место службы? – не скрывая удивления, разочарованно спросил Майер, останавливаясь и с недоумением глядя в глаза человеку, на которого он сегодня сделал ставку.
Оболенцев тоже остановился. Поняв волнение старика, он рассмеялся и стал его успокаивать:
– Ну что вы, Рудольф Дмитриевич, я все там же и в том же качестве. А в составе делегации есть разные юристы: и адвокаты, и ученые, и политики. Из работников правоохранительных органов нас двое – я и Карпец.
– Да-да, я знаю, – оживился Майер, вместе с Оболенцевым возобновляя движение. – Это весьма авторитетная здесь организация. Я недавно читал в газетах, – проявил осведомленность старик, – что в ланче, устроенном для лиц, приглашенных на Ассамблею, приняли участие многие знаменитости.
– Ну, я к ним не отношусь. И это было в Чикаго – в штаб-квартире АВА, там всегда проводят Ассамблеи. Мы же сейчас знакомимся с действующей в США системой юриспруденции, а заодно и со страной…
– Понятно… Извините, а вот вы упомянули Карпеца, – неожиданно опять сосредоточился Майер, переходя на другую тему. – Это случайно не родственник того генерала Карпеца, что при мне уголовным розыском в МВД командовал?
– А почему он должен быть обязательно чьим-то родственником?
– Ну, у вас там сейчас если не кум, сват, зять, то уж непременно дружбан чей-нибудь должен быть – иначе в люди не выбьешься, – в азарте выпалил Майер.
– В данном случае это именно тот самый Карпец. Игорь Иванович теперь возглавляет ВНИИ МВД СССР. Вы что-то имеете против него?
– Напротив, когда он в угро трудился, местная мафия побаивалась его. А теперь, значит, понизили. В науку бросили.
– Я бы не стал делать такой вывод, Рудольф Дмитриевич. Карпец – известный в стране ученый-криминолог, доктор юридических наук, – с уважением произнес Оболенцев.
– Да-а, – недоверчиво протянул Майер. – Может быть, и так.
Так, предаваясь воспоминаниям, они дошли до отеля «Империал». Заметно поредевший поток автомобилей уже не так зловеще двигался мимо них. Уставшая от вечерней пляски реклама гасла. Город погружался в ночной мрак. Лишь кое-где у освещенных витрин еще кучковались группки молодых людей. И только возле отеля «Империал» было по-прежнему многолюдно. Разъезжались поздние гости. Возвращались на ночлег постояльцы. Омытый светом неона, отель выглядел на общем фоне торжественно и грациозно.
Оболенцев с Майером остановились в нескольких десятках метров от него.
– Вот мы и пришли, – устало произнес Оболенцев, кивком головы указав на отель.
Майер молча протянул Оболенцеву руку. По его грустным глазам было видно, что он растроган встречей. Крепко сжимая руку Оболенцева, с надеждой глядя ему в глаза, он произнес:
– Кирилл Владимирович, я вам, как на исповеди, чистую правду сказал. Поверьте старику: кто от правды бежит, зло догоняет – на себе испытал. Поэтому на вас, как на Бога, надеюсь. Я ведь уже давно не боец. А за державу, в убожество впавшую, обидно. Какой была бы Россия, если бы ее так безбожно не грабили… Прощайте!
На глазах старика блеснули слезы. Он резко повернулся и стал быстро удаляться по опустевшей авеню.
Оболенцев долго смотрел ему вслед. Бесконечная чехарда мыслей скакала и путалась у него в голове. Привычка в конце дня систематизировать и выстраивать их в логически завершенный ряд сейчас не срабатывала. Вероятно, слишком большой эмоциональный заряд был получен им сегодня. Поймав себя на этих рассуждениях, Оболенцев подумал, что, вероятно, это о таких ситуациях говорят: «И дольше века длится день».
Ход его мыслей прервала неожиданно появившаяся конная полиция. Оболенцев любил лошадей и поэтому с особым вниманием взирал на красивых, ухоженных животных. И лишь после того как, прогарцевав вдоль тротуара, они скрылись за перекрестком, он направился в отель.
Как только он вошел в здание, стоявший наискосок от отеля автомобиль тронулся с места и покатил в том же направлении, что и Майер.
Следующий день пролетел быстро. После обеда вся советская делегация начала готовиться к отъезду в аэропорт. Лететь должны были самолетом «Аэрофлота» через Шеннон. И хотя сбор был назначен в холле на 17 часов, Оболенцев торопился. За прошедшие сутки много вспомнилось и передумалось. Проснувшийся охотничий азарт охватил его.
«Итак, что мы имеем? Наглую провокацию ЦРУ, подставившего Майера, или дело, которое прогремит на весь Союз? Старик привел ряд фактов, и их, даже не засвечиваясь, легко можно проверить, – рассуждал Оболенцев. – Может, именно в этом и состоит весь план? Сначала дать заглотнуть наживку, а потом подсечь и вести куда следует. Ведь самые гениальные провокации всегда рождались из полуправды».
Но профессиональная интуиция подсказывала: Майер был искренен. «Однако одному такое дело не поднять, – продолжал просчитывать Оболенцев. – Нужен опытный оперативник – свой, преданный человек. Может, Ивану Ярыгину предложить? Недаром Волкодавом прозвали. Да, пожалуй, он будет то, что надо. Если удастся его уговорить за счет отпуска махнуть во всесоюзную здравницу, то за неделю управимся, и в случае удачи прямо – к Надеинову. Как заместитель Генерального прокурора СССР он тогда курировал дело «Океан» и хорошо его помнит. Правда, неизвестно, как он еще отнесется к такому открытию, ведь удачей это вряд ли можно будет назвать».
В холл Оболенцев спустился раньше других. Он спешил навстречу событиям, и остановить его уже не могло ничто.
Портье, приняв у него ключи от номера, к удивлению Оболенцева, протянул оставленный на его имя конверт. Вскрыв его, он увидел фотографию Майера, снятого на фоне отеля «Империал». На фото четко просматривалось название. В конверте также лежала записка, где лаконично было начертано: «С этой фотографией вам поверят». Покрутив снимок в руках, Оболенцев увидел на обратной стороне размашистую роспись Майера, под которой старик разборчиво вывел: «Нью-Йорк, 24 мая 1981 года».
Полет в Москву был долгим и нудным. После Шеннона почти все как по команде уснули. Оболенцев одновременно с завистью и ненавистью вслушивался в свистящие, сопящие, рычащие звуки. Ему хотелось точно так же, закрыв глаза, безмятежно уснуть. Но каждый раз, когда он их закрывал, бесконечный калейдоскоп событий минувших дней выстраивался в цепочку, мозг включался в работу, анализировал, сопоставлял, делал выводы, неизменно вырывая его из безмятежного состояния. Оболенцев даже пытался отвлечься, считая идущих слоников. Однако после десятого или пятнадцатого животного обязательно возникал Майер. Когда же ему удавалось усыпить и Майера, чей-то вулканический храп обязательно взрывал установившийся в салоне общий звуковой фон, и Оболенцев, открывая глаза, каждый раз про себя чертыхался.
В Москве ему повезло больше. В Шереметьеве Карпеца встречала служебная «Волга», и тот любезно предложил подвезти его домой.
Бессонная ночь давала себя знать. Поэтому, прежде чем связываться с Ярыгиным,
