— Слушаю. Да. Вы вызвали врача? А местную полицию? — Говард прикрыл микрофон рукой; его худое лицо очень побледнело. — В отеле остановился врач. Он сейчас с Дербоном.
— Он попытался покончить с собой, — проговорил Уэксфорд, и не в форме вопроса, а констатируя факт.
— Они думают, что он умер. Точно пока не знают. Кажется, принял большую дозу лекарства или что-то в этом роде.
— Может быть, для него это и лучше, — заявил Бейкер, пытаясь придать голосу приличествующие случаю скорбные интонации. — Ужасно, конечно, но если подумать о том, что было бы в противном случае… Многие годы заключения. В его положении я выбрал бы этот же путь.
Говард снова заговорил по телефону, резким тоном задавая вопросы.
— Ну и как? — поинтересовался Уэксфорд. — Вы по-прежнему думаете, что он — убийца, а?
Кто не может достичь желаемого результата, любит порассуждать об этом.
Уэксфорд много раз наблюдал рассвет в Кингсмаркхеме, но в Лондоне это было впервые. Он раздвинул шторы на окне кабинета Говарда и посмотрел на сине-фиолетовое небо, рассеченное полосками зеленоватого света, проглядывавшего между тяжелыми облаками. На легком ветру, слишком слабом для того, чтобы поколебать деревья, росшие на кладбище, трепетал флаг на крыше стоявшего на отдалении здания. Заворковали голуби, взлетая и лениво описывая круги перед фасадами высотных домов-башен, которые они, глупые и медленно соображающие создания, продолжали принимать за скалы Южной Италии, откуда их и привезли римляне две тысячи лет назад. Шум машин, почти затихший на несколько часов, снова усиливался до своей привычной дневной громкости.
Кроме Уэксфорда, в офисе никого не было. Пробиваясь сквозь красновато-черные складки тумана, поднимался большой красный шар солнца, и один за другим стали гаснуть уличные фонари. Уэксфорд пересек кабинет и выключил свет. Однако едва он успел оказаться в приятной успокаивающей полутьме, как свет зажегся снова, и в кабинет, прихрамывая, вошел Говард с Мелани Дербон. Лицо ее было совершенно изможденным, а глубоко запавшие глаза — красными от усталости и страха. Она была в брюках, свитере и накинутой сверху дубленке мужа. Однако, несмотря на пережитые страдания и беспокойство, женщина не забыла о хороших манерах. Слегка щурясь от яркого света, она подошла к Уэксфорду и протянула ему руку.
— Мне очень жаль, — начала Мелани, — что нам снова пришлось встретиться при таких обстоятельствах. Все это так ужасно!
Уэксфорд покачал головой, затем принес стул и помог ей сесть. Когда он взглянул на Говарда, тот, поджав губы, слегка кивнул.
— Как ваш муж?
— Он поправится, — ответил за нее Говард. — Сейчас Дербон в больнице. В сознании, но очень утомлен. С ним все будет в порядке.
— Слава богу! — искренне порадовался Уэксфорд.
Мелани взглянула на него и едва заметно улыбнулась:
— Зачем я, глупая, позвонила ему вчера вечером? Но, знаете, я сама была в панике. Даже подумать не могла, что он может приехать и не найти Александру дома! Он рассказал мне обо всем, что сделал для того, чтобы она осталась с нами.
Уэксфорд сел, придвинув свой стул к ее:
— Что он сделал, миссис Дербон?
— Я боюсь говорить вам, — прошептала она, — потому что, если об этом станет известно… у нас могут… я хочу сказать, у нас могут отобрать Александру и не позволить нам…
Уэксфорд взглянул на Говарда, но тот не шелохнулся.
— Будет лучше, если вы скажете, — продолжал Уэксфорд. — Всегда лучше сказать правду, и если взятка не имела места…
Говард закашлялся, а Мелани бросила на Уэксфорда тяжелый взгляд. Она еще глубже укуталась в дубленку, потому что это была одежда ее мужа, а значит, как бы частица его самого.
— Взятка была предложена, — подтвердила она.
— Сколько? — коротко, но вежливо поинтересовался Говард.
— Пять тысяч фунтов. Уэксфорд кивнул.
— Она пообещала не возражать против постановления, когда приходила в офис моего мужа. Тогда же они и договорились встретиться на кладбище в Кенберн-Вейл двадцать пятого февраля в четверть третьего.
— Почему она изменила свое решение?
— Это не совсем так. По мнению Стивена, она была очень скромной и непритязательной девушкой. Когда они встретились в тот день, она стала рассказывать Стивену, как собирается использовать эти деньги, то есть отдать их тому, кто будет присматривать за Александрой, пока она будет на работе. Она даже не понимала, о чем идет речь. Тогда Стивен сказал: «Но Александры не будет с вами! Я даю вам деньги, а значит, Александра остается у меня». Тогда она прикрыла рот рукой — вы себе представляете? — и возразила: «Но как же, мистер Дербон, она должна быть со мной! Александра — все, что есть у меня на этом свете, так что ваши деньги не пропадут». Она просто не понимала, о чем идет речь.
Уэксфорд кивнул, но ничего не сказал. Он видел ту девушку, или ее призрак, ее двойника. Обе они воспитывались в рамках строгой морали, однако в этой морали отсутствовало то, что обычные люди именуют этикой.
— Стивен был в полном смятении, — продолжала миссис Дербон. — Он сказал, что даст ей больше денег — столько, сколько она скажет. Я думаю, он готов был дать ей — ну, я не знаю! — и пятьдесят тысяч, но она просто не могла представить себе такое количество денег.
— И он не дал ей ничего?
— Конечно, ничего. Она болтала о том, как даст тысячу кому-то, кто будет присматривать за Александрой, а остальные четыре оставит на будущее. Стивен понял, что из этого ничего не выйдет, поэтому повернулся и ушел. В этот вечер он был очень тихим и угрюмым — думаю, потому, что устал от моей раздражительности из-за проблем с Луизой. Но к середине следующей недели снова был на седьмом небе. Теперь я знаю почему: Стивен узнал, кем была убитая девушка.
Говард слушал рассказ Мелани не перебивая, но после этих слов проговорил спокойным холодным тоном:
— Если вы собираетесь поехать навестить мужа, миссис Дербон, мы позаботимся о транспорте для вас.
— Благодарю вас. Мне очень жаль, что я доставляю вам столько хлопот. — Мелани колебалась, но затем порывисто спросила: — Что я скажу ему об Александре?
— Это зависит от решения суда.
— Но мы любим ее, — умоляющим топом произнесла она. — У нее будет хороший дом. Стивен хотел убить себя! Ведь она брала не взятку! В ее понимании это было что-то вроде подарка, вроде тех вещей, которые мы дарили ее тете.
— Ну и что? — задал вопрос Уэксфорд после того, как Мелани ушла, бросив через плечо последний умоляющий взгляд.
— Я думаю, суд может рассмотреть дело и с этой точки зрения. Но когда Дербону будет предъявлено обвинение…
— А что вы собираетесь предъявить ему, Говард? Подарок в форме денег бедной девушке — племяннице их бывшей служанки, чтобы помочь им содержать ребенка, в котором он души не чаял? А затем отказ сделать подарок, поскольку предложенные опекуны его не устроили?
— Но ведь дело обстояло совершенно не так, Рэдж, ты говоришь прямо как иезуит. Дербон убил ее. Шарф принадлежал его жене и лежал в кармане его дубленки, которую они носили оба. У него мотив был гораздо более веским, чем у кого бы то ни было. Кроме того, он обладает профессиональными знаниями. Он положил тело в гробницу, которую, как ему было известно, не навестят до того дня, когда он получит постановление об усыновлении.
— Знал? — спросил Уэксфорд. — Он не мог не помнить, что нынешний год — високосный. Двадцать девятого февраля — его день рождения.
— Не понимаю вас, мистер Уэксфорд, — заявил Бейкер, только что вошедший в кабинет и слышавший его последние слова. — Согласно вашему отчету, вы полностью согласны с нашей точкой зрения.
— Откуда вы это знаете? Вы ведь не потрудились дочитать его до конца.
Слегка улыбнувшись, Говард посмотрел на дядю, словно понимая, что это был триумф. Это был ответ, который он искал, и больше, чем Уэксфорд, надеялся найти. Он взял два последних листа голубой бумаги и, кивком подозвав к себе Бейкера, стал быстро читать.
— Мы до этого не додумались, — произнес он, закончив чтение. — Нужно ехать на Гармиш-Террас.
— Вы должны ехать, — сказал Уэксфорд. Он посмотрел на часы и зевнул. — У меня в десять — поезд.
Бейкер шагнул к нему. Он не протянул руки, не предложил взять свои слова обратно и даже не попытался улыбнуться. Просто сказал:
— Не знаю, что чувствует сейчас мистер Форчун, но лично для меня будет большой честью, если вы поедете с нами.
И Уэксфорд понял, что это были искренние и исчерпывающие извинения.
— В конце концов, есть и другие поезда, — проговорил он и надел плащ.
Ранним утром слабые бледные лучи солнца освещали дома на Гармиш-Террас, демонстрируя все их убожество. Кто-то корявыми буквами написал на стене храма: «Бог мертв», и теперь пастырь пытался смыть эту надпись щеткой, обмакивая ее в ведро с водой. Рядом с домом номер 22 Пегги Поуп, стянув волосы шарфом, грузила в фургон какие-то мелкие предметы мебели.
