— Какого случая? — спросил Ламберт.
— Он был замешан в одном неприятном дорожном происшествии и просидел около года в тюрьме за неумышленное убийство, которое он совершил под чужим именем.
— Надеюсь, вы все выяснили у своих чикагских коллег? — спросил Базиль. — Есть ли какие-то сомнения в его виновности?
— Никаких. Была убита маленькая девочка. Через пять минут, когда его задержал полицейский на мотоцикле, Мартин сидел за рулем. Задержавший его полицейский на суде показал, что Леонард якобы находился в нетрезвом состоянии за рулем… Это усугубило его вину… Хотя он это и отрицает.
— Мне кажется несколько странным такое безапелляционное утверждение, что Леонард находился за рулем в нетрезвом состоянии. Никакой экспертизы не было проведено. Суд поверил показаниям полицейского. Присяжные его поддержали. Здесь все не так просто. Кроме того, на меня он не производит впечатление человека, способного сесть за руль в нетрезвом состоянии. Как вы заметили, он это отрицает.
— А я и не утверждаю, что у него такая привычка, — возразил Фойл. — Возможно, он и не напивался до чертиков, просто глотнул лишний стаканчик виски с содовой. Ведь все водители, попавшие в руки полиции, утверждают, что были трезвы как стеклышко, если только не напьются до лишения дара речи… Мне кажется, ему просто не повезло — такое может случиться с каждым. Трудно быть осторожным, когда тебе неожиданно лезут под колеса.
— Ну а что вы скажете о Мильхау? — спросил Ламберт. — О нем есть какая-то информация?
— Ничего особенного. Родился на Ист-Сайде и достиг Бродвея через различные «левые» представления на Кони-Айленде. Хороший бизнесмен. Его постановки критики часто разносят в пух и прах, но он вряд ли теряет от этого деньги. Он утверждает, что нюхом чувствует, какая пьеса принесет деньги, а какая нет, так как когда он ее читает то у него на загривке возникает какая-то особая дрожь по которой он все и определяет.
— Новый вариант научного предвидения? — пробормотал Базиль.
— Ну и что же мы будем дальше делать? — вздохнул Фойл, ладонями растрепал свои седеющие волосы, и ни нимбом встали над головой, словно оперение какаду. — Всего пару дней назад все были довольны собой, приятные ни в чем не виновные люди, которые любили друг друга. Никто не знал Владимира, никто не размышлял над мотивом его убийства. И вот два дня спустя, стоило только копнуть сверху, слегка, и появилось сразу три мотива убийства. 1. Ванда Морли убила Ингелоу, так как хотела завладеть его состоянием в соответствии с условиями нового завещания, которое, как она уверена, уже подписано в ее пользу. 2. Маргарет Ингелоу убила своего супруга Ингелоу, чтобы унаследовать его состояние и тем самым не дать ему достаточно времени, чтобы подписать новое завещание в пользу Ванды. 3. Родней Тейт убил Ингелоу, так как по уши влюблен в Ванду и ревновал ее к Ингелоу,
— А вы уверены, что Родней был влюблен в Ванду? — спросил Базиль, изучая лицо Фойла долгим, внимательным взглядом.
— Но ведь она в этом убеждена.
— А он?
— Он, конечно, несколько уклончив в своих ответах. Вполне естественно, он понимает, где лежит «ключ» к его собственному мотиву убийства. Но в последнее время их часто видели в общественных местах вместе и о них ходили всякие слухи. Что же вам еще нужно?
— Ну а если я вам скажу, что Род в это время был помолвлен с другой, очень приятной на вид девушкой?
— Я скажу, что он сам виноват в том, что попал в такую замечательную передрягу, — резко ответил инспектор. — Не первый раз пригожий молодой человек влипает в подобную ситуацию, особенно если он добр по натуре, да еще к тому же привлекателен.
Базиль решил про себя не упоминать в этот момент Полине.
— Иногда мне кажется, что присущее человеку желание доставить всем удовольствие и понравиться всем на свете несет в себе больше вреда, чем самый страшный рок, — примирительно согласился с инспектором Базиль.
— Мы располагаем, по крайней мере, тремя мотивами — вновь начал муссировать эту тему Ламберт. — Но ведь и двух за глаза достаточно.
— Вначале у нас было слишком много тех, которые обладали возможностью совершить убийство, — продолжал Базиль, — а теперь у нас перебор тех, у кого для этого есть мотив. И три из этих мотивов были хорошо известны широкой общественности — два из них коренятся в завещании, что представляет собой акт публичной записи, а один в амурных делах Ванды с Роднеем, которые получили достаточную огласку. Я считаю, что убийца хотел, чтобы мы были осведомлены об этих мотивах. Это — составная часть его плана с целью завлечения в поле подозрения как можно большего числа людей.
— И все же мы располагаем одним преимуществом, — бойко заявил Фойл. — Возможность совершения убийства ограничивает круг всех подозреваемых четырьмя действовавшими на сцене лицами.
— Нет, — возразил Базиль, — тремя. Если принять во внимание свидетельство Адеана, заявившего о том, что Марго Ингелоу покинула альков до того, как туда вошел ее муж. Только у Ванды и у Рода были как мотив, так и возможность для осуществления своего замысла. У Леонарда есть только возможность, но отсутствует мотив, а у Марго есть мотив, но нет возможности.
— Можем ли мы сомневаться в том алиби, которое Адеан выдвигает в пользу Марго? — спросил Ламберт.
— Адеан заботится только о себе, — ответил Базиль. — Трудно сказать, говорит ли он правду о Марго или же предоставляет ей алиби только в расчете на то, что она отплатит ему, взяв на себя финансирование его пьесы?
— Ну а что вы скажете, если подыскать мотив и для Леонарда?
— Это — преднамеренное убийство, — ответил Базиль. — Орудие убийства, ситуация, при которой оно было Свершено, одним словом, все было продумано и подготовлено заранее. Это означает, что мотив должен быть навязанным, непреодолимым. Почти любой человек может совершить убийство случайно, под влиянием аффекта, секундного импульса, но преднамеренное убийство должно обладать достаточно сильным мотивом, чтобы постоянно поддерживать в убийце состояние холодной, осознанной ярости, которая сводит на нет страх перед наказанием за содеянное. Это должен быть такой мотив, когда любая альтернатива убийству исключена. До сих пор нам ничего не известно о Леонарде такого, что могло бы заставить нас предположить наличие такого мотива у него.
— Хватит с меня ваших мотивов, — воскликнул Фойл. — Мне нужны доказательства. Но я не вижу, каким образом мне удастся их получить.
— Лично я усматриваю несколько возможностей, сказал Базиль. Он повернулся в сторону Ламберта. — Вы сделали спектрограмму ручки ножа?
— Разве это столь важно?
— Попытка — не пытка.
— Но не могли бы вы подсказать, что, собственно, мне следует в ней искать?
— На вашем месте я бы поискал на ней следы масляной кислоты…
Этот совет не произвел на инспектора ровным счетом никакого впечатления, но Ламберт, услыхав его, даже вздрогнул от неожиданности.
— Вы имеете в виду…
— Я имею в виду, — резко перебил его Базиль, — что необходимо проверить любую возможность.
— Может, подбросите какую-нибудь работенку и мне? — язвительно поинтересовался инспектор Фойл.
— Постарайтесь разузнать как можно больше о темной фигуре, которую той ночью я обнаружил на площадке пожарной лестницы. Если это убийца, то что именно она, или он, там делал? Почему мне в руки упал текст пьесы, принадлежащий Ванде? Почему в нем была подчеркнута фраза Хатчинса? Я не верю, что все это следует рассматривать в разрезе мелодрамы, какого-то предупреждении или угрозы. Это убийство было заранее задумано и спланировано чьим-то уравновешенным, оригинальным умом а не темпераментным недоумком.
— Я всегда считал, что фигура на пожарной лестнице и была фигурой убийцы, — сказал Фойл, — но, с другой стороны, там мог оказаться кто угодно.
— Любой человек, на котором в тот вечер был накинут черный плащ или плащ другого цвета, который мог показаться черным в наступающей полутьме. Я видел Ванду, Леонарда и Роднея вскоре после этого происшествия, так что у них не было времени переодеться. Ванда была золотистом платье, Родней — в голубом халате, а Леонард в пунцово-красном. После убийства, когда мы обыскали артистические, мы обнаружили, что у всех подозреваемых мужчин не было плащей темного цвета, которые они могли бы набросить на свои халаты и костюмы ярких цветов. Только Марго Ингелоу была одета в тот вечер в театре в длинный черный плащ поверх своего пестрого платья, да сам Ингелоу был одет в черное пальто, на нем были черные брюки, когда я видел его в последний раз.
— Но что могут делать каждый из четы Ингелоу на площадке пожарной лестницы с текстом пьесы, принадлежащим Ванде? — озадаченно спросил Фойл.
— Не знаю. В этот момент мне показалось, что это был кто-то из них, но ни тот, ни другой не могут быть замешаны в случившемся, во всяком случае в том аспекте преступления, каким я себе его представляю.
