Откопала одноклассницу зачинщика травли и процитировала ее ревнивые воспоминания. От травоядных – ябедничал учителям, списывал контрольные, по портфелям шарил, до криминальных – вешал кошек, связывал влюбленную в него дуру и дрочил на нее… Глеба и сейчас передергивает: вторая часть – как будто про него… Да кто вообще-то в детстве с кошками дела не имел… И с одноклассницами-ябедами не расправлялся…
Екатерина на удивление грамотно защитила подругу. Как самый лучший адвокат может разжалобить присяжных, живописав горчайшее детство своего подопечного, будь он хоть серийный убийца, так и она ни словом не обмолвилась о сути ссоры, а только скупо упомянула про самоотверженную работоспособность подруги, про ее равнодушную мать, про непримиримость к неправедным привилегиям…
«Словно про меня писала… – мелькнуло тогда у Глеба. – Мы похожи! Не зря я…»
Никаких секретов Екатерина не раскрыла – все это можно вычитать из дневника самой Анжелы… А в результате – нажала на правильные нервные окончания ЖЖ-сообщества. Закрыла тему. Умелая барышня, языкастая. Как она сказанула: «Тюнингом собственного тела занимаются женщины, которые ощущают себя товаром…» Хотя я не против корректировок… если, конечно, баба меру знает. Анжелины губы очень даже вкусные, пусть явно поддутые… И грудка на ощупь как настоящая…
«Точное московское время – тринадцать часов…» – вещает соседское радио. Его громкий голос всегда напоминает, что расслабляться нельзя: стены тут проницаемы. Пока никакой опасности – рядом живут глуховатые, подслеповатые старики, безропотно бредущие в сторону вечности. Абсолютно равнодушные к тому, что происходит вокруг. Вот когда их квартирой завладеют наследники, тогда посмотрим… Но пусть здешние Филемон и Бавкида живут подольше.
Пора выполнять просьбу Анжелы. Медлить – только усугублять ситуацию. Никакого плана нет… Ладно, работа покажет.
Глеб вызывает список принятых звонков и кликает третий номер с конца, тот, что был перед Анжелой и Витьком.
– Екатерина Лавринец, – сразу отвечает мягкий голос.
Два слова сложно модулированы. Интонация сперва ровная, а на последних двух слогах плавно взмывает вверх. Женственный эквивалент вопросу «что тебе надо?». И еще Глеб слышит шум, составленный из рева работающих двигателей, бибиканья, неясных мелодий… Тут же опознает ситуацию: машина стоит в пробке. Неплохо… Вовремя попал…
Он четко называет себя, свою должность и потом меняет официальный тон на дружеский:
– Вам лучше повернуть назад и подъехать в прокуратуру. Из-за вулкана все рейсы из Парижа отменены… – Дает время переварить информацию и добавляет: – И тот, который вы встречаете.
– Это точно?
– Точнее некуда. Я проверял.
– Бедная Анжела… Господи! Вот влипла… Как бы ей помочь?
В голосе столько сочувствия, искреннего, никакой показухи, что Глеб даже ревнует. Из-за него никто никогда так не сокрушался. Ни в детстве, ни потом…
Но может, она из тех женщин, которые торгуют своими соболезнованиями? Мол, вот какая я чуткая, сострадающая… За это ты обязан… в общем, продолжают стенать, пока не получат все, что им нужно.
– Я в пробке перед Химками, – быстро взяв себя в руки, извещает Екатерина. – Где тут разворот? Сколько до него еще промаюсь… И в сторону центра Ленинградка тоже стоит. Так что буду, наверное, не раньше чем через час…
– Годится. – Глеб тут же отключается.
Уф! Вроде выкрутился. Если у Екатерины и возникли какие вопросы, то она их проглотила. Воспитанная барышня. Хорошо иметь дело с тактичными свидетелями. Есть шанс, что и дальше она не доставит никаких проблем. Ну а возникнет закавыка, разрулю по ходу дела.
Довольно точно насвистывая «Вы пропойте, вы пропойте славу женщине моей», Глеб шагает к метро. Именно эту песенку поставила Анжела, когда они первый раз вместе… пили кофе… Простой способ вызвать приятное воспоминание. Повторишь мелодию, слова – и Анжела возникает, как будто вот она, рядом с тобой идет на службу. Кажется, чувствуешь аромат – тонкий цветочный запах из граненого пузырька, который стоит в ее большущей ванной комнате с зеркалом во всю стену. Как будто соглядатай подсматривает, как ты писаешь… Пугает. Наводит на мысль, что ты сам можешь себя предать…
Звонок Олеговны, как попутный ветер, подстегивает. Надо действовать. Верная соратница подключилась к работе и после скрупулезного исследования подтвердила версию Глеба: на белых шелковых шнурках из квартир Вероники Мазур и Светланы Бизяевой обнаружены биологические следы одного и того же преступника. Тот, кого шофер Олега Телятникова знал по кличке Зона. Петр Митрофанович Зонин, восьмидесятого года рождения, дважды судимый: первый раз по статье 228 прим Уголовного кодекса – незаконное приобретение, хранение, перевозка наркотических средств в крупных размерах, и второй – по статье 162 за разбой. Освободился две недели назад…
– Тут телевизионщики нагрянули… Нужен сюжет для программы «Особо опасен»… Зонин им очень подходит. Шеф рвет и мечет – тебя требует. Имей в виду: хотят у тебя интервью взять, – предупреждает Олеговна.
Знает, что Глеб избегает публичности. Всегда изобретает повод, чтобы увильнуть от контактов с журналистами. Несколько раз уступал ей свои паблик рилейшнз…
И сейчас первое побуждение – скинуть на Олеговну неприятное общение с прессой. Мало ли чем может обернуться… Чревато…
– Да у меня… – начинает Глеб и осекается. Проглатывает «допрос назначен».
Кураж откуда-то появляется… Зачем отказываться? Анжела живописует каждое свое появление на телеэкране… Даже если на секунду мелькнет, без слов – а все равно упоминает в блоге.
Большое интервью… Сравняюсь с ней…
Опасно?
А, рискну!
Вряд ли съемка будет долгой… Екатерина Лавринец подождет. Да и когда еще она прорвется сквозь пробки… И вообще – зачем она теперь? Дело раскрыто… Но, пожалуй, не помешает на всякий случай ее прощупать…
Он машет левой рукой, и тут же у бордюра останавливается серенькая «шкода».
– Скажи, через пять минут буду, – договаривает Глеб в трубку.
Бросает как можно небрежнее. Чтобы Олеговна не подумала, что он хочет выслужиться. И чтобы не обиделась, если рассчитывала сама покрасоваться перед камерой.
– Быстро! – велит он водиле, усевшись на заднее сиденье и назвав адрес.
«Тринадцать-пятнадцать», – показывают электронные часы, вмонтированные в панорамное зеркало заднего вида.
Оказавшись на улице, Ада поворачивается спиной к порыву встречного ветра и делает глубокий вдох. Один, другой, третий… Только бы не взорваться. Наговоришь лишнего, потом расхлебывай… Как сильно тут дует… Почему? А, дома выстроены в четкий ряд, получается что-то вроде аэродинамической трубы, которая увеличивает силу ветра. С трудом ритмизуя шаг, она локтем удерживает сумку от падения – длинные ручки то и дело спадают с покатого плеча… Сосредоточивается на этом занятии, чтобы не стукнуть кулаком по спине Витька. Чуть впереди идет к метро, мерзавец. Капюшон на голову накинул, темные очки напялил и чешет, как будто ее тут нет… Все быстрее и быстрее идет… И ветер ему нипочем. Словно скрывается с места преступления. Опять сбегает от нее…
Многосоставная злость так и распирает Аду. Еще и отдала заснятое убийство… Нет больше такого ценного документа. Дура, дур-ра! За просто так рассталась…
А ведь казалось, между ней и Глебом что-то наметилось… Думала, щедрость сближает… Ее щедрость… Тяга была точно… и не на пустом месте… Идеально же мы друг другу подходим… Оба с высшим образованием, оба…
Ада спотыкается – буквально еле сохраняет равновесие, угодив в выбоину… Но сумку подхватить успевает…
И реакция у нас похожая – быстрая… Вон Глеб какой прыткий… И внимательный… Я сама еще не поняла, что горло пересохло, а он уже чашку с водой протянул…
И одинаковое отношение к работе – перфекционистское…
Ада ускоряет шаг, чтобы подстегнуть свои мысли… Мысли о Глебе…
Низкорослые мужчины всегда тянутся к дылдам… Не встречала исключений…
А Анжела… Ну, даже если между ними что-то есть… она попользуется следователем и отставит… отодвинет его на задний план. Может, и не бросит окончательно – мало ли, пригодится, но уж точно главную жизненную ставку на бедняка – но никак не бедняжку – не сделает… И потом… Я же тоже ее люблю… Так что можно вместе с Глебом обожать Анжелу… На расстоянии… Наверно, она с ним держит ту же дистанцию, что и со мной…
А как наша с ним встреча началась! Все было на мази… В последний момент сорвалось! В самые последние секунды…
Почему-то Глеба винить не хочется… Может, еще что и выйдет с ним… Судьба сведет или сама ей помогу…
Витек… Из-за него шанс упущен!
Структурированное бешенство, как недомогание с поставленным диагнозом, переносится легче. Ада вдруг раз – и успокаивается. В конце концов, что такого страшного случилось? Какой вред ей нанесен? Да никакого… Не получилось извлечь выгоду… Бывает… Бывало… Урок… В следующий раз буду на стреме, не дам себя облапошить…
