— Хэй, Томми! Как поживаешь? — Отец Джонс через стойку пожал руку Томми. — Чего-нибудь холодного?
— Холодного и мокрого.
Мужчина не знал, что Томми Баркер ехал за ним следом от самого мотеля «Лас-Вегас».
— Где и когда, значения не имеет, — продолжил мужчина. — Все дерьмо.
— Именно так, — согласился Томми, хотя помнил по прошествии стольких лет, что некоторым на той войне жилось куда лучше, чем остальным.
— За счет заведения, — пророкотал отец Джонс, ставя на стойку стакан холодного пива.
— Благодарю, — кивнул Томми отцу Джонсу.
— В этом округе редко кто не может сказать: «Спасибо тебе, Томми», — ответил бармен «Холлера».
— Точно, — Томми улыбнулся. — И я всем благодарен.
— В каком смысле? — спросил отец Джонс.
— Просто благодарю миссис Даффи и всех-всех-всех.
Мужчина, сидевший на соседнем стуле, все слышал.
— Вижу, ты тоже не можешь от этого отойти. Как и я.
— И рассказываем мы одни и те же истории, — ответил Томми.
— Дерьмо, — плечи мужчины поникли.
Томми покачал головой:
— От этого никогда не уйти. Когда ты там, ты призываешь на помощь всю смелость, и мужество, и браваду, которых у тебя нет, которых быть не может у нормального человека, ты занимаешь их у будущего, а остаток жизни дрожишь, расплачиваешься по долгам, стараешься как-то компенсироваться, пытаешься восстановить порушенную нервную систему. Или я не прав?
— Посмотри на нас. — Мужчина наклонился к Томми. — Наши волосы поседели, у тех из нас, у кого еще остались волосы. Так давно все это было, но какой-то частью мы все по-прежнему там.
— Да, сэр. — Томми крутил в правой руке книжечку спичек, которую взял со стойки. — Мы в большом долгу перед нашей нервной системой. И я слышал, что психологи говорили, когда первые из нас стали возвращаться, что наша бравада все еще с нами, никуда ей не деться. И только когда мы осознали, что мы уже не там, что нам нет нужды и дальше брать в долг у нашей нервной системы, когда мы поняли, что колодцы нашей храбрости пересохли, вот тогда нам действительно стало плохо.
— Очень плохо.
— С тобой было также?
Мужчина кивнул.
— И с годами становится хуже, а не лучше.
— Развелся? — спросил Томми.
— Дважды. Женился на женщинах, которые полагали, что я должен работать каждый день и спать каждую ночь. А ты?
— Не женился ни разу.
Мужчина протянул руку:
— Гарри Келли.
Томми пожал руку:
— Томми Баркер.
Гарри наклонился к бумажному пакету, стоявшему у его ног, поднял.
— Добавь в пиво.
— Виски?
— Бурбон. — Гарри щедро разбавил пиво Томми.
По глазам Гарри, по его манере тянуть слова, по той неуверенной медлительности, с которой тот ехал по округу от мотеля «Лас-Вегас» до «Холлера», Томми знал, что в этот день пить Гарри начал гораздо раньше, и отнюдь не пиво.
— Благодарю. — Он поболтал стакан с получившимся коктейлем.
— Вижу, ты оставил там пару пальцев. — Гарри отпустил пакет на пол.
— Большой палец, пару других и левую ногу.
— Правда? Насчет ноги я ничего не заметил.
— Как бы не так.
— Точно. Ты же вошел и сразу сел.
— Чего мы не можем позволить, так это лгать. Ни себе. Ни друг другу.
— Только другим людям.
— Бессмысленно что-либо объяснять другим людям, тем, кто там не был.
— Ногу я заметил, — признал Гарри. — Извини. Я заметил, что у тебя не хватает и ноги.
Томми улыбнулся:
— Так-то лучше.
— Я ничего не потерял. Только друзей.
— Мы все теряли друзей.
— Точно. — Гари опустошил стакан и пододвинул его бармену: мол, повтори.
—Этот за мой счет. — Томми быстро допил свой и поставил его рядом со стаканом Гарри.
— Да, мы теряли друзей. Самых близких.
Отец Джонс наполнил оба стакана из пивного крана.
— Ты и твой друг сегодня пьете бесплатно, Томми. Я давно хотел угостить тебя.
— Благодарю.
Гарри пренебрежительно усмехнулся:
— Тебя тут принимают, как уважаемого ветерана.
— Я редко захожу сюда.
— Тебя превращают в пьяницу. Ты же из местных, — не вопрос — утверждение.
— Да. У ты откуда?
— Индиана. Блумингтон.
Гарри Келли, 13059 Серк-роуд, согласно Скайлару Уитфилду, напомнил себе Томми. И что скажет Томми, если сейчас я назову его полный адрес? Главное, не показывать виду, что я многое о нем знаю.
— Ты там и родился?
— Да. Конечно. Не знаю. Поблизости. Какая разница?
Когда Гарри вновь разливал бурбон по стаканам с
пивом, Томми не стал спрашивать: а что ты делаешь здесь?
— Полагаю, возражать никто не станет, учитывая, что тебя здесь так уважают.
Меня уважают не только потому, что я ветеран, едва не ответил ему Томми.
— Так чем ты занимаешься? — спросил Гарри.
— Плотничаю. Чиню сантехнику, электропроводку. Колю дрова. У меня хорошая пенсия.
— Естественно, хорошая. По тебе видно, что ты много времени проводишь на воздухе.
— Охочусь, — кивнул Томми. — Рыбачу.
— На деревянной ноге? — Гарри разгладил усы. — Извини.
Томми рассмеялся:
— Я же сказал, обойдемся без лжи.
— Просто вырвалось. — Гарри уставился в стакан. — Много выпил.
— Ты? А что ты делаешь?
— Работаю на заводе, чернорабочим, в профсоюз не вступаю, пока вновь не получаю страховку по безработице. Тогда езжу по стране. Пью. Как сейчас. Ты понимаешь? С деньгами все равно не густо. Чуть не весь мой заработок уходит на алименты. И как только судейские добираются до меня, я срываюсь с места.
— Твои дети тебе безразличны?
Гарри выпрямился, уперся в край стойки.
— Свои-то, конечно, нет. Но сперма — это не все, что вкладывает отец в своего ребенка, знаешь ли, чтобы он считался его. Черт, в эти дни женщина может получить сперму из пробирки. Ты слышал, чтобы хоть одна из этих лабораторий по искусственному оплодотворению выплачивала деньги на детей?
Вновь Томми согласно улыбнулся:
— Не любишь детей?
Плечи Гарри вновь поникли.
— Пожалуй, не очень, — он улыбнулся Томми. — Они же ничего не знают. У тебя детей не было, так?
— Нет. А что ты делаешь для себя? Ты вот сказал, что все становится не лучше, а хуже. Может, это надо исправить?
— Да. Этим я сейчас и занимаюсь.
— Пьешь?
— И это тоже. Но я про другое.
Отец Джонс опять наполнил их стаканы пивом и отвернулся, когда Гарри разливал бурбон.
— Ты вот сказал, что все истории одинаковы, — продолжил Гарри. — Это не совсем так.
— Так. — Томми почувствовал, как адская смесь, перекочевав из стакана в желудок, начинает воздействовать на глаза, мозг, язык. Выпивкой он не злоупотреблял. И понимал, что ему надо поторопиться, если он хотел узнать что-то важное. — Тебя посылают на задание. Там с тобой что-то происходит. Какая-то случайность. Тебя ранят. Если тебе везет или не везет, смотря с какой стороны посмотреть, тебя отправляют домой. Переменна лишь тяжесть ранения.
— По-твоему, и война — случайность? — спросил Гарри.
— Естественно. Все войны — случайность. Как только она заканчивается, политики облегченно вздыхают и начинают объяснять, почему этой конкретной войны можно было избежать. Объясняют до тех пор, пока случайно не начинается следующая война.
— Ты слышал, как солдаты убивали офицера?
— Конечно. — Томми знал об этом не понаслышке. Зеленый лейтенант приказал своему взводу выполнить бессмысленный маневр, в результате которого солдаты могли угодить в западню, и получил пулю в затылок с близкого расстояния. Инцидент списали на снайпера, вооруженного трофейным оружием. — Конечно, слышал.
— А ты слышал об офицере, перебившем своих солдат?
— Нет, — признал Томми. — Такого не слышал. Но слышал об офицерах, допускавших ошибки.
— Этот офицер ошибок не допускал.
— А зачем офицеру убивать своих солдат?
— Он задолжал практически каждому тысячи долларов, которых у него не было.
— Покер?
— Разумеется, покер... Что еще делать, когда идет дождь... Да еще многие не возвращались с задания...
— Почему? Как солдаты такое допустили?
— Скажем, так. Он играл с теми, перед кем ставил боевую задачу... Кто должен первым проложить путь через минное поле... Кто должен разведать тоннель... Мы тогда были совсем детьми.
— Мерзавец.
— Да, мы играли с ним. Только этот офицер в карты играть не умел. Его подводила импульсивность. Короче, он все время проигрывал.
— Но вы же могли обратиться...
— Именно, — кивнул Гарри. — Именно так. Взвод написал рапорт. С фамилиями, датами, цифрами. Собрались передать его полковнику.
— Он об этом знал? Этот лейтенант знал, что вы собираетесь подать на него рапорт?
— Думаю, что да, — ответил Гарри. — Потому что завел нас в такую очевидную западню, что поначалу враги даже не накрыли нас огнем. Я слышал, как они переговаривались по рации. Наша позиция была безнадежной. Мы шли, как скот на бойню. Они могли не торопиться. Все равно мы бы никуда не делись. И он не был зеленым лейтенантом. Он знал, что делает.
