Итак, я издал приказ разыскать извозчика и носильщика. Второй оказался маляром. Он объяснил, что около двенадцати часов шел с товарищами после работы из дома Пожарского на Лиговке. Когда они проходили мимо меблированных комнат, к нему подошел мужчина лет сорока пяти, одетый по-русски, в длинном пальто, и попросил его помочь вынести из квартиры тюк. Маляр согласился. Мужчина повел его по лестнице на второй этаж и, войдя в квартиру, попросил подождать. Маляр ждал минут пять, потом мужчина позвал его в комнату. Он пошел за ним по длинному коридору, вошел в маленькую комнату и увидел тюк, упакованный в рогожу, длиной аршина два, с одного конца толще, с другого тоньше. Маляр взялся за тонкий конец, тот за толстый, и они вынесли тяжелый тюк на улицу. Там мужчина сторговал извозчика за сорок копеек, сел. поставил тюк толстым концом вниз, заплатил маляру пять копеек и уехал.
Извозчик прибавил к этому показанию немного. Мужчина по дороге объяснил ему, что тюк этот не его. везет он багаж по поручению товарища. Тюк на вокзал понес сам седок. Вскоре он вернулся, отдал деньги, попросил довезти его до Обводного канала, там слез и ушел.
В то же время один из номерных сделал интересное для меня заявление. Когда Бунаков жил на Невском, к нему заходил в гости молодой человек, которого Бунаков звал Филиппом и которого номерной описал довольно подробно. Розыск его для дела был необходим. Через него, вероятно, можно было бы напасть на след убийцы. Я распорядился отыскать его, но неожиданно он явился ко мне сам. Седьмого сентября утром мне доложили, что меня настоятельно добивается видеть какой-то молодой человек по фамилии Петров.
Я приказал принять его. В кабинет вошел блондин симпатичной наружности.
— Что вам угодно? — спросил я, приглашая сесть.
— Я, собственно, к вам по делу Бунакова, — застенчиво ответил он.
Я насторожился.
— У вас есть какие-нибудь сведения о нем?
— Да-с. Я, собственно, вероятно, тот самый молодой человек, который посещал Бунакова и которого вы ищете. Я думаю так потому, что, кроме меня, он никого не знает в Петербурге.
— Что же вы можете рассказать? Кто вы?
— Я — мещанин города Бирска Уфимской губернии Филипп Петров, — он подал мне свой паспорт. — Приехал сюда искать места, потому там какое же житье. А этого Бунакова я знаю с малых лет…
И он рассказал мне все, что знал о Бунакове.
* * *
Оказалось, что Бунаков — очень состоятельный человек и имеет в Златоустовском уезде до пятидесяти тысяч десятин, купленных у башкир, из-за которых теперь судится и дошел до Сената. Женат Бунаков на некоей Елене Максимовне и живет в городе Уфе в доме Шаршавина, снимая у него половину дома.
Семья Шаршавиных состоит из двух сестер — Елены Ивановны и Веры Ивановны. Вера Ивановна замужем за капитаном пароходов и сама торгует оренбургскими платками, а Елена Ивановна никакими делами не занималась, была девицей и жила с Бунаковым уже девять лет, сперва потихоньку, а потом почти открыто. Жена Бунакова узнала про его измену, но дело окончилось для нее только побоями.
Дальше Петров рассказал, что, по словам Бунакова, Елена Шаршавина весной родила, и он видел их обоих, а потом они уехали.
— Но вот вчера, не то в пять, не то в шесть часов, вдруг отворяется дверь, и входит сам Бунаков, — рассказывал дальше Петров, волнуясь.
— Я уже все о деле по газетам знал. Бунаков пришел бледный такой, криво усмехнулся и говорит: «Дай чаю, если время есть!» Я принес чаю, и мы стали пить. Пили, пили, и вдруг я говорю Бунакову: «Что это вы наделали такого?» Он даже стакан отставил, затрясся, а потом и говорит: «Я?.. Ничего… Она сама отравилась, а я испугался». «С кем же это вы труп увезли?» — «А не знаю, попался на улице какой-то рабочий, штукатур, кажись. Я его и зазвал»."Как же вы все это сделали?"
Он помолчал, а потом встал и заторопился. «Мне сейчас некогда, — сказал он почти шепотом, так что меня даже мороз по коже продрал, — а приходите завтра в двенадцать часов на Троицкий мост или вечером в Третье Парголово. Я вас на вокзале ждать буду. Там все и расскажу, а здесь еще услышать могут». Кивнул мне и ушел. Я сразу-то и не опомнился. А потом думаю: «Был у меня такой человек, а я молчал — еще в ответе буду!» И сейчас за ним, а он ушел черным ходом. Прислуги, как на грех, не было. Я и подумал — лучше приду да все скажу, тем более что меня ищут. а его тогда можно либо на мосту, либо в Парголове взять… Вот и пришел!
— И отлично сделали, — ответил я. — Так уж доведите дело до конца. Я дам вам двух чиновников. Вы с ними пойдете сперва на мост и, если его там не найдете, поедете в Парголово и там укажете чиновникам на Бунакова.
Я позвонил, велел позвать двух агентов, Шереметьева и Тяпкина, и поручил им Петрова.
Они ушли. Я уже знал, что теперь дело практически раскрыто, и убийца в наших руках.
* * *
На мосту они никого не нашли и вечером поехали по Финляндской дороге.
Часов в двенадцать ночи меня позвали наверх. Я поднялся и увидел Бунакова. Это был человек невысокого роста, плотный, с равнодушным лицом и холодными голубыми глазами. Он сидел между агентами в непринужденной позе. Я хотел сначала получить сведения от агентов и потому позвал Шереметьева. Тот рассказал мне, что на станции Третье Парголово они увидели Бунакова — на него показал Петров. Они арестовали его и произвели обыск, а затем составили акт о задержании.
Я распорядился, чтобы завтра утром в его комнате произвели обыск — оказалось, что он снял комнату в Третьем Парголове — и приказал ввести Бунакова.
Он вошел, издали поклонился и остановился. Я подозвал его подойти поближе. Свет лампы падал Бунакову на лицо.
— Ну, расскажите, как вы все это сделали? — спросил я его.
— Ничего я не делал, — ответил он, — и ничего не знаю.
— Для чего же вы с Лиговки очутились в Парголове?
— Рассорился и уехал, ее там оставил.
— Отлично!
Я позвонил и молча подал рассыльному бумажку, на которой написал требование привести извозчика и маляра. Несмотря на поздний час, я решил довести дело до конца и послал за ними.
Прошло более получаса в совершенном молчании. Наконец явился рассыльный. Я знаком приказал ввести извозчика и маляра. Бунаков увидел их и побледнел.
— Он?
— Он самый! — ответили они в один голос.
— Что же, вы и теперь будете отказываться, что убили Шаршавину и отвезли ее труп на вокзал?
Бунаков переступил с ноги на ногу.
— Нет, зачем же… — ответил он. — Действительно, отвез… Мой грех… Напугался и отвез.
Потом он рассказал свою историю.
Приехали они на Лиговку в ночь на субботу со второго на третье число. День провели в номере вместе и вместе вечером пошли ко всенощной к Знаменью. По дороге домой купили булок к чаю. Пришли, а ей дурно стало. Спазмы в груди, конвульсии. Он ей грудь растирал, воды подал, чаем поил. Потом легли спать, она на кровати, а он на полу. Утром в воскресенье проснулся, а она холодная.
— Умерла. Я испугался, ну и сделал все, чтобы отстраниться, — закончил рассказ Бунаков.
— Между тем, вскрытие показало, что Елена Шаршавина умерла от отравления.
В то же время из справок, присланных уфимским полицмейстером и златоустинским исправником, выяснилось, что Бунаков был незаурядным преступником. Простой крестьянин, он, будучи волостным старшиной, сумел обманом купить у башкир пятьдесят две тысячи десятин земли совершенно без денег и удачно заложить ее за большую сумму. Затем, когда в губернии было введено земство, он, за неимением в уезде помещиков, был избран председателем земской управы, но в то же время успел попасться в ряде подлогов, в покушении на убийство, сидел в тюрьме полтора года и был приговорен на пятнадцать лет ссылки в Сибирь с лишением прав. По этому делу он и приехал хлопотать в Сенате об отмене приговора.
* * *
Бунакова судили и, несмотря на запирательство, обвинили в предумышленном убийстве. Мотивы этого преступления так и остались нераскрытыми.
На струнке благотворительности
Редко в Петербурге бывают хорошие майские дни, однако они все-таки бывают, и в такие дни благодушнее обычного настроен даже самый угрюмый петербуржец.
В один из таких дней сидел дома отец Иоанн II, известный всему Петербургу проповедник, славившийся оригинальностью и редкостью своих проповедей, что собирало к нему в церковь всегда массу народа.
Отец Иоанн часа два назад вернулся из церкви. Пообедав, он перешел в кабинет. Время от времени отрывался от чтения газет и благодушно смотрел в раскрытое окно на ярко блестевшую под лучами солнца красавицу Неву. В передней звякнул звонок.
«Кто бы это мог быть? — подумал про себя отец Иоанн, пока прислуга открывала дверь. — Знакомые… Так не время. Какая-либо треба… Эх! И отдохнуть не дадут».
В кабинете появилась прислуга.
