Зато он оставлял инспекторам ГИБДД свои многочисленные адреса, все в разных районах, но один адрес попался целых три раза. Если он называл адрес впопыхах, значит, по этому адресу его и можно найти. Ведь, если человек называет адрес второпях, в экстремальной ситуации, он не думает, что когда-нибудь его отыщут именно по этому адресу.
Это совпадение, успокоил я себя, а в уголовном розыске не любят совпадений. В уголовном розыске признают логику и факты.
Никакой логики в моем расследовании не было, я занимался этим делом больше из любопытства. Всего лишь занятно, не более. Я стыдился своих душевных порывов, случившихся со мной в первые дни работы в отделе. Мне хотелось чему-то научиться, хотелось добиться признания, уважения, авторитета. В двадцать три года уважение не завоюешь, всему свое время, захихикал я, пробираясь ко второму пункту плана. Больше всего мне хотелось понравиться Сергею Петровичу Стрельникову, хотелось заслужить его похвалу. И ничего стыдного в этом не было.
Что там у меня в плане? Установить данные? Данные уже установлены, второй пункт слился с первым. А что в третьем? Я забыл про парня с усиками, с его помощью я преодолел чувство страха и нашел выход из, казалось бы, безвыходной ситуации. Больше он мне не нужен, и его можно отшвырнуть, как использованную вещь.
А что делать дальше? Я знаю адрес проживания Игоря Алексеевича Гурова, номер его автомобиля, номер доверенности — что мне мешает пойти и попросить помощи у Стрельникова? Дескать, я нашел иголку в стоге сена!
Но Сергей Петрович не разговаривает со мной, Ковалев видит во мне абсолютного идиота, наверное, я и есть идиот, самый настоящий, Резвый ненавидит, как внутреннего врага. А кто я есть? Враг, идиот или состоявшийся опер? Вопрос…
Нет, я ни к кому не пойду за помощью, я сам справлюсь. Проверю Гурова на судимость, по всем учетам прогоню. Стоп, Сергей Петрович его проверял и никакого Гурова не нашел. Неужели он не проверил его по учетам УГИБДД? Специалист-профессионал Стрельников, сыщик от бога, как отрекомендовала его знаменитая тетя Галя, и не проверил по гаишным учетам? Не может такого быть! Так не бывает. Здесь что-то другое, но что? Кто вы, Гуров? Ответьте, пожалуйста!
В этом месте я заржал, вспомнив незабвенный автоответчик: «Ждите ответа, ждите ответа, ждите ответа!»
— Чего ты ржешь, стажер? — В кабинет ввалился Ковалев.
У него есть еще одна скверная привычка — не входить в помещение, как нормальные люди, а вваливаться, словно его насильно толкают сзади. Я не ответил, быстрым движением убрав со стола все бумаги. В ящик полетели план, распечатка, портрет и даже карандаш. Я уткнулся в монитор, будто хотел разглядеть в нем нечто важное.
— Ты куда-нибудь собираешься?
Вопрос меня насторожил. Во-первых, «собираться» означает нечто вроде сборов чемодана, портфеля и других дорожных атрибутов. Никаких атрибутов я отродясь не имел, даже в университет я хожу с одной тетрадью — сунул под мышку и пошел легкой походкой одинокого солдата. Во-вторых, любая отлучка из отдела санкционируется руководством, поэтому я должен заранее предупредить Ковалева. Самостоятельных командировок мне по рангу не положено. С тех пор, как в бухгалтерии отдела мне начислили первую зарплату в размере семисот рублей, у меня изменился статус, из одинокого солдата я автоматически превратился в сотрудника органов внутренних дел со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Это, знаете ли, положение! И к тому же оклад; если я себя зарекомендую, то через полгода мне добавят жалованье. И я не нашел лучшего выхода из ситуации, как просто промолчать. Тебя спросили, а ты молчишь, ну, онемел человек, ведь всякое может случиться с парнем, за грехи и ошибки переведенным в разряд внутренних врагов.
— Эй, ты, я тебя спрашиваю.
Ковалев навис надо мной, угрожая раздавить, а заодно и стол, и компьютер, и вообще все, что временно принадлежало мне.
— Никуда. — Я пожал плечами.
Немного подумав, покрутил головой, хрустнул шейными позвонками и на десерт крутанул пальцами. Получилось эффектно, я даже не ожидал, что синхронность движений вызовет такую реакцию у Ковалева. Он побагровел, налился серо-буро-малиновой краской, вздулся, как пузырь, и заорал, местами переходя на петушиный крик:
— Я тебя спрашиваю! А ты отвечай! Стажер хренов!
— Если хотите, то могу выйти из кабинета. Вообще-то я никуда не собирался, — вежливо ответил я и положил руки на стол. Совсем, как Гарри Поттер, только очочков не хватает. Сидит себе этакий интеллигентный мальчик, вежливо отвечает, ручки смиренно сложил. Христосик, да и только!
Ковалев раздраженно покрутил шеей и отвалил от стола. Он растерялся, я видел по его лицу, что он жутко растерялся. Он не знал, как вести себя с интеллигентными мальчиками. Бить нельзя, зато кричать можно, но голос срывается, в общем, сплошная получается дрянь.
Ковалев сел за стол и притих. Он молчал, напряженно разглядывая кроссворд, давно разгаданный на досуге оперативниками. И по его молчанию я вдруг понял, что он ждет, чтобы я ушел. Неважно куда и неважно зачем, лишь бы ушел, испарился, улетучился, дематериализовался.
Если от тебя ждут подвига, значит, соверши этот самый подвиг любой ценой!
Я вспомнил очередной жизненный лозунг тети Гали и резко поднялся из-за стола.
— Немного погуляю, — еле слышно пробормотал я и вышел в коридор.
Возле кабинета Сергея Петровича толпились люди, много людей, что-то около двух десятков, вообще-то я не считал. Они чего-то ждали, волновались, переживали.
«Видно, случился очередной налет на мирных жителей», — вздохнул я и поплелся на прогулку.
Наверное, так прогуливаются заключенные в колониях строгого режима. Им не хочется выползать из теплых нар, но конвойный выгоняет бедолаг на холод и мороз.
На улице по-январски подморозило, а ведь в воскресенье всенародный праздник Пасхи. По кромке тротуара валялись разноцветная шелуха от крашеных яиц, конфетные обертки, окурки, бутылки. «Пасха началась». Мне пришлось подавить тяжелый вздох.
Вызвать Гурова в отдел я не мог по многим причинам, а уж явиться к нему домой мог разве что в виде бесплотного ангела смерти. В одиночку в бандитское логово не ходят, даже в сериалах искусственные и бумажные герои не бегают задерживать бандитов в единственном числе. А может, как раз в сериалах опера и бегают в бандитские логова исключительно в единственном экземпляре, они же герои, хоть и бумажные…
Почему я все усложняю? Кто мне мешает подойти к Стрельникову и довести до его ушей свежую информацию? Он обрадуется и сменит гнев на милость… В этом месте я представил, как Сергей Петрович лобызает меня, орошая слезами мои заблудшие кудри.
В конце концов, я не блудный сын, а Сергей Петрович — не Иисус Христос, вдруг разозлился я.
Мне расхотелось гулять, подневольная прогулка вызывала во мне чувство безысходности. Одно дело, если ты бродишь по улицам Питера, благополучно слиняв с лекции, это, несомненно, удовольствие для души. Совсем другая ситуация, когда тебя нагло выгнали с лекции, тогда это дело гнилое и требует некоторого осмысления.
Меня выгнали из служебного кабинета, и я обречен болтаться по улицам.
Может, сходить к улыбчивой секретарше? — вспомнил я о халтурной фирме. Но я сделал секретарше все программы, и мы договорились встретиться ровно через неделю. Долг государству я сразу вернул, положив деньги на стол Ковалева. Он ничего не сказал, но деньги со стола тут же исчезли.
Я заглянул в витрину магазина и увидел за спиной Резвого. Он маячил неподалеку. Меня сразу затошнило; неужели даже на прогулке я вынужден видеть ненавистные физиономии?
Резвый не заметил, что я вижу его, он дергался как заведенный, но никуда не исчезал. Тогда я медленно двинулся по проспекту, осторожно оглядываясь назад.
И что я увидел? А увидел я, что Резвый следует за мной, вот что я увидел. Неужели следит за мной?
Смешливая мысль мелькнула, обожгла мозг и исчезла. Я решил приколоться и резко повернул. Резвый застыл словно вкопанный, сделал вид, что застегивает куртку. Куртка у него совсем поношенная, наверное, досталась во времена американской помощи Советскому Союзу в рамках ленд-лиза, как раз под самый конец Великой Отечественной войны.
Не знаю вообще-то, что он там расстегивал, но я уже находился в теплом и уютном помещении «Сладкого чая». В кафе я стал завсегдатаем, официантка, весело щебеча, принесла на подносе разные пирожные, уложенные красивым веером.
Мы поболтали о трудной и холодной весне этого года, о предстоящей Пасхе; официантка сообщила, что она истинная христианка и соблюдает пост. Мне пришлось прочитать ей лекцию о Марии Магдалине, принесшей императору Тиберию на подносе яйцо, выкрашенное в красный цвет.
— А почему в красный цвет? — спросила девушка.
