаем с булочкой и апельсином. Из глубин холодильника неудержимо манила восьмисотграммовая банка венгерского компота, Ирина сглотнула слюну и поскорее отвела взгляд. Эту роскошь она в пятницу отвезет детям. Ни за что не схватит банку, не отвинтит красивую белую крышечку и не начнет жрать столовой ложкой, по-хамски выплевывая косточки. Нет, так она, конечно, не поступит.
Да у нее просто сил не хватит отвернуть крышку, а Кирилла дома нет. Ну и нечего заглядываться! Даже просто надо забыть о существовании этой банки, нет ее, и все. В пятницу только чудесным образом появится.
Беременность не слишком повлияла на пристрастия в еде. Ирине не хотелось классических соленых огурцов или какой-нибудь экзотики, и смешивать несочетаемые продукты тоже не тянуло. Но мимо фруктовых консервов она пройти не могла. Странно, в разгаре лето, в магазинах полно фруктов и овощей, черешней весь июнь торговали на каждом углу, однако она совершенно равнодушно проходила мимо этих кладезей витаминов, но захлебывалась слюной при виде трехлитровой банки томатного сока.
Банка компота посылала призывные сигналы даже сквозь дверцу холодильника, поэтому Ирина села к нему спиной и принялась думать о работе.
А поразмыслить было о чем. Павел Михайлович принял известие о ее беременности без особого восторга, но достаточно спокойно, сделал витиеватый комплимент в том духе, что трудно на целый год оставаться без лучшего сотрудника, но повод слишком приятный, чтобы всерьез об этом сожалеть.
И не успела Ирина выдохнуть, порадовавшись, что ее не отругают за безответственное размножение, как разговор принял неожиданный оборот.
— Советская женщина может все, — улыбнулся Павел Михайлович, — и вы, Ирочка, яркий тому пример.
Поблагодарив за доверие, Ирина хотела уходить из кабинета председателя, но он вдруг мягко придержал ее за локоть.
— Давно хотел с вами кое-что обсудить, — он подвинул стул, приглашая Ирину сесть, — не возражаете?
— Конечно, Павел Михайлович!
— Если мы готовим вас к должности председателя суда, то там необходимо преодолеть один важный, я бы сказал, принципиально важный барьер. Понимаете, о чем я говорю?
Ирина поняла, но промолчала.
— Вам ведь еще ни разу не приходилось приговаривать к высшей мере наказания?
Она отрицательно покачала головой.
— Я знаю, вы в принципе не одобряете смертной казни, но пока эта мера предусмотрена нашим законодательством, вы должны уметь с ней работать.
— У меня были такие процессы, только там подсудимые оказались невиновны.
— Вот! — Павел Михайлович поднял руку с по-учительски выпрямленным указательным пальцем, — полдела, считай, сделано, отрицательная часть опыта у вас уже есть, теперь надо приобрести положительную. Я понимаю, вам это вдвойне тяжело, потому что вы женщина, а поскольку ждете прибавления, то тяжело втройне, в десять раз. Но тем не менее вам абсолютно необходимо преодолеть этот барьер.
Ирина потупилась. Возразить тут было нечего. Она может сколько угодно считать смертную казнь неприемлемой мерой в цивилизованном обществе, может даже выступать на эту тему во время научно-практических конференций, публиковать статьи в периодической печати, но, пока смертная казнь не отменена, она должна быть готова назначить это наказание.
— Не буду лукавить, Ира, в будущем я хочу видеть в своем кресле именно вас и никого другого, — улыбнулся Павел Михайлович, — но на сегодняшний день вы еще не готовы его занять. Сами понимаете, не назначают завотделением хирурга, не умеющего делать резекцию желудка, верно?
— Конечно, — вздохнула Ирина.
— Мне самому неприятно ставить перед вами такую трудную задачу, зная, что вы носите под сердцем дитя, и сейчас, на вашей нынешней должности, вы можете до пенсии бегать от этой проблемы, страшного в этом ничего не будет. Просто попросите меня не расписывать вам расстрельных дел, и я не стану. Проблема в том, что, когда вы займете мое кресло, ублюдки и маньяки, к большому сожалению, не переведутся, придется их судить если не вам самой, так вашим подчиненным, и в такой ситуации вы обязаны будете поддержать судью, дать ему толковый
