шипя сквозь стиснутые зубы и одной рукой держась за раковину, чтобы не упасть. Ослушаться приказа он боялся сильнее новой боли.
Текли слезы, но Зейн ни капли их не стеснялся. Все равно его никто не видит. Всем на него плевать.
Он медленно добрел до кровати и, выдохнув, сел, чтобы снять джинсы с ботинками. Приходилось постоянно замирать, переводя дух и дожидаясь, когда перед глазами перестанет двоиться.
В трусах и в толстовке он залез в постель, взял пакет со льдом, который принесла мать, и бережно, как мог, приложил к носу.
Голову пронзило болью, поэтому Зейн переложил пакет к глазу. Так стало чуточку легче.
Он лежал в полной темноте и строил планы. Надо бежать. При первой же возможности. Взять рюкзак с вещами и бежать. Правда, денег почти нет, они у отца. Только мелочь припрятана в ящике с носками. Удалось сэкономить на видеоиграх.
Можно уехать автостопом. От этой мысли сладко сжалось в животе. Хоть до самого Нью-Йорка. Он уйдет из этого дома, где все вылизано до блеска, но в углах прячутся грязные секреты.
Можно найти работу. Любую. И никакой школы. Все будет отлично…
Когда в двери щелкнул замок, Зейн снова очнулся, но притворился спящим. Судя по шагам, пришли не мать с отцом. Зейн открыл глаза в тот самый момент, когда Бритт посветила ему в лицо маленьким розовым фонариком.
– Не надо.
– Тихо… – шепнула она. – Свет включать нельзя, иначе они проснутся и увидят. – Бритт села на кровать и погладила его по руке. – Я принесла бутерброд с арахисовым маслом. Лазанью не смогла – они бы заметили, что не хватает. Тебе надо поесть.
– У меня болит живот.
– Хотя бы немножко. Попробуй.
– Уйди. Если тебя застукают…
– Они спят. Я проверила. Я никуда не уйду. Буду сидеть, пока не поешь. Зейн, прости меня…
– Не плачь.
– Ты сам плачешь.
У Зейна и впрямь текли слезы. Не было сил терпеть.
Шмыгая носом и утирая щеки, Бритт подалась к нему и погладила по руке.
– Я молока принесла. Они не заметят, что в бутылке стало меньше. На кухне я все вымыла; когда допьешь, заберу стакан.
Они говорили шепотом – давно привыкли, – но голос у нее дрожал.
– Зейн, он так сильно тебя избивал… Когда ты упал, он пнул с размаху в живот. Я думала, ты умер…
Бритт положила голову ему на грудь. Плечики дрожали. Зейн погладил ее по волосам.
– Тебя он не тронул?
– Нет. Только схватил, встряхнул и рявкнул, чтобы заткнулась. Я сразу замолчала. Очень испугалась.
– Хорошо. Молодец.
– Это ты молодец. – Голос у Бритт охрип от слез. – Ты хотел помочь. А она и пальцем не пошевелила. Ни слова не сказала. Он, когда успокоился, велел ей отмыть полы от крови и убрать на кухне стекла, а потом привести себя в порядок и накрыть к шести ужин.
Бритт села и протянула половинку бутерброда, который аккуратно разрезала надвое. В эту минуту Зейн любил сестру так сильно, что щемило сердце.
Он взял бутерброд, откусил кусочек и понял, что еда не просится наружу.
– Эмили и бабушке с дедушкой мы должны сказать, что ты болеешь. У тебя грипп, и ты на карантине. Тебе надо отдыхать, папа тебя лечит. А в горах мы скажем, что ты упал с велосипеда. Он так за ужином объявил. Мне пришлось есть вместе с ними, иначе он опять разозлился бы. Потом я ушла к себе, и меня вырвало.
Зейн, откусив от бутерброда, нащупал в темноте руку сестры.
– Как я тебя понимаю…
– Когда вернемся домой, скажем, что ты упал на лыжах. И папа тебя лечит.
– Еще бы, – горько вырвалось у Зейна. – Лечит…
– Он тебя снова побьет, если мы не будем слушаться. Так же, если не сильнее. Зейн, я не хочу, чтобы он тебя бил. Ты пытался остановить его, чтобы он не трогал маму и меня. Ты думал, он меня ударит. Я тоже так думала…
Зейн почувствовал, как сестра пересела, и в тусклом свете фонарика, который она положила на кровать, увидел, что она глядит в окно.
– Когда-нибудь он и меня изобьет…
– Нет-нет, что ты! – Внутри вместо боли нарастала ярость. – Ты не дашь ему повода. И я тоже.
– Ему не нужен повод. Это очевидно. – Бритт говорила совершенно по-взрослому, хоть и шмыгала носом. – Мне кажется, они нас не любят. Нельзя бить тех, кого любишь, и заставлять их врать. Или молча смотреть и ничего не делать. Мне кажется, они нас совсем не любят.
Зейн и сам прекрасно это знал – понял в тот момент, когда мать вошла и посмотрела на него безо всякого выражения.
– Мы с тобой друг друга любим.
Пока Бритт сидела рядом и следила за тем, чтобы он поел, Зейн понял, что не может сбежать и бросить ее одну. Он должен быть рядом. Должен стать сильнее. Набраться сил и дать отпор.
Чтобы защитить не мать, а сестру.
В канун Рождества Эмили Уокер предстояло немало дел. Она всегда составляла списки и пыталась следовать расписанию, однако всякий раз ужасно выбивалась из графика.
Всякий, мать его, раз!
Чем еще плохи списки? Тем, что в них вечно добавляются новые строчки, внося полный хаос в расписание.
Например, сегодня, помимо того чтобы навести в доме порядок, приготовить любимые папины отбивные и картофель с гребешками на ужин, выделить хоть минутку на уход за собой и съездить в Эшвилл забрать родителей из аэропорта, пришлось заскочить на рынок за курицей.
Бедного Зейна угораздило простудиться, поэтому Эмили решила сварить ему бульон. Потом суп надо отвезти на другой берег озера к сестре.
А еще – обменяться любезностями с Элайзой.
И это после того, как та решила, что рождественский ужин должен состояться в их старом доме!
Мол, ничего страшного.
Эмили торопливо переодевалась. Маску для лица, увы, пришлось отменить.
Элайза, как выяснилось, уже позвонила в службу доставки и оговорила новое место проведения торжества.
«Место проведения торжества», чтоб его! Кто вообще заказывает доставку на семейный ужин?
Элайза, мать ее, Уокер Бигелоу – вот кто!
Теперь с ней придется любезничать. Не ляпнуть в адрес сестры ни одного лишнего слова, пока в доме родители. Доварить суп, который все еще кипел на плите, и отнести больному племяннику.
Заодно можно протащить контрабандой последний роман про Темную башню, потому что Кинг наряду со многими другими авторами не попал в список одобренной литературы для детей Грэма и Элайзы.
Знали бы они, что это
